Страница 10 из 20
– Мне кажется, жить так, как вы, ничего не имея, очень тяжело.
– Монсиньор, – отвечал ему Франциск, – если бы у нас было имущество, то нам нужно было бы иметь оружие, чтобы охранять его, так как именно в этом-то и заключается источник всяких споров и процессов, и обыкновенно любовь к Богу и ближнему терпит от этого немалый ущерб. Вот почему мы и не желаем обладать никаким светским имуществом.
Епископ не нашелся, что ответить, да ему как служителю Бога и не приличествовало оспаривать такие взгляды, но в душе он пожалел, вероятно, что в самом начале не оказал более энергичной оппозиции францисканскому движению. Единственный совет, который он, однако, счел нужным дать Франциску, это – вступить в один из существующих монашеских орденов и, так сказать, оформить свое служение Богу. Но Франциск совершенно иначе рисовал себе монашеский идеал, и жизнь в монастыре не представляла для него ничего привлекательного. Он был миссионером по призванию, душа его жаждала подвигов веры, но он вовсе не помышлял о занятии какого бы то ни было места в духовной иерархии. Однако он не мог не сознавать, что ему и его братии угрожают серьезные столкновения с духовенством, которое смотрело на них недоброжелательно. Это тревожило Франциска, так как он не мог не заметить, что именно враги духовенства превозносили до небес его, вместе с товарищами, противопоставляя их евангельскую нищету богатству и жадности монастырей и духовенства. Кроме того, Франциск восстановил против себя семьи многих зажиточных граждан. Многие из богатых людей, увлеченные примером и проповедью Франциска, стали раздавать свое имущество бедным, и это, конечно, очень не нравилось тем, кто рассчитывал на их наследство. Одним словом, с разных сторон угрожали Франциску нападки, и хотя это очень огорчало его, но тем не менее он твердо решил идти по намеченному пути и невзирая ни на что проповедовать Евангелие народу.
Но чем с большим недоверием смотрело на Франциска духовенство и чем с большей ненавистью относились к нему богатые граждане, опасаясь, что его проповедь причинит им материальный ущерб, тем с большей любовью и доверием прибегал к нему простой народ, угнетенные и обездоленные, стекавшиеся к нему за утешением и духовным подкреплением. Франциск видел, что его дело разрастается, но все же долго не помышлял об основании нового ордена и не думал вырабатывать какой-нибудь новый устав. Все это пришло само собой впоследствии, но вначале Франциск только мечтал об основании свободного братства.
Братья, посланные Франциском поучать людей Евангелию, разошлись по разным городам. Во многих местах им был оказан далеко не дружелюбный прием, особенно там, куда еще не проникли слухи о событиях в Ассизи, и люди не знали, с кем имеют дело, принимая францисканцев либо за негодяев, либо за сумасшедших. Часто они подвергались оскорблениям, но их неизменная кротость и доброта, самоотвержение и полное презрение к деньгам, всегда, в конце концов, одерживали победу над сердцами людей, и гонители их зачастую обращались в их приверженцев. В лице этих смиренных нищих, разносивших по разным уголкам Италии евангельские заветы, восторжествовал принцип безусловного отречения от власти и собственности, проводимый ими в жизнь с величайшей последовательностью и бессознательно противопоставленный римской церкви, основывавшей все свое могущество именно на власти и собственности.
Глава IV
Франциск и папа Иннокентий III. – Столкновение двух противоположных мировоззрений. – Недоверие папы и кардиналов. – Притча Франциска. – Франциск и его товарищи получают тонзуру
Маленькая религиозная община, основанная Франциском, так быстро стала разрастаться, что он понял необходимость выработать для своего братства какие-нибудь правила, устав, в основу которого должна быть поставлена Нагорная проповедь Христа. Но основатель общины вовсе не хотел вступать в борьбу с римской церковью и не желал, чтобы его учение, основанное только на Евангелии, разделило участь всех “ересей”. Проповедуя кротость, смирение и непротивление злу, Франциск никогда не позволял себе осуждать церковь. Он не думал о ее преобразовании и не объявлял войны ее учреждениям, но хотел воздействовать на нее примером и кроткой проповедью. Он мечтал только о том, чтобы возродить христианство и тем спасти христианскую общину, подкапываемую со всех сторон еретическими учениями, от угрожающей ей гибели. Франциск надеялся, что, пробудив в людях христианский дух, он увлечет и церковь на путь усовершенствования.
Но, чтобы достигнуть этой великой цели, надо было оформить, узаконить положение своей религиозной общины; надо было лишить курию, могущество которой Франциск хорошо сознавал, возможности вредить развитию общины, препятствовать свободной проповеди и, самое главное, надо было избежать зачисления этой последней в разряд ересей, так как это вызвало бы осложнения, которые могли лишить францисканскую общину ее первоначального характера и, быть может, вынудили бы ее к активной борьбе, что, разумеется, претило кроткой и чистой душе Франциска.
Подобного рода соображения заставили Франциска решиться на путешествие в Рим и обращение к папе за утверждением устава своей общины.
Это было в 1209 году. В то время на папском престоле восседал Иннокентий III, один из могущественнейших пап, идеалом которого была всемирная теократия. Время его управления было действительно временем беспримерного могущества и величия папства, несмотря на настроение умов в Европе, поощрявшее развитие всевозможных ересей, и несмотря на все мятежи черни и происки феодалов, едва не сгубившие папский престол. Но язва, разъедавшая римскую церковь и подвергавшая опасности ее существование, таилась глубоко внутри; снаружи же власть церкви, после перенесенных ею бурь, еще как будто усилилась. Не довольствуясь титулом викария апостола Петра, Иннокентий III назвал себя наместником Христа, причем ввел в каноническое право учение о превосходстве папской власти над светской властью государей и о праве папы вмешиваться в их дела. Борьба Иннокентия III с Иоанном Безземельным, ознаменовавшаяся полной победой первого, еще более усилила престиж папы; приняв же на себя роль защитника независимости Италии против притязаний императоров и своеволия феодальных владетелей, Иннокентий III утвердил окончательно свою власть над Италией. Восседая на папском престоле как самый могущественнейший властитель, папа требовал безусловного повиновения своим велениям как от народа, так и от государей Европы. Он беспощадно наказывал виновных в неповиновении, огнем и мечом истребляя еретиков и посылая на смерть тысячи людей под знаменем креста ради торжества церкви. В этом стремлении к беспредельной власти над человеком, конечно, должна была видоизмениться и забыться первоначальная миссия церкви, основывавшей теперь свою силу только на политическом могуществе.
Всего этого не мог не сознавать Франциск, когда обратился к своим товарищам со словами: “Пойдем теперь к матери нашей, римской церкви, и расскажем Святому отцу, что Господь совершил через нас. Пусть наше дело продолжается согласно папской воле”.
Предстоящее свидание с папой сильно тревожило Франциска. Постоянно думая об этом, он видел разные сновидения, которым придано было потом вещее значение как им самим, так и его товарищами. Так, в одном из жизнеописаний Франциска рассказывается, что ему представилось во сне большое, высокое дерево, красотою которого он залюбовался. Когда же он подошел к дереву, верхушка его склонилась, и Франциск легко достал ее рукой. По толкованию его товарищей, дерево это означало папу Иннокентия III, являющегося прообразом величия, синонимом могущества и власти на земле. И это земное величие преклонилось перед небесным величием апостола нищеты.
Встреча Франциска с Иннокентием III, а в лице их – двух противоположных мировоззрений, хотя и исходящих из одного корня, внушила знаменитому художнику Джотто, другу Данте, одну из его лучших картин, на которой изображена величественная фигура папы, восседающего на троне, когда к нему является смиренный нищий, Франциск Ассизский. Папа как будто делает резкое движение, чтобы нагнуться к Франциску, пораженный его видом и словами. Он морщит брови, потому что не понимает представителя противоположного мировоззрения, но чувствует в этом невзрачном, убогом нищем присутствие великой странной силы, которая, помимо его воли, заставляет его преклониться. Трудно выразить лучше контраст, существовавший между строем христианской церкви и той проповедью, которая легла в ее основу, между стремлением к безграничной власти над человеком и принципом беспредельной любви к человеку, который олицетворял собою Франциск.