Страница 115 из 118
– Обратите, пожалуйста, внимание на кольцо, – в нем главная ценность нашего друга, оно стоит 6 тысяч франков…
– Sacre nom de nom! (Чорт побери!) – Восклицает бывший профессор, оставаясь на этот раз, однако, в пределах добродушия, – он и тут стремится унизить меня: кольцо стоит не 6, а 15 тысяч франков, да, 15! Это подношение коммерческого клуба в Чикаго…
В сорок лет он оставил артистическую карьеру, поселился в Добрудже, вошел в местную жизнь, был избран городским головой в Мангалии, потом поставил себе более широкие политические задачи и примкнул к партии, отстаивающей права таланта и заслуг…
– Eh bien! – заканчивает неожиданно Симеоне, – est-ce que nous ferons la noce? (не будем ли кутить?)
– А ты неутомим, Симеоне, в твои 62 года…
– Знаете, – и тут Симеоне формулирует краткую философию жизни: вместо того чтобы прожить 200 – 300 лет со всякими жалкими предосторожностями, он лучше проживет свои 100 лет, но по собственному вкусу.
Симеоне водит нас безрезультатно из одного кафе в другое: все уже оказывается заперто по распоряжению префекта – по случаю холеры.
– Вот вам политика нашего префекта! – с возмущением говорит Симеоне. – С этим человеком я никогда не мог работать.
Ничего не остается делать, приходится расставаться. Мы провожаем господина «президента» до самого дома.
Это ничего, что Симеоне глотал шпаги и носил стулья на носу. Симеоне – политический деятель, Симеоне – столп. Симеоне организовал такистам в Констанце газету. Симеоне – публицист. Он вертит пером почти так же свободно, как раньше дюжиной стульев. – «Здравый смысл и немножко остроумия», – объясняет он со скромным достоинством…
В 1908 году, когда такисты, после крестьянского восстания, отделились от чистых консерваторов, здесь, в Констанце, был созван учредительный митинг новой партии, на котором выступал сам «Таке». Собрание имело большой, в своем роде, успех. И вот по поводу констанцского выступления Таке Ионеску Симеоне написал в своей газете передовую статью, которая начиналась так: «Я бывал в Париже, Лондоне, Копенгагене, Чикаго, Нью-Йорке, Риме и других центрах мира. Я слышал Мазини, Патти, Гладстона, я видел Франца-Иосифа, Гумберта и Феликса Фора; я стоял перед нью-йоркской статуей Свободы и перед башней Эйфеля, – но никто и ничто не произвели на меня такого впечатления, как Таке Ионеску».
Но Симеоне – также и пламенный оратор. Во время последних парламентских выборов, в ноябре 1912 года, Симеоне произносил в присутствии высокого гостя, одного из такистских лидеров, новоназначенного министра Бадареу, большую избирательную речь, в которой, между прочим, сказал: «Консерваторы-демократы давно уже имеют голову: это – Таке Ионеску. Но теперь у нас есть и тело, оно сейчас среди нас, это – Бадареу… Когда ко власти взлетел этот орел Молдавии, – продолжал Симеоне, указывая бриллиантом на гостя, – все говорили тревожно: быть беде, в государственной кассе образуется новая дыра. Но я не верил. Я не верил, господа! С гордостью могу сказать, что я один не верил. И что же? Три недели прошло со дня этого исторического назначения. Пусть же кто-нибудь теперь поднимется и скажет, что я был неправ!». Тут следовала пауза, означавшая торжествующий вызов всем недругам и скептикам в собрании и далеко за его пределами…
Чуден Симеоне и при тихой погоде, и в бурю. И главное, он в высокой степени национален, этот президент генерального совета, желающий стать префектом.
Замечательный румынский сатирик Караджали, умерший в прошлом году, сделал своей классической комедией «Oscrisoare pierduta» («Утерянное письмо») для политических нравов Румынии то, что Гоголь своим «Ревизором» сделал для нравов русской бюрократии. Общая и повальная беспринципность, многословная безыдейность, легкокрылое вероломство, игривая подкупность и не лишенный грации шантаж – вот составные части морально-политической атмосферы правящей Румынии, какою она выступает перед нами в «Утерянном письме». Нае Кацавенку, адвокат, редактор-издатель газеты «Рев Карпат», президент-основатель энциклопедико-кооперативного общества «Румынская экономическая заря», и Таке Фурфуриди, адвокат, член перманентного комитета, избирательного комитета, школьного комитета, земледельческого комитета и других комитетов и комиссий, – эти два плута, один покрупнее, другой помельче, Кречинский и Расплюев румынского парламентаризма, успели стать нарицательными именами в политическом обиходе. Все три правящие румынские партии осенены духом Кацавенку и Фурфуриди. Но наиболее полного своего торжества эти политики достигли в партии такистов, людей без вчерашнего и завтрашнего дня, но со свежими аппетитами, требующими государственного признания. И что же? Сам Караджали, беспощадный сатирик морального «такизма», примкнул неожиданно к такистам, когда ему это понадобилось по житейским соображениям. Такова среда! Старый консервативный шеф Карп, отъявленный реакционер-романтик, но человек на свой лад честный, встретился после этого вскоре с Караджали, с которым он вел некогда совместную борьбу за права народного румынского языка в обществе «Юнимеа».
– И довелось же мне, – воскликнул Карп, – дожить до того, чтоб увидеть тебя, Караджали, в роли Кацавенку!
– Что ты, что ты, – ответил, не сморгнув глазом, Караджали, – это я-то Кацавенку? Ну, нет, шутишь! Кацавенку, это – мой уважаемый шеф – Таке Ионеску. А я всего только Фурфуриди…
Караджали не раз после того беззаботно пересказывал этот диалог, происходивший на перроне вокзала в Плоештах. И писатель каждый раз прибавлял при этом: «До сих пор я думал, что в Румынии есть еще один умный человек – Карп. Но оказывается, что и он берет всерьез политику»…
Симеоне национален. Но если перевести его с языка Кацавенку и Фурфуриди на язык международный, то можно будет сказать, что Симеоне представляет собой счастливое, гармоническое, в своем роде, сочетание Фигаро, Фальстафа и Тартарена, Тартарена – прежде всего.[126] Он не лишен остроумия, жовиален, поверхностен, но он и плутоват, он знает, где зимуют раки. Он небескорыстно, ведь, раскрывает превосходство Таке Ионеску над башней Эйфеля и американской статуей Свободы: у Симеоне осветительная контора, и он делает со своим земством какие-то осветительные дела, поэтому он и не любит, когда его спрашивают про лампы. В его доме помещается полицейское управление, и хоть Симеоне и на ножах с префектом, но за квартиру получает с полиции тройную плату. О, ему нельзя палец в рот класть, господину президенту генерального совета!
На фоне из политических шпагоглотателей и словесных эквилибристов, бывший цирковой гимнаст Симеоне Универсул, в качестве руководящего провинциального политика, выступает со своим чикагским бриллиантом на безымянном пальце уже не как случайная, а как символическая фигура. После вечера, столь приятно проведенного в обществе «президента», румынские политические нравы и их художник Караджали стали мне сразу понятнее и ближе. «Quand je quittais mon professorat», – говорю я про себя и приступаю к чтению передовицы, которую писал Фурфуриди. И в сердце своем я увожу благодарную память о Симеоне, вооружившем меня ключом к румынской политике.
«Киевская Мысль» NN 243, 245, 246, 253,
3, 5, 6, 13 сентября 1913 г.
P. S. Симеоне Универсул с того времени помер. Мир его праху. Но коллективный Симеоне – официальные румынские политики – жив. Правда, умер и шеф партии, одним из столпов которой был Симеоне, – великий Таке Ионеску, глашатай принципов цивилизации и демократии, ненавистник советского варварства, французский лакей третьего разряда. Но основной тип правящей Румынии остается неизменным: различные румынские правящие партии являются только вариациями основного типа. В настоящее время Румынией правит не консервативно-демократический, а либеральный Симеоне Универсул. От этого дело нисколько не меняется.
12 июля 1922 г.
126
Фигаро – герой комедий Бомарше «Севильский цирюльник» и «Женитьба Фигаро». Тип хитрого, ловкого, изворотливого весельчака.
Фальстаф – герой комедии Шекспира «Виндзорские кумушки». Тип беззастенчивого жуира, чревоугодника и плута.
Тартарен – герой повести А. Додэ «Тартарен из Тараскона». Тип хвастливого и невежественного простака-провинциала.