Безжалостное обольщение

— Сайлас лезет. Интересно зачем? Он нечасто сюда взбирается.

Сайлас достиг платформы, на которой они сидели, и окинул Женевьеву оценивающим взглядом. Девчонка испугана, понял он, и это может все осложнить.

— Месье хочет видеть вас на палубе, мадемуазель, — сухо сообщил он.

— Хорошо, через несколько минут. — Женевьева робко улыбнулась. — Я поднялась только затем, чтобы полюбоваться на залив.

Ее деланно бравый тон не обманул Сайласа:

— Месье желает видеть вас внизу немедленно. Если я не спущу вас, он поднимется за вами сам. Вы ведь не хотите этого? — в его вопросе только глухой не расслышал бы сурового предостережения, и у Женевьевы засосало под ложечкой от страха, который не имел ничего общего со страхом высоты. — Следуйте за мной, — продолжил Сайлас, — я буду направлять ваши ноги. Просто ставьте их туда, куда я буду указывать, и не смотрите вниз.

Он стал спускаться по тросу, оставляя достаточно места для Женевьевы. Она осторожно опустилась на перекладину и застыла, вцепившись в раскачивающийся трос.

— Я не могу, Сайлас.

Он услышал ее до смерти перепуганный шепот и выругался себе под нос. Протянув руку вверх, схватил ее за щиколотку. Рука была теплой, крепкой и надежной.

— Нет можете! Я буду все время держать вас за ногу.

Доминик, кусая губы, хоть и не слышал ни единого слова из их разговора, понимал, чем вызвана задержка. Сайлас мог держать ее за щиколотку по одной-единственной причине. Женевьева не первая, кого понадобилось успокаивать, чтобы заставить спуститься с такой высоты при столь сильном ветре. Многих молодых парней на первом году плавания наверху охватывала паника, у них начиналось головокружение, и Сайлас знал, что делать в таких случаях. «Может быть, мне самому следовало бы за ней подняться», — сердито подумал Доминик, в бессильном отчаянии меряя палубу шагами и не сводя глаз с того, что разыгрывалась у него над головой.

Он уже был готов карабкаться по вантам, как Женевьева наконец медленно, но начала спускаться. Сайлас ни на миг не отпускал ее ногу — словно привязанный к ней. Доминик вздохнул с облегчением.

Женевьева впилась взглядом в узор на канате, по которому ползла, и сконцентрировалась на ощущении его поверхности в своих ладонях и на тепле надежной руки Сайласа, обхватившего ее щиколотку. Она повиновалась этой руке безоговорочно, слепо ставя ногу туда, куда направлял Сайлас. Время, казалось, замерло. Лишь равномерное, ритмичное движение по скрипучему тросу и резкие хлопки паруса нарушали напряженную тишину. Движение должно было в конце концов привести ее на твердые доски, и она не позволяла себе пока думать ни о чем другом.

— Осталось всего несколько ярдов, — ободряюще сказал Сайлас, потом она почувствовала его руки у себя на талии и, словно перелетев по воздуху, оказалась на палубе.

Колени дрожали, она ничего не могла с ними поделать и схватилась за поручень. Постепенно паника стала отступать, и девушка наконец пришла в себя. Вокруг царила гнетущая тишина. Доминик стоял угрожающе неподвижный. Потом заговорил спокойным, ровным голосом:

— Ты слышала, как я велел тебе спуститься? Женевьева судорожно сглотнула, лихорадочна соображая, что ответить. Если скажет «нет», спасет ее это? Скорее, наоборот. Ведь громогласный властный приказ капера не услышать было невозможно.

— Но я была уже почти у цели, — Женевьева вздернула подбородок, — и должна была завершить начатое.

— Ясно. — Доминик вежливым кивком подтвердил понимание. — Тогда ты не: будешь возражать против того, чтобы повторить свое путешествие? — И, улыбнувшись одними губами, указал рукой на мачту.

— Доминик, нет… я не хочу… я… я не смогу. — Кровь отлила от ее лица.

— Думаю, сможешь, — возразил он тем же ровным, вежливым тоном. — Мы вместе поднимемся наверх еще раз и полюбуемся окрестностями. Полагаю, ты недолго пробыла на бизань-мачте, чтобы рассмотреть все, что того заслуживает.

Ей показалось, что рот у нее набит опилками, ладони взмокли, стали липкими и холодными. Она молча покачала головой, не обращая больше никакого внимания на любопытные взгляды команды, загипнотизированная лишь этими мерцающими бирюзовыми глазами и яростной силой, бушующей в мощной фигуре Доминика, стоявшего так близко, что она почти ощущала жар его кожи. Женевьева снова почувствовала исходящую от него грозную опасность.

— Прошу тебя… — ее голос был едва слышен. — Я не могу.

— Есть выбор: либо ты взбираешься по вантам снова, либо я ссаживаю тебя на берег прямо здесь. — И решительно показал на проплывающую мимо землю. — На «Танцовщице» нет места тем, кто не повинуется приказам и не способен этому научиться.

Завороженная чувством неминуемой опасности, Женевьева обернулась и увидела простирающуюся в запретной дали болотистую неприветливую равнину. Судя по всему, ей вряд ли удастся найти там даже следы обитания человека.

Она ни минуты не сомневалась в том, что Доминик не шутит. Он сделает именно то, что сказал, без колебаний и угрызений совести. И никто пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Месье Делакруа безраздельно господствовал в своем маленьком королевстве. Женевьева подняла глаза к верхушке бизань-мачты и невольно расправила плечи. Если она сделала это один раз, сделает и второй.

И решительно направилась к вантам.

Сайлас задумчиво кивнул. Значит, месье не утратил своей привычной жесткости, несмотря на тот странный взгляд, который слуга чуть раньше заметил в его глазах. Капитан обращался с девчонкой как и с любым юнгой-новичком.

Правило для всех общее: немедленно, пока человек не успел осознать собственного страха, заставить его подняться на мачту снова. Иначе он никогда больше не сможет вскарабкаться по вантам, что означало конец многообещающей морской карьеры. «Правда, эта мадемуазель едва ли собиралась делать морскую карьеру, — напомнил себе Сайлас и озадаченно нахмурился. — Но с другой стороны, она нарушила приказ и, конечно, заслужила наказание, которое назначил ей месье. Любого другого уже привязали бы к решетчатому люку».

— Я полезу следом за тобой, — услышала Женевьева такой же спокойный, как и прежде, голос Доминика и, не задумываясь прыгнув на трос, ощутила пружинистый толчок отдачи. — Лезь сама. Ты не упадешь.

Но почему, заставляя ее делать такую ужасную вещь, он даже не постарался ободрить ее? Стиснув зубы, Женевьева негнущимися пальцами хваталась за трос, а гудящие от боли ноги сами скользили вверх. Она едва сдерживалась, чтобы не лягнуть карабкающегося вслед за ней этого невозмутимого, властного мерзавца. Стряхнуть бы его на палубу и посмотреть, как он упадет в круг улыбающихся матросов. Мысленно рисуя себе картины сладкой мести, Женевьева почти не заметила, как быстро добралась до верхушки мачты.

Доминик влез на платформу следом за ней и сел рядом. Их окружали лишь паруса, облака и кричащие над головой морские птицы. Откинувшись на спину и переводя дыхание, Женевьева с гримасой боли разглядывала свои покрасневшие, стертые ладони.

— Дай посмотрю. — Доминик взял ее руки в свои. — Спустимся, и я смажу их целебной мазью.

— Как это милосердно! — огрызнулась она. — Какой в этом смысл? — И мрачно добавила:

— На них вообще уже не будет кожи, если я спущусь вниз.

Делакруа ничего не ответил, лишь достал из кармана сигару, высек огнивом огонь и закурил. Щурясь от дыма, он отошел на край платформы и стал вглядываться в горизонт. Доминик больше не сердился, но и в язвительную дискуссию относительно назначенного Женевьеве наказания вступать тоже не собирался. Это было и заслуженно, и необходимо, если девушка действительно хотела понять, какова реальная жизнь на борту корабля. Кроме того, ей надо преодолеть страх. Итак, он молча курил, вглядываясь в горизонт, а маленькая Латур кипела от злости, со страхом думая о предстоящем спуске. Правда, она не сомневалась, что на сей раз уже не будет так паниковать, а также точно знала, что больше никогда, если только к тому не вынудят чрезвычайные обстоятельства, не выкажет открытого неповиновения этому безжалостному каперу при людях и на его территории.