Бархат

– Натаниэль, наконец-то ты пришел! Я уж начала думать, что ты решил провести вечер в компании графа с портвейном.

В ее голосе слышался укор, хотя глаза улыбались.

– Вставай, я хочу поехать домой! – произнес Прайд резко.

Он вовсе не собирался говорить этого, и тем более так грубо. Почему, когда дело касалось его работы, ему удавалось всегда держать себя в руках, быть сдержанным и собранным? Но в будничной жизни эти его умения куда-то исчезали, и он частенько бывал резок и даже груб? Как будто говорило только его сердце, а разум молчал!

Бледные щеки Габриэль покрылись легким румянцем, лицо приняло оскорбленное выражение. Майлз и Джорджи, обменявшись взглядами, отступили в сторону, смешавшись с остальными гостями.

– Вот и поезжай, – ледяным голосом произнесла леди Прайд. – А я пока не собираюсь уходить.

Но Прайд не намеревался оставлять здесь жену. Когда червь сомнения грыз его мозг, он хотел – и не просто хотел, а ему было это необходимо, – чтобы Габриэль была под его присмотром. Он даже не понимал почему, просто инстинктивно чувствовал, что она должна быть рядом.

– И тем не менее мы уходим.

Прайд заставил жену идти с ним под руку, и она ощутила силу его стальных мускулов, когда Натаниэль прижал ее к себе.

Ей ничего не оставалось делать, как подчиниться, чтобы хоть как-то соблюсти приличия. Натаниэль увлекал ее за собой, и они чуть ли не бегом понеслись вперед в поисках хозяйки.

Габриэль смотрела на искаженное злобой лицо мужа и едва сдерживала собственный гнев, не давая ему взять над собой власть прямо здесь. Вместо этого она как можно дружелюбнее попрощалась с присутствующими, чтобы скрасить впечатление от недопустимого поведения лорда Прайда.

Им пришлось некоторое время постоять в холле, ожидая, пока горничная принесет плащ Габриэль, а лакей вызовет их карету. Леди Прайд нервно стучала ногой по паркету; глаза ее метали молнии. Натаниэль по-прежнему держал ее под руку, и, когда она захотела освободиться, он с такой силой прижал ее к себе другой рукой, что она не могла пошевелиться.

Но вот лакей объявил им, что карета подана. Они подошли к дверце, и Натаниэль, вместо того чтобы помочь жене забраться в нее, с силой толкнул ее вперед.

– Какого дьявола ты так себя ведешь?! Какое ты имеешь право обращаться со мной, как с нашкодившим ребенком! И почему ты позволяешь себе так по-хамски держаться на людях!

Лорд Прайд ничего не ответил. Он откинул голову на кожаные подушки и молча стал смотреть в окно. На мгновение его лицо осветилось светом фонаря ночного сторожа, и Габриэль увидела, что у него подергивается левая щека.

– Отвечай же мне, черт тебя побери!

Она уже подняла руку, чтобы как следует тряхнуть мужа, но Натаниэль был не из тех, на кого, можно с легкостью поднять руку.

– Мне нечего сказать, – после долгого молчания проговорил он усталым голосом. – Я устал, и меня уже тошнит от этих идиотских сборищ.

– Да что ты! – Габриэль уставилась на него. – Ты безобразно ведешь себя весь вечер, унижаешь меня при всех перед отъездом, и причиной всему этому, оказывается, является твоя усталость?! Знаешь что, Натаниэль Прайд…

– Успокойся!

Резкий окрик мужа так удивил Габриэль, что она мгновенно замолчала, закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Потом она заговорила куда спокойнее:

– В чем дело, Натаниэль? Что происходит?

Он взглянул на нее исподлобья. Что, если спросить ее прямо? А вдруг она признается? Он не вынесет этого. Не вынесет – и все! Уж лучше жить и терзаться бесконечными подозрениями, чем узнать, что твоя жена вышла за тебя замуж не по любви, а из чисто профессиональных соображений, чтобы иметь возможность постоянно за тобой шпионить!

Малодушие… идиотское малодушие, но он ничего не мог с собой поделать. Натаниэль потер глаза кончиками пальцев и тяжело вздохнул:

– Прости, пожалуйста, у меня страшная головная боль. Я был в состоянии думать лишь о том, как бы поскорее выбраться оттуда.

Габриэль отвернулась и стала смотреть в окно. Она чувствовала, как боль подступает к ее собственной голове.

Нет, его поведение было вызвано не простой головной болью и раздражительностью. Мужья нередко срывают здесь злость на женах, но Прайд обычно так себя не вел. Нет, именно она, его жена, стала причиной срыва лорда Прайда.

Мог ли он что-нибудь заподозрить? Но не было никаких доказательств, просто не могло быть. Лишь досадный прокол с промокательной бумагой, но она смогла быстро найти подходящее объяснение. А если он заподозрил что-то сейчас, то все его подозрения со временем пройдут – он не получит им никаких подтверждений. Ей лишь нужно держаться холодно и спокойно, пока он не придет в себя. К тому же его поведение этим вечером никак не вязалось с презумпцией невиновности.

– А теперь послушай меня, Натаниэль, – проговорила она тихим яростным голосом. – Если ты еще хоть раз позволишь себе выкинуть что-то подобное, я устрою тебе такую сцену, что ты несколько месяцев людям побоишься в глаза смотреть!

– Не надо угроз, Габриэль, – произнес Прайд. Его голос звучал скорее устало, чем сердито. – Если я обидел тебя, извини, пожалуйста. Мне безумно хотелось поскорее уйти.

– Ты мог поехать домой один.

– Ты мне нужна была для компании, чтобы я успокоился.

И опять, против его воли, голос Прайда прозвучал насмешливо.

Карета оказалась на Брутон-стрит прежде, чем Габриэль успела ему ответить. Натаниэль спрыгнул на землю и предложил жене руку. Габриэль, не обратив на него внимания, выбралась из экипажа сама и направилась к дому. Ее руки тряслись, когда она стягивала с них шелковые перчатки.

– Желаю вам доброй ночи, милорд, – ледяным голосом проговорила она. – И примите порошок от головной боли. Не знаю только, что бы вам выпить от дурного нрава.

И, зашуршав роскошными шелковыми юбками, она стала подниматься наверх, оставив лорда Прайда в холле.

Натаниэль грубо выругался и направился в библиотеку. Зайдя туда, он с силой хлопнул дверью. Прайд налил себе полный бокал коньяку и опрокинул огненную жидкость себе в горло, а затем вновь потянулся за графином. Ему казалось, что в груди его образовалась огромная дыра, поглощающая все тепло его тела, и он не может ни согреться, ни заполнить чем-нибудь эту ужасную дыру.

Габриэль отвратительно спала и на следующий день встала поздно. Некоторое время она лежала в постели, пытаясь вспомнить, чем вызваны ее плохое настроение и меланхолия. Но вот события вчерашнего вечера с удивительной ясностью предстали перед ее внутренним взором. Как долго это будет продолжаться… и как долго она сможет терпеть?

Проклятый Талейран!

Леди Прайд потянула шнурок от звонка, висевший за изголовьем кровати, и вскоре в спальню вошла Элли, неся в руках поднос с горячим шоколадом.

– Премерзкий денек сегодня, миледи! – весело приветствовала Габриэль служанка.

Затем она пристроила поднос на столик у кровати и распахнула розовые бархатные шторы, впустив в комнату серое, хмурое утро.

– Зажгу-ка я, пожалуй, свечи, – заявила Элли.

Леди Прайд оперлась локтем о подушку и потянулась за чашкой с шоколадом. Но когда запах, исходивший от ароматного напитка, достиг ее носа, внутренности Габриэль содрогнулись, и она почувствовала дурноту.

– Господи, меня сейчас стошнит! – воскликнула она и бросилась за ширму, стоящую возле кровати.

Элли старательно взбивала подушки, когда Габриэль вернулась назад. Она была бледнее обычного.

– Видать, вам сейчас лучше бы выпить чайку, а не шоколаду, – безразличным тоном молвила служанка. – Кому, говорят, помогает кофей, кому – чай…

– О чем ты говоришь? – спросила леди Прайд, снова ложась в постель. – Я, наверное, съела что-то вчера вечером… скорее всего раковый пудинг… Да, мне как-то не понравился его вкус…

– Да ладно вам, миледи, – ухмыляясь, произнесла Элли, расправляя одеяло на госпоже. – Ваших дел, почитай, недель шесть как не было!