Страница 20 из 24
Подкуп и займы – вот что обеспечивает фирме Ротшильдов ее политическое могущество. В разыгравшейся несколько лет тому назад панамской истории нет ничего нового. Es ist – поистине – eine alte Geschichte[10], случайно выплывшая на свет Божий, после того как десятки таких же историй благополучно скрылись в прошлом. Если бы можно было разоблачить все “панамы” – история XVIII и XIX веков лишилась бы, пожалуй, своих последних, и так уже немногочисленных, декораций.
Мы должны, однако, сделать шаг вперед и сказать, что если бы Ротшильды и не прибегали к подкупам, не устраивали бы даже займов – их политическое могущество было бы почти на том же уровне просто потому, что в их сундуках лежат миллионы. Просмотрите с точки зрения денег хотя бы политическую жизнь одной только Англии. Чтобы быть избирателем, надо иметь ценз, то есть быть собственником. Чтобы быть депутатом, ценза, положим, не требуется, но без серьезного материального обеспечения и в данном случае обойтись невозможно. Надо истратить деньги на выборы, надо жить чем-нибудь – и отнюдь не как-нибудь – во время сессий, потому что депутат не получает жалованья. Чтобы быть министром, надо быть богатым человеком, так как министры берутся из числа людей, исключительно посвятивших себя политической деятельности, по закону неоплачиваемой. Мало того: миллионы дают вам право на получение наследственного аристократического титула. В течение XIX века место первого министра в Англии занимали около 20 лиц, все они, за исключением Гладстона, были миллионерами. Напомню хотя бы самые известные имена: Питт, Веллингтон, Мельбурн, Грей, Пиль, Каннинг, Дизраэли, Дерби, Россель, Палмерстон, Солсбери. Почти все они лорды, все же без исключения богачи. Из 670 депутатов английского парламента 1886 года было:
Землевладельцев 72
крупных арендаторов 58
фабрикантов 57
купцов 36
банкиров 27
владельцев копей 27
рантье 114
то есть 394 человека собственников.
Состав французской палаты депутатов совершенно такой же: преобладание собственников, фабрикантов, банкиров над людьми труда и профессий одинаково поразительно.
Если же все это так, то было бы просто аномалией, если бы Ротшильды не играли политической роли. Они – богачи среди богачей, они – собственники из собственников, банкиры, землевладельцы, фабриканты – являются как бы символом нашего строя, а их права, преимущества и привилегии так же дороги им самим, как и всем подвизающимся на том же пути. Они – свои люди во дворце Луи Филиппа, желанные гости за столом императора Наполеона, господа в палатах, где первую роль занимают Корнелии Герцы, Рейнаки, Вильсоны, Рувье.
Секрет всего этого – власть денег.
Грандиозная башня миллионов создана. С быстротой усовершенствованной техники века пара и электричества, железных дорог и телеграфов выросла она на глазах четырех-пяти поколений и стоит величественная, ужасающая, притягивая к себе, как магнит, целые потоки золота со всех концов мира. Сотни и тысячи людей работают над сооружением гигантской золотой пирамиды, перед которой гробницы Хеопса и Хефрена кажутся ребяческой забавой! Каторжники Гвианы, негры на бриллиантовых россыпях Бразилии, персы и турки у нефтяных фонтанов, шотландские углекопы в сырых подземельях, выходцы из Европы на хлопчатобумажных плантациях Америки, дети и внуки убийц в равнинах Австралии, суетливые агенты столичных бирж – все служат Ротшильдам, все тратят свою изобретательность, свою мускульную силу на то, чтобы золотая башня становилась все выше, и никто не знает, остановится ли когда эта гигантская работа поколений. Миллионы порождают миллионы, их накопились уже сотни, но Ротшильды, как и сто лет тому назад, продолжают свое дело с упорством и энергией, без страсти и торопливости, без идей, без утопий, без порывов. Без искры вдохновения строят они свое золотое капище, посвященное всемогущему богу современности.
Их могущество вызывает удивление, будит дурные страсти и вместе с тем обуславливает почти общую покорность. Я сказал почти, и в этом маленьком слове, быть может, скрывается залог лучшего будущего.
Еще недавно мы присутствовали при нескольких поразительных сценах во французской палате депутатов. Мы видели эту палату униженную и загрязненную панамской историей, пристыженную неслыханным всемирным скандалом; представители народа и его законодатели едва осмеливались показываться на улице, боясь услышать от раздраженной толпы гнусное прозвище “вор”. Настали дни искупления; в порыве проснувшейся чести палата решила пожертвовать сама собой и откровенно показать свою язву, чтобы все видели, что у нее есть, по крайней мере, мужество. В эти дни погибли десятки репутаций, почтенные деятели были изгнаны с позором, как уличенные во взяточничестве, и раздалось, наконец, то слово, которого так давно и с таким нетерпением ожидала страна. Это слово принадлежало второстепенному депутату, но с быстротой электрического тока облетело оно всю Францию и было встречено повсюду как предвестник новой эры и новой жизни. В небольшой сильной речи Кавеньяк без всяких укрывательств, намеков, смягчений указал на гангрену современной политической жизни республики, которая не без основания считает себя передовым батальоном человечества. Имя этой страшной болезни, разрушающей лучшие ткани народного организма, – продажность (venalite) и наглое, бесстыдное господство мешков, наполненных золотом. Все продажно: слово, перо, убеждение, министерский портфель, семья, учреждение. Можно купить депутата и журналиста с такою же легкостью, с какой покупают на бульварах публичную женщину. Человек не в силах бороться и не хочет бороться с соблазнами богатства и житейских наслаждений, он жадно смотрит кругом себя, чтобы ухватить приличный куш и завертеться в вихре удовольствия...
“Так жить нельзя”, – закончил Кавеньяк свою речь, и в дни искупления, дни пробудившейся совести эти простые слова сыграли историческую роль. Слыша их, все как будто присутствовали при той знаменитой сцене, когда огненная рука написала слова угрозы и гибели на покрытых пурпуром стенах вавилонского дворца. Так жить нельзя; нельзя отдавать все свои силы на братоубийственную борьбу; нельзя с гордо поднятой головой идти к почестям и известности, попирая ногами трупы усталых, измученных, погибших неудачников; нельзя мерить деньгами любовь, счастье, уважение, честь; нельзя торговать своею совестью; нельзя забывать, что есть совесть у человека... Деньги – не все, есть еще справедливость, есть правда, чувство собственного достоинства. Это не просто слова, потому что без них не существовала еще человеческая жизнь и не может существовать. К постыдной смерти, полному духовному вырождению, к невыразимой тоске, к торжеству скотских инстинктов ведет исключительное преклонение перед золотом. И разве не доказало оно уже своей несостоятельности? Посмотрите на эту шумную толпу, посмотрите на нее внимательнее, и вы увидите, что в ней едва ли есть один,
Разве не начинает уже, пусть робко, пусть заглушаемая ревом золотого тельца, звучать проповедь любви, и вместо торжествующего “всякий за себя, дорога – сильному” разве не слышим мы настойчивого призыва к дружбе, взаимности? Человечество устало от кипучей деятельности накопления, оно измучилось в погоне за земными благами, и, кто знает, быть может недалек тот день, когда люди опять вспомнят великие слова Овидия:
[11]
10
Это старая история (нем.).
11
Низко пригибая голову, бродят по земле звери, но Бог дал человеку возвышенное лицо и приказал обращать его к небу, где обитают правда и вечность (лат.).