Литвинка

7

Вечерний пир готов; рабы шумят.В покоях пышных блещет свет лампад;В серебряном ковше кипит вино;К его парам привыкнувший давно,Арсений пьет янтарную струю,Чтоб этим совесть потопить свою!И пленница, его встречая взор,Читает в нем к веселью приговор,И ложная улыбка, громкий смех,Кроме ее, обманывают всех.И веря той улыбке, восхищенАрсений; и литвинку обнял он;И кудри золотых ее волос,Нежнее шелка и душистей роз,Скатилися прозрачной пеленойНа грубый лик, отмеченный войной;Лукаво посмотрев, принявши видНевольной грусти, Клара говорит:«Ты любишь ли меня?» – «Какой вопрос? —Воскликнул он. – Кто ж больше перенесИ для тебя так много погубил,Как я? – и твой Арсений не любил?И, – человек, – я б мог обнять тебя,Не трепеща душою, не любя?О, шутками меня не искушай!Мой ад среди людских забот – мой райУ ног твоих! – и если я не тут,И если рук моих твои не жмут,Дворец и плаха для меня равны,Досадой дни мои отравлены!Я непорочен у груди твоей:Суров и дик между других людей!Тебе в колена голову склонив,Я, как дитя, беспечен и счастлив,И теплое дыханье уст твоихПриятней мне курений дорогих!Ты рождена, чтобы повелевать:Моя любовь то может доказать.Пусть я твой раб – но лишь не раб судьбы!Достойны ли тебя ее рабы?Поверь, когда б меня не создал бог,Он ниспослать бы в мир тебя не мог».

8

»О, если б точно ты любил меня! —Сказала Клара, голову склоня, —Я не жила бы в тереме твоем.Ты говоришь: он мой! – А что мне в нем?Богатством дивным, гордой высотойОчам он мил, – но сердцу он чужой.Здесь в роще воды чистые текут —Но речку ту не Вилией зовут;И ветер, здесь колеблющий траву,Мне не приносит песни про Литву!Нет! русский, я не верую любви!Без милой воли, что дары твои?»И отвернулась Клара, и укорИзобразил презренья хладный взор.Недвижим был Арсений близ нее,И, кроме воли, отдал бы он всё,Чтоб получить один, один лишь взглядИз тех, которых всё блаженство – яд.

9

Но что за гость является ночной?Стучит в ворота сильною рукой,И сторож, быстро пробудясь от сна,Кричит: «Кто там?» – «Впустите! ночь темна!В долине буря свищет и ревет,Как дикий зверь, и тмит небесный свод;Впустите обогреться хоть на час,А завтра, завтра мы оставим вас,Но никогда в молениях своихГостеприимный кров степей чужихМы не забудем!» Страж не отвечал;Но ключ в замке упрямом завизжал,Об доски тяжкий загремел затвор,Расхлопнулись ворота – и на дворДва странника въезжают. ФонаремОзарены, идут в господский дом.Широкий плащ на каждом, и поройЗвенит и блещет что-то под полой.

10

Арсений приглашает их за стол,И с ними речь приветную завел;Но странники, хоть им владелец рад,Не много пьют и меньше говорят.Один из них еще во цвете лет,Другой, согбенный жизнью, худ и сед,И по речам заметно, что привыкУпотреблять не русский он язык.И младший гость по виду был смелей:Он не сводил пронзительных очейС литвинки молодой, и взор егоДля многих бы не значил ничего...Но видно ей когда-то был знакомТот дикий взор с возвышенным челом!Иль что-нибудь он ей о прошлых дняхНапоминал! как знать? – не женский страхЕе заставил вздрогнуть и вздохнуть,И голову поспешно отвернуть,И белою рукой закрыть глаза,Чтоб изменить не смела ей слеза!..

11

»Ты побледнела, Клара?» – «Я больна!»И в комнату свою спешит она.Окно открывши, села перед ним,Чтоб освежиться воздухом ночным.Туман в широком поле, огонекБлестит вдали, забыт и одинок;И ветер, нарушитель тишины,Шумит, скользя во мраке вдоль стены;То лай собак, то колокола звонЕго дыханьем в поле разнесен.И Клара внемлет. – О как много думВмещал в себе беспечный, резвый ум:О! если б кто-нибудь увидеть могХоть половину всех ее тревог,Он на себя, не смея измерять,Всю тягость их решился бы принять,Чтобы чело, где радость и любовьСменялись прежде, прояснилось вновь,Чтоб заиграл румянец на щекахКак радуга в вечерних облаках...И что могло так деву взволновать?Не пришлецы ль? – Но где и как узнать?Чем для души страдания сильней,Тем вечный след их глубже тонет в ней,Покуда всё, что небом ей дано,Не превратят в страдание одно.