Страница 78 из 80
III
Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,Хуже гораздо его аппетит;Ночью слоняется, днем же ложитсяНавзничь в кровать и часами лежит.После обоих тяжелых решенийИ напряженья всех нравственных сил,Быстрых, совсем непривычных хожденийТочно он крылья свои опустил!Точно он будто о что-то расшибся!Думал – шел в двери, а вышло – стена!В способе, значит, в дороге ошибся...Видно, другая дорога нужна...Ларчик жены, как червяк, его гложет!Должен он, должен тот ларчик достать!Ларчик железный, и сгнить он не может;Кой-что узнает, чтоб сына искать...Сына найдет! Будет холить родного...Как же за сына-то мать не простить?!Чувство любви этой ярко и ново —Стало в сознаньи Зубкова светить!Звучно часы над стеною стучали;Маятник шел... словно чьи-то шаги...С ними и он уходил... и шагалиРазных неясных видений круги...Люди какие-то! Головы – цифры!Мамки! У мамок ларцы на руках!Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры...И Поседенский на тощих ногах!Войско монахов... Они голубые...И, высоко, как хоругвь несена,Блещет алмазами звезд панагия!Но богородица – где же она?Знать, убежала с монашеской груди!Ты трепетала так нервно на ней!Где ж ты, блаженная! «Я не у судей,Я у простых, у судимых людей!..»Идут часы, продолжают беседуИ объясненья виденьям дают!..Мчится Зубков по какому-то следу,Словно куда-то упорно зовут...Вот и жена! Очи тяжко закрылись!Сына за ручку ведет! Мальчик мой!Как же волосики светлые сбились...Где ты? Скажи, отзовися, родной?!Где? Открывает покойница очи!Взгляд так мучительно, кротко правдив,Сколько в нем долгой тоски, долгой ночи...Жив этот взгляд ее или не жив?Вдруг! Треск и грохот с убийственным воем!Все заскакало... Виденья чудят...Полдень... Часы разрешаются боем,Грузные гири, спускаясь, шипят!Буря проходит, и тишь наступает...Песенка чья-то советы дает,Песенка эта так мило болтает,Очень разумна и вовсе не лжет:Тики-так, тики-так!Ох, чиновник, ты чудак!Не лежи, брат, не ленись,Будь бодрее, окрылись!Не дают – так сам бери!Но до света, до зари,Чтоб заря та, заблестя,Ларчик твой озолотя,Раньше срока не пришла,Людям выдать не могла!Надо страх свой превозмочь,Надо выйти рано в ночь...Мягкой, рыхлою землейЧуть засыпан ларчик твой...Под травой почти видна,Спит виновная жена;Легкий мох ее покрыл!Он с соседних к ней могилНадвигался пеленой...Приходи туда и рой...Тики-так, тики-так!Ох, совсем не страшен мрак!Днем гвоздики там цветут,Резво бабочки снуютИ роняют с высотыБлестки крыльев на кресты!Это все и ночью тамУ крестов и по крестам...Ночь, кому она нужна,Не страшна, нет, не страшна...Ты могилку смело рой,Ты достанешь ларчик твой...Может статься, выйдет то,Что вина ее – ничто,Что жена была верна,Тут ошибка – не вина;Надо, надо уяснить,А без этого – не жить!«Верь! Тут что-нибудь не так...Тики-так, тики-так!»IV
Значит, могилу разрыть? Преступленье?Но, если так уж судьбой решено,Надо, чтоб толк был в работе, терпенье,Надо как следует сделать, умно.Ты до лопаты и в жизнь не касался,Разве что в детстве по лужам копал,В воду кораблик бумажный пускался,Сам ты, нагнувшись, его поддувал.Начал Петр Павлыч к могиле являться!Горе-задача ему задалась...Там, на Смоленском, где плотно толпятсяТьмы мелких крестиков, будто роясь;Где в мягкой почве к земле наклонились,Будто бы клюя с могилок зерно!Где, что ни день, слезы на землю лились,Вечную память поют так давно;Где столько лет неплатящих спускалиВ землю; где очень немного именПохороненных на доски вписали;Где, по соседству, отдел отведенСамоубийцам, а подле зарытыВ поле преступники, что казненыИ, по приказу, как следует скрыты, —Там почивали останки жены.Подле канавки с водой красноватой,С ярью железистой, с слизью по дну,Пара березок с листвой кудреватойЛезла, как только могла, в вышину,Чтобы из этой юдоли тяжелойСтарого кладбища выбраться вон!Грустный характер судьбы невеселойНами на кладбищах запечатлен!И уж в каких суетах небывалыхКладбища эти в движенье придут,В час пробужденья, когда залежалых,В час воскресенья, вставать позовут?!Ходит Петр Павлович и изучает:Как глубоко опускают гробы?Многих едва на аршин покрывают;Часто соседних могилок горбыК вырытым ямам подходят краями!Значит: копнуть ему раз или два —Тут и откроется гроб под ногами,Травкой и мохом прикрытый едва.Ну а жена подле самой канавки!Если в канавке начать, да от дна?Тотчас наткнешься – не надо и справки,Тут и окажется – будет жена.Всех их кладут головами к востоку;Значит, тут ноги! А ларчик в ногах!Здесь надо рыть мне, у дерева, сбоку!Может, под деревом, в самых корнях?Но ведь не рыться же просто руками!Если с лопатой прийти!– не идет, —Встретишься, сцепишься со сторожами,Спросят: зачем? Любопытный народ.Ну, да лопат тут имеется много...Знаю места, где их кучей кладут!Только чтоб вдруг не случилась тревога,Если одной из лопат не найдут!Вот что я сделаю, вот как устрою:Я, коль удастся, одну приберу,Подле могилы в канавке зарою...Станут искать на заре, поутру,Через неделю о ней позабудут,Скажут: пропала, не ведают как!Наговорившись – другую добудут...Да, несомненно, и быть тому так.Сказано – сделано! Скрыта лопата.Надобно только скорее решить,В ночь или с вечера? В ночь темновато,Но – тем труднее замеченным быть.Разве сегодня? Зубков улыбнулся!Право, подумал он, точно спьянаБрякнул такое! А нет, так рехнулся, —Да ведь сегодня на небе луна!..И, порешив ожидать новолунья,Стал он раздумывать: как бы помочьГорю другому: кухарка-болтунья,А ведь уйти-то ему на всю ночь?!День он подумал, другой поразмыслил:Дачу он, видите, дачу наймет,Все он предвидел, и все он расчислил,Как Пелагею отправить вперед.Дачу наметил он за Колтовскою,За сорок за три рубля сговорил,Дал и задаток нескудной рукоюИ Пелагее о том сообщил.«Мне, Пелагеюшка, видишь, большоеМесто выходит; да только. не там,Где обещал мне директор! Другое!» —«Счастье вам, батюшка, видно, к местам!» —«Только тут нужно сначала подспорье;Новый начальник, он барин большой;Дача своя у него, там на взморье,Ну и живет он в ней, за Колтовской». —«Значит, к нему вы все время ходили?» —«Как же, к нему. Надо чаще бывать:Вот если б подле, сказал он, мы жили,Можно бы скоро дела-то решать...Я и сыскал, Пелагеюшка, дачу!» —«Kaк же, Петр Павлыч, а дом-то куда?» —«Только на лето... Я больше истрачу,Ежели ездить туда да сюда!» —«Значит, Петр Павлыч, начальник-то новыйПодле нас будет?»-»Да, с версту их дом;Дом их большущий, подъезд в нем дубовый;Сад, обведенный решеткой кругом!Лестница – мрамор! Везде позолоты !А по шкапам все дела да дела...» —«Tp-то лакеям, Петр Павлыч, работы?» —«Всяким лакеям там нет и числа!Стены-то все под чудными коврами...»Долго кухарке Петр Павлович лгал,Слушал себя! Для уборки с вещамиВремени только неделю ей дал.«Ты, значит, к ночи там будешь с вещами;Я же останусь в дому, приберу,Позапираю замки все ключами,Да и приеду к тебе поутру...»День наступил. Он с утра облакамиНебо завесил, дождем окропил.Взяв ломового, Петр Павлыч с вещамиБабу отправил и в церковь сходил.В пятом часу на кладбище явился.Мог бы, конечно, он позже прийти...Ну да уж если на дело решился —Лучше, как сделаешь больше пути;Чтоб затруднительней было вернуться,Лучше подальше вперед забежать,В самое дело войти, окунуться!А окунулся – так надо всплывать!Небо прояснилось, взморье сияло!Реяли бабочки между крестов!Несколько сразу повсюду мелькалоВ траурных ризах служивших попов.Где панихиду они голосили,Где совершали они литию;Бабы какие-то искренно выли,Сыпали вдоль по могилкам кутью!Черные ризы, блестя галунами,Двигались медленно в яркой пыли,В полной вражде с голубыми тонамиСветлой окраски небес и земли.Вот и исчезли они! Вот уходятЛюди с могилок; пошли по домам!Солнце садится, румянец разводитПо оперившим закат облакам...Первая звездочка чуть проглянула;Нехотя, – но потемнел небосклон!Кладбище тяжким туманом дохнуло,Сон, снизойдя, опустился на сон!Так стали густы, белы испаренья,Что хоть рукою туман зачерпнуть!Крестики всплыли поверх наводненья,Близки к тому, чтоб совсем потонуть!Точно земля из-под них уплывала,Кладбище шло, уносилось впередИ, уползая, в пары обращалоВесь этот спящий, безличный народ!Все эти страсти, мученья, печалиМолча, без обликов, тучей густой,Морем молочным из недр проступалиИ уплывали в прохладе ночной...Щелк!.. То лопата по камню скользнула,В рыхную землю глубоко прошла;Дерево вплоть до вершины качнула,Ближние корни его порвала!Темные листики дрожью дрожали,В мертвом тумане в смятенье пришли...Мертвые, те, что под деревом спали,Так раскачать их никак не могли!Нет! Тут живой человек замешался,В этой юдоли молчанья и cнa!Вслед за ударом удар раздавался...Малость еще, тут и будет жена...Гробокопатель с лопатою слился,Точно все нервы в лопату прошли...Цепкою мыслью в железо внедрился !Видел железом в потемках земли!Точно ему из могилы светилось...Острый, пунцовый огонь проступал...Вдруг, ему кажется, будто спустилосьЧто-то к нему на плечо... Он припал...И не шевелится... Слух напрягая,Скорчился... трепетно дышит старик...Ну уж явись кто в ту пору, мешая,Он бы схватился с ним, страшен и дик...Он бы убил, если б что!.. Все молчало!Кладбище шло, уносилось впередИ, уползая, в пары обращалоВесь свой покорный, безмолвный народ...Колокол где-то ударил! СкатиласьПодле земля с свежей кучи долой...Ну, за работу! Работа спорилась...Вон он, костей догнивающих слой!Бурые кости местами торчали...Сбиты и спутаны, как ни взгляни...В это-то время с небес запылалиДальней зари золотые огни!Точно испуганы и озабоченыТем что: зачем их на свет извлекли,Кости, по темной земле раззолочены,Пурпуром ярким в ответ зацвели!Розовый день широко занимался,Теплым румянцем туман наливал, —Будто туман мертвецом притворялся,Будто он бледным совсем не бывал!Капли росы зацвели, что рубины, —Утренним солнцем кругом зажжены,В травах, на листьях берез и рябиныИ – на бессвязных останках жены!Стала работа... Прервалось движенье;Ларчика нет! Да и как ему быть?Кости? Да что же костям-то? Прощенье!Спи, дорогая! Скорее зарыть...Раз еще видел тебя! .. ЗаровнявшиЗемлю; засыпав лопату землей,Моху, чтоб след затереть, набросавши,Двинулся быстро Петр Павлыч домой!..Вышел задами к каким-то амбарам...На Колтовской Пелагея ждалаИ с кулебякою, и с самоваром...Да, было дело – да ночь унесла!..