Страница 17 из 45
– Степа, ты меня лучше сразу повесь, ну, представь, приедут сюда эти поцы, и вы с ними устроите здесь маленькую войну, а где мой гешефт в этом деле? Гешефт будет заключаться в том, что дядя Изя, как пьяный артист будет изображать из себя Александра Матросова, падая на амбразуру с криком: «Гребаный гололед!?» Нет, ребята, воевать лучше на вражеской территории и с наименьшими потерями, – он немного помолчал, подумал, машинально перебирая веревку в руках, и продолжил:
– Ты знаешь, Юра, район Рогожской заставы? – и, получив положительный ответ, продолжал:
– Значит, не доезжая до бывшей кольцевой дороги, сворачивайте направо и выходите на восточный тракт, его контролируют конкуренты Паука, а около Рогожки живет Кац Борис Моисеевич, он и сведет вас с достойными людьми, только вы должны ОЧЕНЬ убедить их помочь вам, а теперь ребята, пошли в трактир, я жрать хочу.
В трактире в этот поздний час посетители отсутствовали, Толик помогал наводившим порядок подавальщицам, протирая столы.
– Вот спасителя твоего привел, – буркнул с порога Изя.
– Ба, знакомые все лица! – воскликнул слегка выпивший Толик, отрываясь от столешницы.
– Юрочка, родной мой, проходи, садись, сейчас все будет в самом наилучшем виде, мангальчик растопим, шашлычки из косули организуем, а пока вот окорочек свиной копчененький, самогоночка, как слеза, – суетился трактирщик.
Юра слегка покрасневший (Ха…, спаситель) первым уселся за стол, и через минуту вся мужская компания, за исключением Толика, с аппетитом трескала сочную кабанятину, запивая ее самогоном.
Слегка насытившийся Изя задумчиво прихлебывал самогон из кружки, в ожидании шашлыков.
– Ты знаешь, (это мне), золото опять входит в цену. Когда разрушенный Полис начали осваивать по-новому, под развалинами находили хранилища с золотыми и серебряными монетами, да и в домах их оставалось немало. Применения эти монеты не нашли, все предпочитали натуральный обмен, но серебро все же использовали для обеззараживания воды, а золото не имело особой цены. Ты и сам знаешь, железо и то дороже стоило, но теперь все меняется, кто-то скупает, собирает и даже отнимает силой золото у людей. Ты вот поедешь в Полис, увидишь, они даже торговую пошлину могут принять золотом или серебром, а вот теперь посмотри, что стали чеканить в городе, и он достал из залоснившегося кошеля золотую монету с профилем усатого человека.
– Кто это, Паук?
– Нет, Степа, – это человек на которого он молится. Друг евреев и советской детворы товарищ Сталин, он умер уже более ста лет назад, но до сих пор служит примером решения кадровых вопросов для Паука. Поэтому руководитель клана СБ до сих пор у власти, и структура созданная им крепко спаяна страхом. Взяв гигантское, по твоим словам, хранилище, Паук захватит всю власть в Полисе. Введет единую денежную единицу, в виде вот таких монет, и по сути, станет единым правителем в стране рабов. Несогласных, вот например вас, уничтожит, и с другими группировками церемониться не станет, чую, большая бойня будет, ты запоминай парень, что тебе дядя Изя говорит, я тебе неплохие аргументы, для разговора с конкурентами Паука привожу.
– А вот и шашлык, и кувшинчик, кувшинчик, Толя, не забудь, – Изя прервался, и разговор на серьезную тему сам собой «сошел на нет».
Потом мы пели песни, собственно пел дядя Изя, а мы разноголосо подпевали, особенно мне понравилась песня соответствующая нашему положению, где были слова:
«Вихри враждебные веют над нами», – ну точно про нас, потом Митька с Юрой плясали с подавальщицами, а мы сидели с Изей и допивали второй кувшин «огненной воды».
– Дядя Изя, а когда тебе было жить лучше, сейчас, или раньше, до катастрофы? – задал я глупый вопрос.
– Конечно раньше, – твердо сказал старик.
– А почему?
– А тогда у меня хрен стоял, – простодушно добавил Изя.
– Знаешь, сынок, я даже во время катастрофы прорицателем сработал, было мне тогда, как тебе сейчас восемнадцать лет, отец мой был вдов, но содержал любовницу в загородном доме, к которой я не питал родственных чувств. Отец же пытался создать общий семейный очаг, и при случае таскал меня в семейное гнездышко. Вот едем мы по трассе на папашином Бентли, и посреди дороги меня такой срач разобрал, что я попросил отца остановиться. Он проворчал, что я готов на все, лишь бы не встречаться с мачехой, ну мы поговорили (я уже из-за кустов) на повышенных тонах, и он, человек вспыльчивый, хлопнул дверцей и подался вперед. Я тоже весь в него, несдержанный был, крикнул вслед: «Чтоб тебя разорвало», и тут земля затряслась так, что я с корточек сразу в свое дерьмо сел, а машина отца взорвалась у меня на глазах.
Старик вздохнул горестно, и сказал:
– Будут свои дети, Степа, учи сразу же почитанию родителей, иначе несчастными всю жизнь проживут.
– А у тебя были дети?
– Постой, растревожил ты мне душу, сынок. Толь, принеси еще кувшинчик, – и, приняв на грудь еще полкружечки, Изя продолжил:
– Да, были у меня два сына, погодки, чуть старше тебя, гоняли по тракту, старший даже вожаком у возчиков был, все жениться не хотели, красавцы, все в меня (я испуганно посмотрел на Изю), в смысле похожи, на меня молодого, все говорили, а зачем жениться, нам и так любая девка даст. Так я и остался без внуков, привезли однажды моих сыновей, завернутыми в холстину, ну у жены сердце не выдержало, в одночасье скончалась, вот и остался совсем один.
Закончив свой рассказ, старик в сердцах залпом махнул все, что оставалось в кружке, и упал лицом в блюдо.
– Никак помер, – испугался я.
– Нет, он всегда по пьяни, рассказывая про сыновей, принимает лишнего и сразу вырубается, – пояснил Толик.
Ночью мне опять снился отец, в белой окровавленной рубахе, он стоял, прикованный к бетонной стене, ноги его были босы и изранены, беззубый рот открывался, но ни звука я не слышал, я плакал, сознавая свою беспомощность, а он стоял, и кажется, укоризненно смотрел на меня.
Утро застало нас в дороге. По нашей просьбе, еще до рассвета я был безжалостно разбужен помощницей Толика, ребята вяло плескались в бочке под навесом, а я, чтоб не терять времени, покормил лошадей, выехали мы не позавтракав, просто расплатились с подавальщицей солью, и она набила нам котомку снедью. И вот теперь Ворон, как всегда недовольный способом передвижения и выражающий свое недовольство частыми взмахами хвоста, (хотя от кого отмахиваться, слепней пока нет), все же бодро ступает по дороге. Ребята пока молчат, не отошли от вчерашней пьянки, но похоже ночь проводили одни, без женщин, верность, что ли своим подругам берегут? Впрочем, это меня не касается. Дорога стелилась неровным с крупными проплешинами асфальтом, кое-где проросшая зеленой травой и даже кустарником, по обе стороны дороги расстилался лес, подбираясь кустарником до самого покрытия. Ближе к вечеру проехали какое-то заброшенное селение с разрушенными домами, и чудом сохранившейся вышкой водонапорной башни.
– Там есть вода, – мимоходом заметил Юра.
– Зачем нам гнилая вода?
Воду из фляг мы по случаю похмелья, конечно, вылакали, да и Ворон свою на привале выдул, хотя спиртного накануне не употреблял.
– Ничего, до ночи найдем воду. И точно, в верстах десяти от заброшенного селения дорогу пересекал ручей. Мы свернули с дороги, и пока ребята устраивались на ночь, распрягли Ворона, собирали хворост для костра, я пошел вверх по ручью. Ключ с чистейшей водой обнаружился метрах в трехстах от дороги, я напился, вкусной, пахнувшей почему-то мятой водой, заполнил всю захваченную с собой тару, и, раздевшись по пояс, смыл с себя дорожную пыль.
Внезапно в вечерней тишине раздался звонкий девичий смех, почудилось, что ли? Или лесная девка балует, бывают такие, видел несколько раз в лесу, то ли одичавшие люди, может быть ДРУГИЕ, почти исчезнувшие до катастрофы, сохранившиеся только в сказках, а теперь довольно смело заявляющие о своем присутствии? Охотники (в том числе и я), обязательно оставляют что-то из добычи в лесу, ОНИ не найдут, так зверек хищный будет сыт, а иначе нельзя, пакостить будут.