На полголовы впереди

– Иначе ось переломилась бы, и поезд мог сойти с рельсов.

Все кивнули. Им это было прекрасно известно.

– Вы предупредили кого-нибудь из пассажиров? – спросил я.

– Что? Нет-нет, не стоило их будить.

– Но... Но "Канадец" мог не остановиться...

– Никак не мог, ведь он увидел бы огни.

Их наивная вера изумила и испугала меня. Главный кондуктор "Канадца" сказал, что свяжется по радио с ближайшей станцией – Камлупсом, и оба поезда остановятся там, потому что там есть боковые пути, а не только один этот. Наверное, в Камлупсе скоро начнут беспокоиться, почему не прибывает Скаковой поезд. И он отправился говорить с ними.

Я прошел назад, миновал вагон с лошадьми, забрался в свой поезд и почти сразу же столкнулся с заместителем Джорджа, который шел вдоль поезда вперед.

– Где Джордж? – спросил я тревожно.

– Не могу его найти.

В его голосе прозвучало беспокойство.

– Есть одно место, где он может быть. – И дай бог, чтобы он был там, подумал я. Дай бог, чтобы он не лежал страшно изувеченным рядом с рельсами за много километров позади.

– Где? – спросил он.

– В одном купе. Посмотрите по списку. В купе Джонсона.

– Кого?

– Джонсона.

Тут появился другой проводник.

– Я все еще не могу его найти, – сказал он.

– Вы знаете, где купе Джонсона? – спросил я.

– Да, рядом с моим.

– Пошли посмотрим.

– Но заходить к пассажирам посреди ночи нельзя, – возразил он.

– Если Джонсон там, мы извинимся.

– Не понимаю, откуда вы взяли, что Джордж может быть там, – проворчал он, но пошел впереди нас и показал на дверь. – Вот его купе.

Я открыл дверь. Джордж лежал на койке, извиваясь в попытках освободиться от веревок, которыми был связан, и от широкого пластыря, которым у него был заклеен рот. Он был жив – еще как жив.

Испытывая безмерное облегчение, я содрал пластырь с его рта.

– Черт возьми, больно, а? – произнес Джордж. – Где вас так долго носило?

Лечь Джордж отказался и сидел в своем купе, мрачно попивая горячий чай. По глазам было видно, что у него сотрясение мозга, но он никак не хотел признать, что удар, от которого он потерял сознание, оказал на него хоть какое-то действие. Как только его развязали и рассказали про буксу, он потребовал, чтобы ему дали переговорить с кондуктором "Канадца" в переднем салоне-ресторане нашего поезда. При этом разговоре присутствовало еще несколько человек из поездной бригады и я.

Как сообщил кондуктор "Канадца", диспетчер в Камлупсе сказал, что, как только Скаковой поезд сможет снова двигаться, он должен следовать в Камлупс. "Канадец" пойдет за ним с интервалом в десять минут. Кроме того, они предупредят товарный поезд, который идет за "Канадцем". Скаковой поезд простоит в Камлупсе час. "Канадец" отправится оттуда первым, чтобы как можно меньше отставать от своего графика. После того как будут проверены все буксы Скакового поезда, он продолжит свой путь в Ванкувер. В Камлупсе не будет никакого расследования этого инцидента, потому что к тому времени там будет уже больше трех часов ночи – ночи с субботы на воскресенье. Расследование будет проводиться в Ванкувере.

Все кивнули. Джордж был бледен и, похоже, боялся лишний раз повернуть голову.

Пришел машинист Скакового поезда и сказал, что буксу наконец вскрыли, что она была совершенно суха, а пропитанная маслом набивка из ветоши выгорела, но теперь все в порядке, букса остыла и снова заправлена смазкой, из нее ничего не течет, и поезд может двигаться дальше.

Времени терять не стали. Бригада с "Канадца" ушла, и вскоре Скаковой поезд уже тронулся, как будто ничего не произошло. Я пошел с Джорджем к нему в купе и принес ему чаю, а он слегка заплетающимся языком потребовал, чтобы я рассказал ему с начала до конца, как было дело.

– Сначала вы расскажите, как случилось, что вы получили нокаут, сказал я.

– Не помню. Я шел в голову поезда, чтобы поговорить с машинистом. Вид у него был недоумевающий. – А следующее, что я помню, – как я лежу там связанный. Пролежал так словно целую вечность. Никак не мог понять, что случилось. – У него не было сил даже усмехнуться. – Мне сказали, что я лежал в купе Джонсона. Должно быть, это Джонсон сделал. Застал меня врасплох.

– Да.

– Где он сейчас?

– Бог знает. – Я рассказал Джорджу, как Джонсон напал на меня, как я оставил его там лежать и как нигде его не видел на обратном пути.

– Есть две возможности, – сказал Джордж. – Нет, наверное, три. Либо он куда-то смылся, либо прямо сейчас садится в "Канадец".

Я удивленно посмотрел на него. Об этом я не подумал.

– А третья? – спросил я.

Затуманенные глаза Джорджа устало блеснули.

– Гора, где мы останавливались, – сказал он, – называется Скуилакс.

Скуилакс – это по-индейски "черный медведь".

У меня перехватило дыхание.

– Я не видел никаких медведей.

– И то хорошо.

Я почему-то не думал, что Джонсона съел медведь. Как-то не верилось.

У меня мелькнула мысль, что я, наверное, был не в себе, но все это время, пока я находился там, на горе Черный Медведь, я ни минуты не верил ни в каких медведей.

– Знаете что? – сказал Джордж. – У нового подвижного состава буксы горят редко – там оси на шарикоподшипниках, а? Не просто ветошь с маслом.

Такое может случиться только со старым вагоном вроде нашего. И знаете что?

Спорить могу, что это Джонсон вытащил набивку из буксы, когда мы стояли в Ревелстоке.

– А зачем там ветошь?

– Тряпки. Тряпки, пропитанные маслом. Это лучше, чем просто смазка.

Имейте в виду, мне уже довелось однажды видеть, как буксу вывели из строя.

Только в тот раз не просто вытащили ветошь, а напихали туда железных опилок, а? И поезд сошел с рельсов. Еще у одного железнодорожника был зуб на компанию. Но бывает, что буксы горят и случайно. Из-за этого кое-где сбоку от рельсов ставят тепловые датчики с системами аварийной сигнализации. Как этот Джонсон мог думать, что такое сойдет ему с рук?

– Он не знает, что у нас есть его фотография.

Джордж собрался было засмеяться, но тут же передумал.

– Томми, вы меня убиваете. Но о чем думал мой заместитель, когда послал вас с огнями? Это же его дело, а? Идти должен был он.

– Он сказал, что я смогу идти быстрее.

– Ну, пожалуй, он был прав. Но ведь вы не железнодорожник.

– Он про это забыл, – сказал я. – Но я думал, что он мог бы предупредить Лорриморов... и всех остальных... чтобы они не пострадали.

Джордж подумал:

– Не скажу, что он должен был это сделать. И не скажу, что не должен был.

– Железнодорожники своих не выдают?

– Ему скоро на пенсию. И ведь никого даже с койки не сбросило, а?

– Нам просто повезло.

– Поезда всегда останавливаются, когда на пути фальшфейер, – сказал он спокойно.

Я не стал настаивать. Наверное, действительно нельзя лишать человека пенсии за то, что он не сделал чего-то такого, чего, как выяснилось, делать было и не нужно.

Вскоре мы прибыли в Камлупс, где нам проверили все буксы и заменили рацию. Все шло по плану. Как только мы тронулись дальше, Джордж наконец согласился лечь одетым на койку и попытаться заснуть, а через два купе от него я попробовал сделать то же самое.

Чувствовать, что тебе больно, всегда начинаешь только тогда, когда есть время об этом подумать. Тупая ноющая боль в том месте, где дубинка Джонсона опустилась мне на спину, то усиливалась, то снова стихала: пока я стоял, все было в порядке, но стоило мне лечь, как становилось хуже. Это меня раздражало. Я подумал, что к утру спина совсем одеревенеет. Совсем некстати: ведь нужно будет подавать завтрак.

В конце концов я улыбнулся про себя. Несмотря на все старания Джонсона и Филмера, Великий трансконтинентальный скаковой поезд с таинственными приключениями, возможно, еще доковыляет до Ванкувера невредимым.