Страница 113 из 147
Вы знаете, что в Минск прибыли очень влиятельные польские господа, те самые, которые нас раньше настойчиво приглашали в сожженный впоследствии Борисов. Переговоры о перемирии и мире с нами откладывались по вине польского правительства. Это сейчас факт, понятый всем миром, не только его рабочим классом, но понятый, по-видимому, довольно основательно и империалистическим правительством Великобритании. Мирные переговоры становятся не только оселком, на котором будет испытан остаток злой воли, вернее, остаток зубов польской контрреволюции, – на этом оселке мы будем также испытывать крепость дружбы, соединяющей Францию, официальную Францию с официальной Великобританией. Мирные переговоры получают исключительное значение потому, что период вражды, свары между двумя важнейшими европейскими правительствами, английским и французским, протекает на основе неустойчивого фундамента – бурного рабочего движения.
Великобритания по всем данным, какие мы имеем из разных источников, в смысле размаха мирового рабочего возбуждения, интересов и стремления к действию, может быть, со времени чартизма не переживала такого периода, какой переживает сейчас, в связи с русско-польской войной, с русско-польскими мирными переговорами. И те ноты, какие посылает нам английская дипломатия, представляют собою только отражение, карикатурную тень, вроде зайчиков на стене, тех глубоких событий и фактов, какие происходят сейчас в английской жизни. Прежде всего, это влияние английского рабочего класса. Как бы ни разговаривали Ллойд-Джордж и Керзон, если бы в Лондоне не было съезда, на который прибыли две тысячи делегатов со всей страны, все наши ответы не читались бы от первой буквы до последней.[158]
При наличии такого серьезного фактора, как воля пробуждающегося английского рабочего класса, мы можем сказать, что наша дипломатическая работа имеет сейчас великое подспорье в Великобритании. И некоторые данные говорят, что и во Франции, где положение более печальное в смысле состояния рабочего движения, наблюдается подъем, что синдикат профсоюзов металлистов и каменщиков уже присоединился к английскому комитету действия, провозгласив необходимость всеобщей забастовки, в случае если Франция не пойдет на мирные переговоры. Таким образом, наше дипломатическое положение, которое является результатом нашего военного положения, стало лучше потому, что наши красные войска стоят в 20 верстах от Варшавы. Именно поэтому столь благоприятна работа тт. Каменева и Красина в Лондоне.
На Врангелевском фронте мы не можем похвалиться успехом. Этот фронт был подчиненным, второстепенным фронтом. Наша стратегия, стратегия революционной эпохи, особенно ярко научила нас этому. Она развивалась в том направлении, что мы от кордонной системы, от системы натянутой веревки на всех фронтах, все больше и больше переходили к системе ударных кулаков. Младенчество нашей красноармейской стратегии состояло в том, что мы стремились везде поставить вооруженных красноармейцев вокруг Советской Республики и охранять доступ к ней со всех сторон. Сейчас мы стали гораздо крепче, подвижнее, гибче и смелее. Мы открываем нашим врагам сплошь да рядом широкие и широчайшие ворота, но на важнейших направлениях, в определенных пунктах, у нас сосредоточены крепчайшие кулаки; за ними, в соответственных местах – серьезные резервы, и, пропуская врага на большом расстоянии, мы бьем его во фланг и в тыл, а иногда и в лоб, когда это вызывается необходимостью. Но от старой нашей примитивной стратегии – везде быть одинаково сильными, на каждом вершке – т.-е., вернее, везде быть одинаково слабыми – мы отказались целиком. Это стратегия младенческая, и эти соображения относятся не только к участкам отдельных армий и фронтов, но ко всему нашему фронту Красной Армии в целом. Другими словами, мы говорим: у нас есть фронт Врангеля на юге и Польский фронт на западе; размещать ли нам войска кордоном, натянутой веревкой?.. Нет. Какой фронт важнее? – спрашиваем мы себя и решаем: Польский фронт есть фронт жизни и смерти для Советской Республики. Врангелевский фронт может стать важным и значительным только при условии побед на Польском фронте. По существу дела Врангель есть только наемный партизан польских панов, отряд, брошенный в тыл. Стало быть, первая задача – разгромить польскую армию. Мы оставили Врангелю широкие ворота. Мы говорили себе: он, этот крымский партизан, который соединился с украинским партизаном Махно, продвинется на север, может быть, на 100 верст, возьмет Александров, Орехов, Херсон, Екатеринослав. Конечно, даже на месяц тяжело было бы терять их – так рассуждали мы, – но большой опасности там нам не грозит. Польский же фронт решает в полном смысле слова судьбу Республики, судьбу революции. Вот почему свой кулак мы сосредоточили на западе, а на юге оставили лишь заставы, чтобы сдерживать наступление Врангеля. И сейчас мы подводим дипломатические итоги работе нашего красного кулака на Западном фронте – в Минске и в Лондоне.
Но теперь наступает момент, когда мы должны по-другому оценить Врангелевский фронт. Теперь он приобретает первостепенное значение, прежде всего потому, что раньше у него плацдармом был Крым, плацдарм очень неудобный, и если он воспользовался им, то благодаря поддержке флота не только Франции, но и Великобритании, которые поддерживали Врангеля всеми видами снабжения. Сейчас у Врангеля есть плацдармы по эту сторону Крымского перешейка, и при помощи французского флота Врангель стремится сейчас перенести свой операционный базис на восточное побережье Черного и Азовского морей, т.-е. путем десанта ворваться в Донскую и Кубанскую область, притянуть контрреволюционные элементы и создать из Крымского фронта Южный фронт с главным кавказским крылом.
Если мы могли позволять себе (и обязаны были это делать) роскошь игнорировать до поры до времени Врангеля, придавая ему второстепенное значение, то теперь, когда он выдвинулся дальше, когда получил более широкую базу и более широкие возможности, мы должны сказать: стоп, дальше Врангелевский фронт развиваться не может.
В чем сила и в чем слабость Врангеля?
Если мы возьмем окружающую его среду, в которой он работает, – население, то мы должны сказать, что это население для нас менее благоприятно, чем на Польском фронте. Что касается областей Белоруссии и Литвы (относительно Польши у нас нет еще точных сведений), везде, где проходили красные части, они проходили по родной земле, в том смысле, что встречали пламенное сочувствие подавляющего большинства крестьянских масс; там наблюдались поразительные сцены братского отношения местного населения к красноармейским частям: в местах, голодных до последней степени, они делились всем, что имели, с Красной Армией. Там среднее продвижение было до 15 верст. Там были жестокие бои и очень большой процент потерь с нашей стороны. Были дни, когда мы стояли, сражались и отступали; за эти 40 дней были дни, когда мы продвигались на 30 – 25 верст вперед, и не только конные, но и пехотные части, а при таком положении питать армию регулярным аппаратом снабжения совершенно невозможно. Стало быть, на кого ложилось питание армии и ее довольствие? Главным образом, на местное население, и оно это делало по собственной инициативе с величайшей охотой и готовностью. Что же касается нашего приазовского и черноморского юга, то вы знаете, что там значительную роль играет украинское кулачество, еще не бывшее в обработке, еще не прошедшее через суровую школу Советской власти и комитетов бедноты. Стало быть, тыл нашей армии, из которого мы боремся с Врангелем, заключает большой процент сочувствующих Врангелю, что облегчает его положение. Там нами не произведена еще чистка от контрреволюционных элементов, в том числе контрреволюционных офицеров, которые являются агентурой Врангеля.
Если мы перейдем к составу врангелевской армии, то мы должны прежде всего сказать, что главные его силы представляет конница, не донская, а кубанская, – Кубанская кавалерийская дивизия составляет главную ударную силу Врангеля. Его пехота ведет прямую родословную от армии Деникина, и лучшей единицей врангелевских войск является добровольческий корпус, который состоит из трех дивизий – Дроздовской, Марковской и Корниловской. Это все старые организации – это дивизии, которые сражались против нас в армии Деникина. Естественно, что они ослабевали, отступали, видоизменялись, но в них осел известный состав людей, закаленных, беспощадных и свирепо-враждебных к рабоче-крестьянской власти и, наконец, запас людей, которым нечего терять, – и вот они-то составляют остов пехоты генерала Врангеля. Кубанцы составляют главные единицы кавалерии. Это его ударные отряды, его гвардия, которая служит ему крупную службу. Прибавьте сюда сравнительно благоприятную окружающую среду. Что было бы, если бы Врангель имел дальнейший успех, если бы его фронт расширился? Мы знаем эту механику от первой буквы до последней: он перешел бы к укомплектованию своих войск путем широкой мобилизации крестьян. Но, что он мог получить и скрепить в форме добровольцев, у него уже есть, у него есть сотни добровольцев, а ему нужны тысячи… Стало быть, его армия стала бы разбухать, как колчаковская и деникинская. И вместе с тем, в среде ее установился бы антагонизм, т.-е. офицерские, буржуазно-кулаческие, спаянные верхи вступили бы во внутреннюю глухую борьбу с крестьянскими низами, и эта борьба привела бы к тому, что разбухшая армия лопнула и распалась бы на свои составные части. Это было бы, если бы армия Врангеля продолжала иметь успех и продвигаться. Но такая гибель врангелевской армии была бы нами оплачена гибелью – временной, но в высшей степени для нас тяжелой – драгоценных областей, разрушением хозяйства донецкого угольного района, временной утратой Северного Кавказа, Грозного и, может быть, Азербайджана и Баку.
158
Имеется в виду конференция представителей съезда тред-юнионов, рабочей партии и парламентской группы, происходившая во время англо-советских переговоров в Лондоне. Конференция заявила, что организованный пролетариат в случае войны с Советской Россией выступит против интервенции. Для принятия мер против возможной войны были организованы «советы действия».