Ставка на проигрыш

Немного погодя я нехотя поднялся и пошел на кухню готовить ужин. Опять рыба. Отвратительные мелкие кусочки замороженной камбалы. Я жарил и ел их с отвращением, кормил Элизабет, когда рука у нее уставала. Весь вечер она провела в трогательных попытках быть со мною как можно приветливее, преувеличенно благодарила за каждую пустяковую услугу, без конца извинялась, что вынуждена отрывать меня от дел, изо всех сил стараясь скрыть, как она встревожена, смущена и несчастна, и почти преуспела в этом. Худшего наказания для меня она не могла бы придумать.

Поздно вечером того же дня у Тиддли Пома начались сильные колики в желудке.

Нортон Фокс не застал на месте ни Люка-Джона, ни Дерри — они уже давно ушли домой. Домашних адресов в «Блейз» не сообщали никогда, сколь срочно ни было бы дело. Моего телефона Нортон тоже не знал.

Сильно встревоженный, он по совету ветеринара позвонил Ронси и рассказал ему, где находится лошадь и что они предпринимают для спасения ее жизни.

Глава 12

Я узнал об этом только утром. Ронси позвонил в половине одиннадцатого, когда я сидел в кабине-тике, тупо уставясь в стену, и пытался составить хотя бы предварительный план для следующей воскресной статьи. Миссис Вудворд ушла в прачечную, и Элизабет позвала меня к телефону двумя звонками: два — это срочный, но не экстренный вызов. Три звонка — почти что пожар, SOS. Четыре — паника, тревога.

Стадия четырех звонков для Ронси, по-видимому, уже миновала. Он сказал, что находится у Нортона Фокса, к которому отправился тотчас же, как только узнал о несчастье. Приехал он туда в два часа ночи. К этому времени, благодаря стараниям ветеринара, худшее уже миновало и все функции кишечника Тиддли Пома стали приходить в норму. Он остался ночевать у Нортона, а сейчас только что пришел со двора, где наблюдал, как Тиддли Пом совершает утреннюю разминку. Вообще пошатнувшееся было здоровье лошади восстанавливается удивительно быстро, похоже, что к субботним скачкам она вполне обретет спортивную форму.

С чувством гнетущей тревоги я слушал его бесконечную, расцвеченную множеством подробностей сагу. До скачек на кубок оставалось еще два дня. Теперь, когда Ронси знал, где находится лошадь, ее положение уже не казалось мне таким безопасным. Когда наконец он закончил свое повествование, я спросил, приезжал ли к нему на ферму кто-нибудь узнать о Тиддли Поме.

— Ну, конечно, приезжали, — ответил он. — Все было в точности, как вы говорили. Им интересовались несколько газетчиков. Многие звонили по телефону. А человека три-четыре заявились прямо на ферму. И расспрашивали не только меня, но и Питера, и Пэта. И задавали такие хитрые вопросы. Правильно вы говорили — мы вполне могли проболтаться, знай, где он находится.

— А когда эти люди приезжали на ферму? И как они выглядели?

— Выглядели? Обыкновенно. Не знаю, как и описать. Помнится, один сказал, что он из «Ивнинг пил». Они приезжали в воскресенье и в понедельник, как раз после того, как вышла ваша статья.

— А в «Роллсе» никто не приезжал?

Он усмехнулся:

— Нет.

— Не было ли среди ваших гостей такого высокого, плотного блондина с желтой кожей и иностранным акцентом?

— Из тех, кого видел, такого не было. Но двое говорили только с ребятами, потому что я в это время был в Челмсфорде. Спросите у них сами, если хотите.

— Может, и спрошу, — согласился я. — Вам никто не угрожал?

— Нет, чего не было, того не было. Вообще не заметил никакого давления с их стороны. Все ваши сложности и предосторожности, как мне кажется, пустая трата времени. А теперь, раз я знаю, где находится Тиддли Пом, вы должны сказать мне, где моя семья.

— Там видно будет. А сейчас позовите Нортона Фокса.

Он позвал Фокса. Тот извинился за то, что пришлось раскрыть секрет, и объяснил, что просто побоялся взять на себя ответственность, раз лошадь была так плоха.

— Ну конечно, — успокоил я его. — Вас вынудили обстоятельства. Пока об этом знает только Ронси, игра еще не проиграна, хотя лично я предпочел бы...

— Его сыновья тоже знают, — прервал меня Нортон. — Правда, не думаю, что это имеет значение.

— Как это не имеет?! — заорал я.

— Кому-то из ребят Ронси сказал, где находится. Позвонил по телефону. Он не помнил вашего номера, а там, дома, у него где-то записано. Вот он и позвонил сыну... Кажется, Пэту, да, именно так он его назвал, а тот отыскал ваш телефон. Кажется, Пэт спросил у отца, откуда тот звонит, потому что Ронси сказал, что, раз сейчас лошадью интересоваться перестали, нет ничего страшного, если сын будет знать. Вот он и сказал ему.

— Черт! — пробормотал я. — Какой же дурак!

— Но может, он прав...

— А может, не прав, — с горечью ответил я. — Послушайте, Нортон, а не могло оказаться, что колики Тиддли Пома на самом деле отравление?

— О господи. Тай, конечно, нет! Самые настоящие колики. Да и как, скажите на милость, могли его отравить? Начать с того, что никто не знал, что это за лошадь...

— А теперь? — спросил я. — Сколько ваших ребят знает, что это Тиддли Пом?

Наступило гнетущее молчание.

— Все знают, — резко сказал я.

— Ну, некоторые просто узнали Ронси, — объяснил он. — И все читали «Блейз». Нетрудно сообразить, что к чему.

Скоро один из них сообразит, что можно свободно заработать пятерку, сообщив эти сведения конкурирующей газете. Тогда отыскать Тиддли Пома станет так же просто, как памятник Альберту.[5] Его шансы стартовать в скачках на Золотой кубок были на данный момент равны нулю.

Виктор Ронси считал, что враги отказались от своей затеи, но я был убежден в обратном. У человека, подобного Вьерстероду, гордыня всегда берет верх над осторожностью. Он потерял бы уважение в глазах преступного мира, если бы несколько напечатанных в газете слов вынудили его повернуться и бежать без оглядки. Следовательно, он этого не сделает.

Во вторник, за четыре дня до соревнований, Ронси официально уведомил Уэзербиса, что его лошадь будет участвовать. Если теперь он снимет ее по уважительной и понятной причине, из-за болезни, например, то потеряет свой вступительный взнос — пятьдесят фунтов. Но если не откажется от участия и оставит Тиддли Пома у Нортона, то может потерять гораздо больше!

Сомнений нет — останься Тиддли Пом у Нортона, к субботе он будет хром, слеп, одурманен наркотиками или просто мертв.

Нортон молча выслушал все это.

— А вам не кажется. Тай, что вы несколько преувеличиваете?

— Вы, вероятно, забыли, сколько раз вам приходилось снимать лошадей со скачек, в том числе Краткого, в самый последний момент без всяких на то причин, пока наконец догадались, что пора предпринять какие-то конструктивные меры по этому поводу?

После недолгого молчания он ответил:

— Да, пожалуй, вы правы...

— Одолжите мне свой фургон, и я перевезу Тиддли Пома в другое место.

— Куда?

— Туда, где он будет в безопасности, — небрежным тоном произнес я. — Ну так что, договорились?

— Ладно, — вздохнул он. — И мне будет спокойнее.

— Приеду, как только освобожусь.

— А я пойду пока отбивать атаки моих подопечных. — Легкий оттенок иронии в его голосе говорил о том, как слабо он верит в реальность угрозы. Мне вдруг ужасно захотелось бросить все к черту, оставить Ронси пожинать плоды своей беспечности, позволить Вьерстероду отыскать лошадь и не дать ей бежать, чтобы они наконец убедились в моей правоте. Какой-то совершенно ребяческий порыв... Надолго меня не хватило, потому что по-своему я был тоже упрям, как и Вьерстерод. И не собирался уступать ему ни на йоту.

Опустив трубку на рычаг, я заметил, что Элизабет снова встревожена, правда, теперь уже по другой, более прозаической причине.

— Ох уж этот Тиддли Пом! — самым беспечным тоном сказал я. — Управиться с ним не легче, чем с целой оравой одиннадцатилетних ребятишек. Надеюсь, ты поняла, что сейчас я должен ехать перевозить его на новое место?

5

Мемориал высотой 55 м. в центре Лондона.