Страница 18 из 49
— Ничего, мистер Тайрон. Вы же знаете, я всегда с удовольствием.
Дверь за ней затворилась, и я с трудом преодолел искушение немедленно рухнуть на диван и застонать.
Подошел поцеловать Элизабет. Она внимательно взглянула на меня.
— Тай, ты ужасно бледный. — Полностью скрыть от нее происшедшее не удавалось.
— Упал, — ответил я. — Споткнулся. Прямо дух вышел вон.
Она забеспокоилась, причем в глазах ее явственно отражался страх не только за меня.
— Не волнуйся, — пробормотал я. — Ничего страшного.
Я вошел в кухню и оперся о стол руками. Постояв так минуту-две, вспомнил, что у Элизабет где-то были обезболивающие таблетки. Достал пузырек из шкафа. Там оставалось только две. Я проглотил одну, отметив про себя, что надо позвонить врачу и попросить выписать новый рецепт. Одной явно недостаточно, но все же лучше, чем ничего.
Вернулся в комнату и, превозмогая боль, начал, как обычно, готовить вечерние коктейли.
Когда наконец, разделавшись с ужином, посудой и вечерними процедурами, я разделся и лег в постель, стало ясно, что внизу с левой стороны у меня сломано три ребра. Никаких серьезных повреждений, как и утверждал тот верзила.
Я лежал в темноте, стараясь дышать неглубоко и не кашлять, и размышлял, кто и по чьему приказу так круто обошелся со мной и стоит ли сообщать об этом Люку-Джону. Подобный материал он несомненно поместит на первую полосу, стараясь выжать из истории максимум возможного, и, уж конечно, сам сочинит заголовок. Мои страдания в счет не идут. Что стоят они в сравнении с проблемой распродажи газеты! Люк-Джон не отличался сентиментальностью. Если же я скрою от него происшедшее и он разнюхает обо всем сам, мне предстоит работать в атмосфере ледяной ненависти и постоянного недоверия. Этого я позволить не мог. Моего предшественника постепенно выжили из газеты только за то, что он утаил от Люка-Джона очередную пикантную историю, в которую был замешан. На нее наткнулась конкурирующая газета и обставила «Блейз». Люк-Джон никогда ничего не прощал и никогда ничего не забывал.
Я глубоко вздохнул. Ошибка. Поврежденные ребра отозвались на вздох с чрезмерной резвостью.
Нельзя сказать, что я провел спокойную, уютную ночь в домашней постели. Утром я ползал по квартире, как сонная муха. Элизабет видела, как я встаю и передвигаюсь, и лицо ее исказилось от болезненного беспокойства.
— Тай!
— Всего лишь пара синяков, детка. Я же говорил тебе, я упал...
— Ты выглядишь... совсем больным.
Я покачал головой.
— Сейчас сварю кофе.
Сварил кофе. С вожделением посмотрел на последнюю таблетку Элизабет. Я не имел права ее трогать. С ней иногда случались сильнейшие приступы судорог, когда был необходим срочный прием обезболивающих. Пришла миссис Вудворд, и я отправился за новым рецептом.
Доктор Антонио Перелли выписал рецепт без лишних слов и протянул мне бумажку.
— Как она?
— Отлично. Как всегда.
— Пора бы ее навестить.
— Она будет счастлива, — искренне ответил я. Визиты Перелли действовали на Элизабет словно глоток шампанского. Года три назад на вечеринке я случайно познакомился с молодым итальянским врачом с частной практикой на Уэлбек-стрит. «Слишком красив», — подумал я тогда. Женственное лицо с темными, сияющими из-под длинных ресниц глазами. Особое умение подойти к каждому больному и бешеные гонорары, толпы нервозных дамочек, расстающихся со своими деньгами стиснув зубы...
В конце вечеринки кто-то сказал мне, что он специализируется по легочным болезням и что его молодость и красота не должны вызывать у меня недоверия — специалист он блестящий. По случайному совпадению мы вместе вышли на улицу и вместе стояли на тротуаре в ожидании такси. Оказалось, что и ехать нам в одну сторону.
В те дни меня сильно беспокоило состояние Элизабет. Она регулярно ложилась в больницу для интенсивного лечения, когда чувствовала себя хуже, но с постепенным исчезновением полиомиелита таких больниц становилось все меньше и меньше. И недавно нам сообщили, что ее уже не смогут принять в ту больницу, где она обычно проходила укрепляющий курс.
Мы ехали с Перелли в такси, и я попросил порекомендовать какое-нибудь заведение, куда в случае необходимости можно было поместить Элизабет. Вместо ответа он пригласил меня к себе выпить, в результате чего у него появился еще один пациент. Благодаря его заботам общее состояние Элизабет быстро улучшилось.
Я поблагодарил за рецепт и сунул его в карман.
— Тай, эти таблетки для Элизабет или для вас?
Я взглянул на него с наигранным удивлением.
— А в чем дело?
— Друг мой, я же пока не ослеп. То, что я вижу на вашем лице... это следы тяжелых...
Я криво улыбнулся:
— Ладно. Все равно я собирался просить вас. Нельзя ли наложить повязку на пару ребер?
Он плотно перевязал меня и протянул стаканчик с каким-то раствором — смесь, по его словам, чудодейственная, так как она снимала любые боли.
— Надеюсь, Элизабет ничего не подозревает? — озабоченно спросил он.
— Ей я сказал, что упал и поранился.
Он одобрительно кивнул:
— Правильно. А вы сообщили об этом в полицию?
Я отрицательно помотал головой и рассказал ему про Люка-Джона.
— Да, все непросто. Но почему бы не сказать Люку-Джону, что эти люди вам угрожали? Не заставят же вас снимать рубашку в редакции! — Он улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда заставляла Элизабет улыбаться в ответ. — Думаю, те двое вряд ли станут распространяться на эту тему.
— Неизвестно, — задумчиво нахмурился я. — Неплохо было бы появиться сегодня на скачках как ни в чем не бывало, в добром здравии.
Он согласился и приготовил небольшой пузырек с чудодейственным средством.
— Много не принимайте, — сказал он, протягивая его мне. — Из крепких напитков только кофе.
— О'кей!
— Впредь постарайтесь не ввязываться в истории, которые заканчиваются таким печальным образом. — Я молчал. Он смотрел на меня с сочувствием и грустью. — Не слишком ли высока цена, если речь идет о здоровье Элизабет?
— Идти на попятную поздно. Даже ради Элизабет.
Он покачал головой.
— Так было бы лучше для нее. Но... — Он пожал плечами и протянул мне руку. — Старайтесь, по крайней мере, не ездить поездом.
К вокзалам я не приближался часа полтора. А потом все-таки сел в поезд и отправился в Пламптон на скачки в компании двух вполне смирных незнакомцев и журналиста, которого немного знал по Би-би-си.
Благодаря смеси Тони, я, как обычно, проболтался там весь день, беседуя и обмениваясь шутками с разными людьми. Большую часть времени я специально ошивался у прилавков букмекеров, присматриваясь к их ставкам и лицам. Они поворачивали головы вслед мне и перешептывались, подталкивая друг друга локтями. Когда я решил поставить десять шиллингов на какого-то полуаутсайдера, один из них спросил:
— Как самочувствие, приятель?
— А что? — ответил я. — Денек выдался славный.
Секунду он смотрел на меня, явно недоумевая, потом пожал плечами.
Я пошел дальше, всматриваясь в лица, стараясь опознать хоть одного из тех. Жаль, что тогда, в купе, я не приглядывался к моим четырем попутчикам и сейчас вовсе не был уверен, что узнаю хоть одного из них. И не узнал бы, если бы тот сам себя не выдал.
Он весь задергался, когда заметил, что я смотрю на него, соскочил со стенда и бросился наутек.
В тот день бег не был запланирован в моем репертуаре.
Я тихо подкрался к нему сзади где-то через час, когда он успокоился и вернулся на место.
— Пару слов на ушко, дружище, — прошептал я.
Он подскочил дюймов на шесть:
— Я тут ни при чем!
— Знаю, знаю. Ты только скажи мне, кто были эти двое. Двое в комбинезонах.
— Я вас умоляю...
— А как насчет заработать? Двадцать фунтов! — предложил я.
— Да ничего я не знаю... Как это вы здесь очутились?
— А что?
— Если уж эти двое кем-то займутся... Они просто так не отстанут.
— Правда? А на вид такие смирные.