Безжалостное обольщение

— Господи Иисусе! — Доминик почувствовал дуновение холодного ветра и, не обращая внимания на Сайласа, подбежал ко все еще распахнутой двери.

Женевьева янтарным вихрем уносилась по улице. Доминик бросился вперед, выкрикивая ее имя. На углу он увидел закрытый экипаж с занавешенными окнами, и его охватила паника: он понял, что Женевьева, целиком погруженная в собственное горе, не замечает кареты. Делакруа закричал, чтобы предупредить ее, но ему только и оставалось, что с роковой неизбежностью наблюдать за тем, как коренастая фигура выпрыгнула из экипажа, и Хрупкая Женевьева тотчас исчезла в складках ее темного плаща. Лишь по взметнувшейся длинной юбке да мелькнувшим из-под нее белым кружевам можно было догадаться, как неистово она сопротивлялась. Из глубины кареты протянулась еще пара рук, и Женевьеву втащили внутрь. Хлопнула дверца, и экипаж завернул за угол прежде, чем Доминик успел пробежать половину расстояния до него.

— Проклятие! Дьявол! — Тяжело дыша и брызгая вином, появился Сайлас. — Чего это она взбесилась, месье?

Доминик неподвижно стоял на тротуаре. Он закрыл глаза и запустил пальцы в и без того взъерошенную от ветра и быстрого бега шевелюру.

— Это я виноват, Сайлас! Боже милостивый, поверить не могу, что оказался таким бесчувственным простофилей! Надоевшая любовница! Женевьева подумала, что я отправляю ее потому, что… и правильно, что еще она могла подумать? Не могла же она читать мои мысли. Я ведь, черт меня побери, не сказал ей ни слова о том, что чувствую… я ожидал, что она… — Капер яростно выругался.

— Что мы теперь будем делать? — спросил Сайлас, плетясь за капером в спальню и оставив попытки что-либо понять.

— Сначала надо разузнать, куда ее увезли, — буркнул Доминик, доставая из ящика стола два пистолета.

— Да, месье, — с непробиваемым спокойствием согласился Сайлас. — Но как это узнать?

— Фуше снабдит меня адресом Леграна. — Доминик засунул пистолеты за пояс. — Начнем с этого. Понадобятся люди — с полдюжины. Ты знаешь, какие мне нужны. Приведи их сюда к вечеру. Мы не можем терять ни минуты.

Лицо Доминика исказила гримаса боли, и на этот раз Сайласу было нетрудно понять ее причину. Он мрачно кивнул и вышел из дома.

Стараясь гнать от себя чудовищные картины, которые рисовало ему воображение, Доминик вскочил в седло и снова отправился в Елисейский дворец. Однако обнаружил, что, утратив привычный контроль над событиями, он потерял и способность здраво мыслить и, следовательно, эффективно действовать. Что, будь проклято все на свете, они с ней делают? Неужели причинят ей боль? Хватит ли у Женевьевы ума отдать им то, чего они хотят, без сопротивления? Доминик Делакруа хорошо представлял себе, что именно этим игрокам от нее нужно. Боже милосердный! Ведь случилось же тогда, в Марокко, так, что команда галеона ворвалась в рыбацкую деревушку в поисках сбежавшего пленника и наткнулась на неожиданную забаву. В голове бешено проносились картины — нагая, истерзанная, поруганная! Он как сейчас слышал ее отчаянные рыдания — о, как она рыдала от горя и унижения в тот страшный день!

Вместо невозмутимого властного креола перед Фуше предстал мужчина с затравленным взглядом и посеревшим лицом. За поясом у него торчали два пистолета, шпага висела в ножнах, и было ясно, что он намерен пустить в ход весь этот арсенал.

— А я уже собирался послать вам записку, — сказал Фуше. — Бонапарт готовится выступить на Брюссель и сразиться с Веллингтоном и Блюхером.

— К черту Бонапарта! — выпалил Доминик. — Легран похитил Женевьеву. У него ведь есть дом в Париже, не так ли? Фуше кивнул:

— На улице Риволи. Но повезет ли он ее туда, зная, что вы пуститесь за ним вдогонку?

— Легран не уверен, знаю ли я, что мадам именно у него. — Еще не закончив фразы, Доминик понял: он действительно этого не знал наверняка, и голос его стал холодным и невыразительным. — Но даже если бы Легран был в этом уверен, полагаю, у него не слишком обширные планы. Он жаждет мести и, когда добьется своего, позаботится, чтобы Женевьева не смогла ничего рассказать и опознать своих похитителей — чтобы у меня не было доказательств. Леграну нужно лишь продержать ее пленницей, пока он с ней не покончит, а потом, имея солидную стражу и крепкие запоры, будет считать себя неуязвимым.

Фуше вздрогнул, увидев ледяную бездну в глазах собеседника. Если Легран считал себя неуязвимым, то его ждет суровое разочарование.

— Жан-Люк Легран известен своей безжалостностью, — тихо подтвердил он. — И щепетильность ему неведома.

— Иного я и не предполагал, вот почему время не терпит. — Страдальческая и в то же время чуть циничная улыбка тронула губы пирата. — Себастиани, великий князь Сергей, Чолмондели также, не отличаются щепетильностью.

— Они тоже?

— Хотелось бы не ошибиться. Вы извините меня за то, что планы императора в настоящий момент меня не слишком интересуют?

— Да, разумеется. — Фуше нахмурился. — Почему бы вам открыто не прибегнуть к помощи властей?

— На каком основании? И неужели вы действительно думаете, что кто-то бросится мне на помощь? — Доминик сардонически поднял брови. — Легран не дурак. Он надежно спрячет Женевьеву, никакой обыск не поможет. Нет, я должен найти ее сам.

Покинув Елисейский дворец, Доминик нашел Сайласа в компании шестерых смахивающих на разбойников мужчин — матросов, найденных им на набережной Сены. Поговорив с ними всего несколько минут, Доминик убедился, что они будут преданы тому, кто платит им в данный момент, готовы строго выполнять приказы и что они далеко не глупы. Это были опытные поножовщики — Сайлас знал, что месье предпочитает именно таких, когда предстоит действовать хитростью.

Одного из наемников отправили в разведку на улицу Риволи. Гладко выбритый, одетый в шерстяные штаны и куртку Слуги, он выглядел достаточно респектабельно, чтобы проникнуть на кухню барского дома. В эти дни повсюду шаталось множество людей в поисках случайной работы, и более удачливые, сумевшие получить постоянное место, редко гнали их от ворот.

Как только настала темнота, Доминик с Сайласом прокрались на улицу Риволи. С парадного входа особняк, примыкавший к другим домам, обращенным фасадами на высокую стену, окружавшую сад Тюильри, казался неприступным — здесь была лишь огромная, наглухо закрытая дверь. Обменявшись понимающими взглядами, мужчины разошлись и нырнули в боковые улочки, чтобы разведать все вокруг дома. Час спустя они нашли то, что искали.

Глава 26

Ощущение было уже знакомым, однако на сей раз куда более ужасным, чем когда она заменила собой Элизу и являлась добровольной жертвой похищения. Тогда в конце пути ей грозила лишь встреча с разгневанным пиратом. Теперь подпрыгивающая карета, в которой она лежала, как цыпленок, со связанными руками и ногами и с кляпом во рту, несла Женевьеву туда, где ее ждали четверо разгневанных «любовников».

Однако она обязана предстать перед ними с достоинством, если, конечно, будет такая возможность. Если ее не бросят к их ногам беспомощную, связанную и лишенную возможности говорить. Женевьева не могла сказать, кто из них пугал ее больше и кто вызывал большее отвращение. Но она должна взять себя в руки и бесстрашно встретиться с негодяями лицом к лицу.

Доминик непременно придет ей на помощь. Когда и каким образом, она не представляла. Но должен прийти, и она обязана продержаться до этого момента. Если только капер срочно не понадобится Наполеону, тогда ему некогда будет заниматься ее спасением. В конце концов, она сама виновата в том, что случилось. Но даже думая так, она верила, что и Наполеон не удержит капера от того, чтобы броситься ей на помощь. «Пусть наш роман окончен. Но Доминик меня не бросит в беде.

Гордость не позволит ему так поступить независимо от того, что он теперь чувствует ко мне».

Карета резко накренилась на повороте, и Женевьева, которая не могла выставить руки, поскольку они были связаны, сильно ударилась головой, но кляп поглотил ее невольный крик, а слезы она скрыла, быстро зажмурившись. За исключением тех нескольких секунд, которые понадобились, чтобы связать ее, заткнуть рот и кинуть на сиденье, две безмолвные фигуры, сидевшие напротив, вели себя так, словно пленницы вовсе не существовало. Теперь один из похитителей наклонился и помог ей сесть прямо, прислонив к поскрипывающей коже диванной подушки. Ничего особенного, но Женевьева с ужасом поняла, что испытывает благодарность даже за столь малый знак сочувствия, проявленный ее облаченными в черное похитителями, которые сильно смахивали на воронов.