Риск

Уильям Финч, высокий и породистый, трепетал в середине комнаты, запутавшись в силках страха, ярости и гнусной радости.

Тревор, седовласый, здравомыслящий, притихший. Он тревожно замер в кресле, скорее с печалью, чем с ужасом, встречая свою судьбу. Единственный из них, кто хоть немного осознавал, что они сами накликали на себя беду, а не я.

Мошенники обычно не склонны к насилию. Они обкрадывают на бумаге, не прибегая к помощи кулаков. Они способны ненавидеть и угрожать, но им несвойственно осуществлять на деле физическую расправу. Я мрачно посмотрел на лица всех пятерых и снова вспомнил о ядерном реакторе. По отдельности маленькие порции радиоактивного вещества выделяют управляемую энергию. Если части соединить в большее целое, они взорвутся.

— Зачем вы пришли? — спросил Тревор.

— Финч позвонил и предупредил, что этот тип явится сюда, — ответил Павис, коротко кивнув головой в мою сторону. — У нас ведь не будет другой такой возможности, не правда ли? Учитывая, что вы и Финч на время сойдете с круга.

Финч неистово замотал головой, но я понимал, что круг — весьма неоднозначное понятие, и пройдет очень много времени прежде, чем он вернется на скаковой круг. Я не хотел бы оказаться на его месте и пережить подобную катастрофу: сокрушительное падение с большой высоты. Заговорил Глитберг:

— Четыре года за решеткой. Четыре года псу под хвост, и все из-за него.

— Нечего причитать, — сказал я. — Четыре года в тюрьме за миллион фунтов — чертовски выгодная сделка. Уверен, нашлось бы немало желающих поменяться с вами местами.

— Тюрьма убивает все человеческое, — заявил Павис. — С людьми обращаются хуже, чем с животными.

— Не пытайтесь меня разжалобить, — возразил я. — Вы сами выбрали свой путь. И каждый из вас получил все, что хотел. Деньги. Деньги. Деньги.

Так что бегите и купайтесь в них. — Вероятно, я говорил с излишней горячностью, но ничто не могло предотвратить назревавший взрыв.

Меня снедала злость, что я так глупо влип по собственной неосторожности. Мне просто не пришло в голову, что Финч вызовет подкрепление. Он в этом не нуждался, это было сделано по злобе. Я не сомневался, что сумею справиться с Финчем и Тревором без особого риска, и гром грянул совершенно неожиданно.

— Тревор, — ровным голосом заметил я, — не забывайте о фотокопиях, которые хранятся у моего друга.

— Какого друга? — резко спросил Финч; в присутствии сообщников воинственности в нем прибавилось.

— Банк Беркли, — сказал я.

Финч был разъярен, но не мог доказать, что я лгу. Даже он наверняка сообразил, что за всякую серьезную попытку выжать другой ответ они рискуют поплатиться более длительным заключением.

Сначала я собирался договориться с Финчем, но на это больше не приходилось надеяться. Теперь меня занимало только одно: как бы выдержать то, что вот-вот произойдет, сохранив хотя бы видимость достоинства. Довольно шаткая позиция, должен признаться.

— Как много он знает? — требовательно спросил Онслоу у Тревора.

— Достаточно... — ответил Тревор. — Все.

— Проклятие!

— Как он узнал? — начал допытываться Глитберг.

— Из-за того, что Уильям отправил его на своей яхте, — сказал Тревор.

— Ошибка, — вмешался Павис. — Большая ошибка, Финч. Он приехал в Лондон и начал шнырять вокруг нас, расспрашивая о яхтах. Как я и говорил.

— Собак сажают на цепь, — заявил Финч. — Но не в плавучей конуре, Финч. Только не этого сметливого ублюдка. Нельзя было на пушечный выстрел подпускать его к яхте.

— Не понимаю, какое это имеет значение, — сказал Тревор. — Как он справедливо подметил, деньги при нас.

— А что, если он расскажет? — беспокойно поинтересовался Онслоу.

— О, он расскажет, — уверенно сказал Тревор. — И неприятностей не избежать. Вопросы, следствие, много шума. Но в конце концов, если мы проявим осторожность, то скорее всего сохраним деньги.

— "Скорее всего" — этого слишком мало, — горячо возразил Павис.

— Ничего нельзя гарантировать, — сказал Тревор.

— Ну, одно-то можно, — сказал Онслоу. — Эта гадина сполна получит по заслугам.

Все пятеро разом повернулись ко мне, и на лице каждого, даже Тревора, я прочел сходное желание.

— Для этого мы и пришли, — сообщил Павис.

— Четыре кошмарных года, — сказал Онслоу. — И презрение и насмешки, от которых страдали мои дети. — Он оторвался от двери и разогнул руки.

Глитберг добавил:

— И судьи, воротившие свои поганые носы. Они все начали медленно надвигаться. Зрелище было жутким, от него бросало в дрожь. Они походили на стаю волков.

Позади меня находился стол, а за ним — сплошная стена. Они перекрывали мне путь к окнам и двери.

— Не оставляйте следов, — предупредил Павис. — Если он пойдет в полицию, будет только его слово против нашего, и если он не предъявит доказательств, его никто не станет слушать. — Лично мне он сказал:

— У нас у всех будет чертовски хорошее алиби, обещаю.

Шансы были дрянными. Я сделал резкий прыжок в сторону, пытаясь увернуться от наступавшей грозной когорты, обойти ее с фланга и добраться до двери.

Я никуда не добрался — сделал два шага, не более. Их руки вцепились в меня со всех сторон, оттащили назад, они навалились на меня общей массой.

Складывалось впечатление, будто моя попытка к бегству сорвала их с тормозов. Они действовали решительно и грубо. Я отбивался с остервенением, стараясь освободиться, но с тем же успехом я мог бы помериться силами с осьминогом.

Они оторвали меня от пола, подняли и посадили на край стола. Трое из них с силой удерживали меня — их руки мало отличались от железных тисков.

Финч выдвинул ящик в торце стола и вышвырнул оттуда скатерть в красную и белую клетку, которая плавно перелетела через всю комнату и упала на кресло. Под скатертью лежали большие квадратные салфетки. Тоже в красную и белую клетку. Скаковые цвета Гобелена. В критическую минуту в голову иногда приходят нелепые мысли. Финч и Коннат Павис, каждый скатали валиком по салфетке, наподобие бинта, и закрутили узлом вокруг одной из моих лодыжек. Они привязали меня за щиколотки к ножкам стола. Потом они стащили с меня пиджак. Они скатали и обвязали красно-белыми салфетками кисти рук, туго затянув узлы; свободные концы ярких салфеток трепетали, точно праздничные флажки. Они управились быстро.

Лица у всех раскраснелись, глаза туманились в упоении утоленной страсти. Глитберг и Онслоу навалились на меня с двух сторон и растянулись на спине. Финч и Коннат Павис закинули мне руки за голову и привязали салфетки на запястьях к двум другим ножкам стола. Мое сопротивление только распаляло их.

Думаю, стол был примерно два на четыре фута. Я вполне умещался на нем от колен до макушки. Жесткий, покрытый стеклом, неудобный.

Они отступили назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Моя борьба не принесла плодов, но все они тяжело дышали. Все страдали избыточным весом, все были не в форме и готовы в любой момент скончаться от сердечной недостаточности. Но они продолжали жить.

— Что теперь? — задумчиво поинтересовался Онслоу. Он опустился на колени и снял с меня ботинки.

— Ничего, — сказал Тревор. — Достаточно.

Стадный инстинкт угас в нем первом. Он отвернулся, избегая смотреть мне в глаза.

— Достаточно! — вскричал Глитберг. — Да мы ведь еще ничего не сделали.

Павис окинул меня с ног до головы пристальным, оценивающим взглядом и, наверное, только теперь осознал, что они сделали.

— Да, — медленно произнес он. — Достаточно.

— Вот еще! — злобно отозвался Онслоу.

— Ни за что, — вторил ему Глитберг. Павис не удостоил их вниманием и обратился к Финчу.

— Он твой, — сказал он. — Но на твоем месте я бы просто оставил его здесь.

— Оставить его?

— У нас есть дела поважнее, чем заниматься туте ним глупостями. Ты не хотел оставлять на нем следов. Уверяю тебя, будет вполне достаточно того, как мы связали его.

Уильям Финч обдумал сказанное и кивнул; он уже немного опомнился, к нему возвращалась способность рассуждать здраво. Он медленно приблизился и остановился почти вплотную ко мне, сбоку. Финч взглянул вниз, и глаза его до краев наполнила знакомая ненависть.