Страница 61 из 71
Он послал войска патрулировать королевские дороги, и теперь ему поступали регулярные сообщения о перестрелках между его людьми и людьми рода Мокарабов и Абенцаррати.
Абул имел своих шпионов во всех лагерях и неустанно работал над тем, чтобы перехитрить врагов, распространяя собственные истории и с болью в сердце следя за тем, как благодаря его же махинациям, на радость врагам раскалывается и слабеет королевство, которое он всегда старался укреплять. И все же иного выхода у него не было.
Однажды к воротам Альгамбры прибыл полк солдат. Он прибыл для того, чтобы передать калифу послание от эмира рода Мокарабов. Послание, содержащееся в деревянной шкатулке, оказалось ничем иным как головой одного из калифских шпионов при дворе Фердинанда и Изабеллы.
Смысл этого послания был ясен. Силы, объединившиеся против калифа, нашли поддержку испанских монархов. «Что же они должны были предложить взамен?» — подумал Абул. Верность нового калифа испанцам? Они были дураками, если поверили в то, что христианские Величества согласятся на что-нибудь меньшее, нежели полный контроль над Гранадой и уничтожение Мавританско-испанского правления.
Сарита постоянно задавала ему вопросы, напоминая о его обещании не держать ее в неведении.
Он, по мере возможностей, терпеливо отвечал на них, но большую часть времени бывал занят и у нее появилась привычка прислушиваться к внутридворцовым слухам. Кадига постоянно поставляла ей кухонные сплетни и Сарита решила, что они не менее надежны, чем что-то еще.
Абул, по крайней мере, внешне был по-прежнему уравновешен, будто суматоха и опасность, висевшая в воздухе, его не трогали. Но Сарита временами была не уверена в том, что так оно и было на самом деле. Он утратил свое чувство юмора, готовность смеяться, мягкость, к которой она так привыкла, и иногда она видела в его глазах пугающее сомнение. Может быть, Абул подвергал теперь сомнению то, что раньше ему казалось неоспоримым?
Это тревожило Сариту, но и наполняло сочувствием и желанием помочь. Но она не знала, как это сделать. Она была рядом с ним, и он часто приходил к ней в середине дня, чтобы забыться в любви, в которой она никогда ему не отказывала, и отогнать гложущие его сомнения, чтобы вновь обрести равновесие.
Иногда ей казалось, что он использует свою страсть для того, чтобы обратить свое расстройство в любовное волнение, чтобы уничтожить себя, а после возродиться из пепла, подобно фениксу. А иногда он хотел от нее тихих любовных ласк, чтобы с помощью ее тела обрести телесный покой. Любовь их была разной, и Сарита, решившая изо всех сил помогать ему, с помощью своего ума и наблюдательности способствовала тому, что он всегда уходил от нее сильнее и спокойнее, чем приходил к ней.
Но всего этого было недостаточно, чтобы унять ее тревогу, и утолить желание действовать в момент, когда, казалось, земля рушилась под ногами.
Эта борьба слишком неблагодарна, пусть они попадут в услужение к испанцам, если им так этого хочется. Но она решительно подавляла в себе это и не имела права ни делать такие заявления, ни права навязывать Абулу тот образ мыслей, который не был ему присущ.
Как-то Кадига предстала перед Саритой, когда та сидела в серале, слушая музыку, окруженная женщинами, которых, казалось, не волновал тот хаос, который царил за стенами их золотой клетки.
— Господин Абул хочет, чтобы вы пришли к нему в бани, — сказала она.
Сарита, не медля, встала. Прошло уже много недель с тех пор, как Абул в последний раз желая разделить с ней это царство покоя и гармонии.
Она вошла в зал омовений, когда Абул находился уже в горячей ванне. Лейла помогла Сарите раздеться и ушла.
Она скользнула в воду. Сарита так привыкла к баням, что даже перспектива окунуться в холодную ванну не мешала ей вкушать блаженство.
— Как ты? — тихо спросила она.
Он улыбнулся.
— Все в порядке.
— Но тебя ведь что-то беспокоит?
Он кивнул:
— Я собираюсь отослать тебя отсюда, Сарита.
— Что ты сказал?
— Это необходимо, нет, послушай… Тебе нельзя здесь оставаться — для твоей же безопасности.
— Но и для тебя! — взорвалась она. — Как ты можешь говорить такое?
— Сарита, если Альгамбра падет, твоя жизнь ничего не будет стоить. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему.
— Нет, не надо, но я настаиваю на своем праве рискнуть, — парировала она. — И почему ты говоришь сейчас о падении Альгамбры? Что-нибудь случилось?
— Я должен предусмотреть такой исход. Ты уедешь отсюда в Кордову, воспользовавшись дорогами, которые находятся под контролем моих людей. В своей стране ты будешь в безопасности. А когда все это кончится, я приеду за тобой.
Она с недоверием взглянула на него.
— Ты не приедешь за мной, потому что не думаешь, что сможешь выжить. Ты потерял надежду.
Абул ничего не сказал. Он потерял не надежду, а веру в необходимость борьбы. Сарита, вот кто был теперь его путеводной звездой. Он хотел только одного — провести остаток своих дней с ней, и для него не слишком большое значение имело то, как и где это сделать. Ему было уже 30 лет и он уже, можно сказать, отслужил свое. Не хотелось провести остаток своей жизни в битвах, защищая то, что, как ему теперь казалось, защитить было нельзя — отчасти из-за ошибок и жадности одних, отчасти из-за объединения Арагона и Кастилии. Но он был сыном своего отца и не мог отдать Гранаду испанцам без борьбы. Так что ему придется воевать со своим собственным народом.
— Я никуда не поеду! — заявила Сарита.
— Нет, поедешь!
— Ты не можешь принудить меня к этому.
— Нет, могу.
— Как?
— Я могу связать тебя, сунуть в рот кляп и без труда переправить через границу.
Она поняла, что он шутит, и улыбнулась.
— Да, этого я не стану отрицать Но я вовсе не это имела в виду. Ты не можешь заставить меня захотеть оставить тебя.
— Я могу тебе сказать, что, оставаясь здесь, ты мешаешь мне сделать то, что я должен.
Сарита почувствовала, что он говорит правду.
Она не имеет права препятствовать ему. Но, может быть, она может воспользоваться этим на благо ему?
— И как же я поеду? Если не буду связанной и с кляпом во рту? Дороги опасны, даже если они все еще находятся под контролем твоих людей.
— Ты оденешься мужчиной, — сказал он, — и с тобой поедет Юсуф. Пара крестьян не привлечет к себе внимания.
— Понятно, — она замолчала, обдумывая идею, пришедшую ей в голову.
— Ничего, это время пройдет, — сказал он.
— А какое придет? Если ты не выиграешь, Абул, то умрешь, ты понимаешь это?
Он не противоречил ей, и Сарита почти полностью утвердилась в пришедшей к ней мысли.
— Твои противники умножили свои ряды? Колеблющиеся перешли на их сторону?
Он вздохнул.
— Похоже на то.
Сарита прикрыла глаза, как бы от печали, что слышит это, а на самом деле пряча возбуждение от того, что идея ее начала обретать свою плоть.
Может быть, если один из лидеров оппозиции Абула узнает о том, что ее возникновение с самого начала зиждилось на сфабрикованном обвинении, предъявленном честолюбивой женщиной и ее не менее честолюбивым отцом, то ряды его противников дрогнут.
— И когда я должна уехать?
— На рассвете. Юсуф хорошо умеет проводить такие операции. Он доставит тебя в целости и сохранности.
— Интересно, придется ли ему по вкусу такое поручение? Не думаю, что Юсуф обрадуется, узнав, что ему предстоит стать моей нянькой.
Абул усмехнулся:
— Я не имею привычки спрашивать его мнение по поводу своих приказов.
Они нежно перешучивались и не позволяли себе думать о том, что, возможно, это последний день, который они проводят вместе. В Сариту вселилась надежда на то, что ей удастся осуществить своей план, — наконец-то, она поняла, что кое-что все-таки может сделать. Пусть этим она и подвергнет себя опасности, но все же план может и удастся.
То, что по нему ей придется взаимодействовать с Юсуфом, было уже неважно. Она не уйдет так просто из жизни Абула, не оставит его одного на поле битвы.