Безжалостное обольщение

— Тогда мне остается лишь констатировать, что вы сочли мои обещания неотразимо привлекательными. — Под наигранно сладкой интонацией таилось оскорбление, а унижающим взглядом капер словно раздевал ее.

Доминик запустил пальцы в рассыпавшиеся по плечам волосы, откинул ей голову назад, и Женевьева, зная уже, что за этим последует, словно загипнотизированная, смотрела, как он приближает свои губы к ее. Внезапная дрожь пронзила все ее тело, как и в прошлый раз, затем по нему стало разливаться тепло, и, наконец, когда капер прижал ее к себе, девушка ощутила горячую вспышку стыда. Губы ее разомкнулись едва ли не раньше, чем он требовательно раздвинул их своими губами. Доминик все еще, словно на крючке, держал ее на поддетой пальцем цепочке, но другой рукой скользил по ее горлу, поглаживая нежную кожу под подбородком.

В самой глубине сознания у Женевьевы мелькнула мысль о том, что покорная капитуляция обернется потом сокрушительным унижением, однако сейчас ей было все равно. Похоже, она утратила контроль над собой. Словно кто-то другой, кому происходящее было невыразимо приятно, вселился в ее тело. Не за этим ли и пришла сюда Женевьева, и не знала ли она с того самого дня, когда очутилась на складе, что ее жизнь неминуемо переплетется с жизнью Делакруа? Грудь Женевьевы прижалась к его широкой груди под накрахмаленной льняной сорочкой, ее горячие соски уперлись в тонкую ткань белья, а язык, робкий и неискушенный, пытался следовать за искусным танцем его языка.

Не прерывая поцелуя, Доминик подхватил ее, и она обвила руки вокруг его шеи. Пружины скрипнули, когда он положил девушку на постель и наконец поднял голову. Женевьева вся сжалась в ожидании увидеть насмешку в его взгляде, но, как ни странно, Доминик смотрел на нее всего лишь изучающе и даже по-доброму.

— Вы, похоже, кладезь сюрпризов. Что вы хотите получить от меня, Женевьева — тигриные глаза? — мягко спросил он, убирая локон с ее шеи; длинный палец обводил нежную линию девичьей груди в вырезе платья, поднимался к ямочке под горлом. — Вы ведь оказались здесь не только потому, что хотели спасти сестру от позора. На это рискованное предприятие вас подвигла не только злополучная привычка совать свой нос в чужие дела.

Только сейчас осознав, что это правда, Женевьева не нашла в себе сил ответить, но ее желто-карие глаза сделались томными и затуманились, как у опытной в любовных делах женщины, которой уже невмоготу ждать момента наивысшего наслаждения. Между тем Делакруа ни минуты не сомневался в ее невинности.

— Вам нужен учитель? — предположил он, просовывая палец в вырез ее платья и прикасаясь к маленькой затвердевшей короне, венчавшей грудь. — Креольская девушка пожелала узнать кое-что о восторге, который мужчина и женщина могут дарить друг другу? За этим вы явились сюда столь отчаянно, пренебрегая последствиями?

Едва заметным кивком головы совершенно невольно, словно это была и не ее голова, Женевьева подтвердила его предположение. И тело легким движением навстречу ответило на его ласку, и глаза превратились в два глубоких озера желания — желания чего-то, что пока было для нее лишь неясным искушением.

Доминика странным образом трогала эта забавная женщина-ребенок. Было что-то неотступно-знакомое в ее безоглядном бесстрашии и детской нежности. Но она совсем не похожа на Розмари ни лицом, ни фигурой, ни жизненным опытом. Чем же тогда? Еще минуту назад он хотел запугать и унизить ее, раз и навсегда заставить понять, что «оружие» ее ничтожно и попытка выступить против неизмеримо более сильного противника, такого как он, просто смешна. Хотел отослать ее домой, рыдающую от позора и не получившую никакого нового опыта.

Однако теперь Делакруа уже не был уверен в том, что хочет именно этого. Гнев его куда-то улетучился, уступив место любопытству и безошибочно узнаваемому появлению желания. Не такой уж она и ребенок. Эти завораживающие глаза — отнюдь не детские глаза. Если Женевьева этого хочет, чем он в конце концов рискует, пойдя ей навстречу? Правда, обучение неопытных девушек не входило в круг занятий, приносивших каперу большое удовольствие, но, если чутье ему не изменяет, эта фея с тигриными глазами обещала стать весьма пылкой ученицей.

— Ну что ж, желаете учиться — я готов способствовать. — И, продолжая улыбаться, Доминик стянул платье с ее бархатистого плеча, затем бретельку, обнажив перламутровую грудь с розовым «наконечником».

Губами он легко провел по мягкой выпуклости и, когда язык коснулся затвердевшего холмика, услышал ее сдавленный вздох. Еще один, последний раз посмотрел ей в лицо и увидел там то же, что видел за минуту до этого. Теперь ее приоткрытые губы и глаза, в которых плескалось любопытство, еще откровеннее свидетельствовали о нетерпеливом возбуждении. «Интересно, пожалеет ли она об этом потом?» — словно услышал он последнее неясное бормотание совести.

— Женевьева, если вы собираетесь остановить меня, сделайте это сейчас, потом будет поздно.

Вместо ответа она нежно погладила его по щеке, и Доминик издал короткий вздох, покоряясь сладостной неизбежности.

Он приник губами к ямочке у нее под горлом и ощутил быстрое, неровное биение пульса. Подложив руку девушке под спину, приподнял ее и нащупал крючки платья. Под его нетерпеливыми пальцами они вмиг расстегнулись, и Женевьева снова упала на кровать. Склонившись к ее плечу, Доминик с мучительной медлительностью стянул до пояса платье, затем белье. Затем он снова приподнял девушку и, скомкав, поднял юбки, обнажив ее бедра.

Нагой спиной Женевьева ощущала прохладу шелкового покрывала. На какой-то миг ее охватила паника. Что с ней происходит? Как это могло случиться? Почему позволяет, нет, даже поощряет это? Но уже в следующий миг, почувствовав его крепкую руку на своем животе, Женевьева обо всем забыла. Ее волосы разметались по подушке, а кровь все кипела и кипела в жилах. Конечно, у нее не было никакого опыта, но в ней уже просыпалась женщина — всплывал восторг плотского наслаждения, наполняя все тело влажным теплом.

Ладонь Доминика проскользнула меж ее сомкнутых бедер и начала медленно обследовать интимную плоть, отчего слезы стыдливого наслаждения наполнили глаза, но Женевьева скрыла их, опустив ресницы. Доминик снова захватил ее губы своими, а рука продолжала ласково, но неумолимо двигаться к трепещущему зениту желания. Вдруг он почти с дьявольской расчетливостью убрал руку на несколько долгих секунд, и Женевьева вся воспламенилась терзающим, адским огнем отчаянного желания и мучительной жаждой его утоления.

Она медленно подняла длинные влажные ресницы, и ее полные страсти глаза встретились с устремленным на нее взглядом. Его глаза бирюзовым огнем страстно горели на напряженном лице от едва сдерживаемого вожделения. Младшая Латур поняла, что больше не увидит в глазах капера унизительной насмешки. Оборонительные укрепления Делакруа рухнули: его желание было столь же сильным, открытым и осознанным, как и ее.

Женевьева дрожала, чувственный огонь медленно охватывал ее, пока Доминик лихорадочно стаскивал с себя одежду. Затем он раздвинул ее бедра и повлажневшую нежную плоть. На миг почувствовав сопротивление, он нежно коснулся языком уголка ее рта и прошептал ласковые, успокаивающие слова.

Резкая разрывающая боль обожгла Женевьеву. Ее невольно вырвавшийся крик Доминик погасил поцелуем, и боль отступила. Очень нежно Доминик целовал ее глаза, кончик носа, чувствительные уголки губ. Ласкал грудь и соски, которые становились податливыми под его легким прикосновением, и напряжение начало покидать ее. Продолжая гладить ее трепещущее тело, он входил в нее глубже, глубже, и, когда достиг, казалось, самого донышка этой маленькой бездны, Женевьева испытала невыразимое наслаждение.

Двигаясь внутри ее плавно и равномерно, Доминик все время наблюдал за ней, прислушиваясь к тому, что происходит в ее теле, в своем собственном, и, когда почувствовал, что она готова, ускорил ритм. Женевьева, обхватив его стальные плечи, отдалась ему целиком, и оба они, как в омут, бросились в водоворот страсти.