Страница 3 из 15
Герцог Люин никогда не командовал армиями, но тем не менее состоял в чине коннетабля, то есть генералиссимуса. Он по своей бесхарактерности и опрометчивости был как нельзя более под стать самому королю и вместо того, чтоб энергически противодействовать замыслам Испании и Австрии, помогал их осуществлению, вызвав междоусобную войну в самой Франции. По совету своего премьера Людовик XIII нарушил статью Нантского эдикта, оставлявшую в руках беарнских гугенотов захваченное ими во время религиозных войн католическое церковное имущество. Гугеноты взялись за оружие. Сам король двинулся на них с армией, предводимой шестью маршалами, и обложил укрепленный протестантами город Монтобан, но вынужден был снять осаду и отступить. Неудачный исход кампании подорвал авторитет герцога Люина в глазах короля. Это так подействовало на герцога, что он умер, как уверяют, “от тревоги и огорчения”.
После него во главе министерства стал принц Конде, вскоре утративший, однако, расположение Людовика XIII. Напротив того, Мария Медичи, следуя советам Ришелье, мало-помалу вернула себе доверие сына. По ее настояниям люсонский епископ получил наконец в 1622 году давно обещанную кардинальскую шляпу и вскоре после того отказался от люсонской епархии. Высокомерие принца Конде сильно раздражало его сотоварищей по министерству. Король, в свою очередь, был недоволен безуспешностью все еще продолжавшейся войны с гугенотами. Мария Медичи приобретала, благодаря этому, все большее значение в государственном совете. Сблизившись с влиятельнейшими из министров, королева-мать обещала им не допускать кардинала Ришелье до непосредственного участия в государственных делах, после чего министры Брюлар и Пюизье открыто приняли ее сторону.
Ришелье тем временем благоразумно стушевался, чтобы не возбуждать подозрения в министрах, чувствовавших в нем опасного соперника.
Следуя программе действий, начертанной ее фаворитом, королева-мать всячески старалась щадить самолюбие царственного своего сына, который, постоянно нуждаясь в опеке, имел вместе с тем, подобно большинству бесхарактерных людей, большие притязания на самостоятельность.
Когда принц Конде совершенно утратил доверие короля, прочие министры, по соглашению с Марией Медичи, убедили Людовика XIII пригласить в государственный совет маркиза Вьевилля. Новый министр начал с того, что уговорил короля сформировать новый кабинет. Отставка прежнего министерства была окончательно решена на конфиденциальном совещании между королем, его матерью, Вьевиллем и Ришелье. Вьевилль стал первым министром, но Людовик XIII был еще слишком предубежден против Ришелье, так что не дозволил включить его в состав кабинета. Тем не менее, честолюбивый кардинал был вполне уверен, что благодаря поддержке королевы-матери будет в самом непродолжительном времени призван к кормилу правления. Действительно, вскоре выяснилось, что Вьевилль не в силах справляться с возраставшими усложнениями внутренних государственных дел и внешней политики.
Людовик XIII не отличался блестящим умом, но, тем не менее, обладал достаточной дозой здравого смысла, чтоб понимать необходимость для Франции противиться всякому дальнейшему усилению могущества Испании и Австрии. Обе эти державы, монархи которых были соединены тесными родственными узами, действовали с таким единодушием, как если б представляли собою одно неразрывное целое. К счастью для Европы, между австрийскими и испанскими владениями существовала чересполосность, препятствовавшая армиям Филиппа III и Фердинанда II соединиться в одну подавляющую громаду вооруженных сил. С целью устранения этой чересполосности, испанцы решили завладеть Вальтелинской долиной, лежащей между озером Комо и Тиролем. Долина эта, населенная по преимуществу католиками, находилась в вассальной зависимости от Граубюнденских кантонов, отличавшихся своей приверженностью к Реформации. Губернатор испанских владений в Италии, герцог Ферия, пользуясь религиозной враждой между католиками и протестантами, убедил вальтелинцев прибегнуть к покровительству Испании, ввел в долину испанские войска и построил там несколько укреплений. Таким образом, ему удалось установить прямое, хотя и не особенно удобное сообщение между испанскими и австрийскими владениями.
Франция ограничивалась одними только протестами против этого захвата. Испанское правительство, убежденное в том, что французские протесты не будут поддержаны объявлением войны, оставляло их без внимания. Вместе с тем, однако, оно всячески старалось поддерживать неурядицу во Франции и не жалело денег на субсидии вождям беспрерывно возгоравшихся там восстаний против королевской власти.
Падение ла Вьевилля значительно ускорил памфлет, озаглавленный “Голос общества к королю”. Автор этого памфлета, аббат Фонкан Болье, состоял в близких сношениях с Ришелье, зачастую прибегавшим к его перу для распространения печатных пасквилей против министров. Кардиналу было известно, что Людовик XIII охотно читал такие пасквили и принимал их до известной степени во внимание. Фонкан в своем памфлете, написанном в сотрудничестве с самим Ришелье, обвинял Вьевилля в лихоимстве, превышении власти и прямом неповиновении королю. Вместе с тем, он указывал на кардинала как на единственного человека, способного вывести Францию из затруднительного положения.
ГЛАВЫ III – IV
Глава III. Отношение ришелье к Людовику XIII и его приближенным
Неизвестно в точности, когда именно Ришелье успел вкрасться в доверие Людовика XIII. Во всяком случае это произошло в промежуток между апрелем и августом 1624 года. Действительно, 26 апреля король, под влиянием упомянутого уже памфлета и настояний своей матери, лишь неохотно пригласил Ришелье в государственный совет, а 13 августа кардинал фактически занимал уже пост первого министра. Что касается ла Вьевилля, то он был арестован и заключен в замок Амбуаз.
К тому времени в политических воззрениях Ришелье произошла радикальная перемена. В качестве фаворита Марии Медичи и министра в кабинете Кончини он был ревностным сторонником союза с Испанией. Сообразив затем, что несравненно выгоднее опереться на короля, он быстро произвел перемену фронта, безусловно присоединился к политической программе Людовика XIII и сделался самым энергическим противником испанской гегемонии. Воспользовавшись влиянием королевы-матери, чтобы попасть в министерство, и заручившись доверием короля, политическую мудрость которого беспрерывно восхвалял, Ришелье, естественно, вызвал против себя неудовольствие прежней своей покровительницы.
Людовик XIII, по-видимому, серьезно приписывал себе честь обращения кардинала Ришелье на путь истинно национальной французской политики. Уверенность эта, которую честолюбивый и умный кардинал тщательно старался поддерживать, значительно упрочила его положение при дворе.
В своем политическом завещании Ришелье говорит: “Я обещал королю употребить все мои способности и все средства, которые ему угодно будет предоставить в мое распоряжение, на то, чтобы уничтожить гугенотов как политическую партию, ослабить незаконное могущество аристократии, водворить повсеместно во Франции повиновение к королевской власти и возвеличить Францию среди иностранных держав”.
В письме к Людовику XIII, помеченном 1626 годом, Ришелье мог уже указать на достигнутые им благоприятные результаты. Он говорит: “Если Богу угодно будет продлить мою жизнь еще на полгода или более, то я умру спокойно. Гордость Испании будет сокрушена, гугеноты покорены, между членами королевской фамилии восстановится единодушие, имя же вашего величества прославится всюду”.
Изучив до тонкости характер Людовика XIII, ловкий кардинал постоянно выставлял себя лишь хорошим исполнителем предначертаний монарха. Являясь к королю с докладом, он никогда не навязывал открыто своего, мнения, но излагал обстоятельства дела так, что Людовик XIII, как будто иногда даже вопреки своему министру, принимал решение, вполне соответствовавшее его видам. Если Ришелье удалось, несмотря на все многочисленные направленные против него интриги, сохранить расположение и доверие короля, то именно лишь благодаря умению сообразовать свое поведение с характером Людовика XIII. Задача эта была весьма трудною, так как король не отличался особенной деликатностью и мягкосердечием в обращении с не нравившимися ему министрами, особенно же если их можно было заподозрить в желании им руководить. Зная это, Ришелье не упускал удобного случая польстить самолюбию короля и неоднократно говорил: “Ваше величество по отношению к правильности суждений первый во всем нашем государственном совете”.