Страница 6 из 24
В апреле 1709 года Карл осадил Полтаву. Около двух месяцев простоял он у этого города, где надеялся найти большие запасы. Полтавский комендант Келин мужественно отражал все приступы и даже сам делал смелые вылазки против неприятеля. Однако долго держаться он не мог: необходимо было усилить гарнизон. И вот Ментиков задумывает и приводит в исполнение ловкую диверсию. Напав внезапно (7 мая) на один из шведских отрядов, стоявших под Опошней, и вытеснив его из ретраншементов, он отвлек внимание неприятеля от города, и в то время, как он преследовал разбитых шведов и как к ним спешил на помощь сам король, русские с другой стороны проникли в Полтаву и усилили ее гарнизон на 1200 человек.
Наконец, решительный момент, одинаково нетерпеливо и с тревогой ожидаемый теперь обеими сторонами, наступил. Петр приехал к войску, и 27 июня “грянул бой, Полтавский бой...” Битва началась в 9 часов утра, и через 2 часа все было кончено. Петр и Меншиков распоряжались в огне; шляпа на Петре и седло его были прострелены; под Меншиковым, командовавшим левым крылом, убиты 3 лошади. Карл, раненный накануне в ногу, велел возить себя в носилках между рядами войск. Вдруг ядро ударило в носилки, и король упал на землю. Пронесся слух, что он убит. Паника быстро распространилась между рядами, уже сильно поколебавшимися от натиска русских, и – “непобедимые” бежали.
“Победа при Полтаве, – говорит Соловьев, – была одним из величайших всемирно-исторических событий; могущество шведов, созданное искусственно, посредством завоеваний, было сокрушено; исчезла завеса, скрывавшая Россию от остальной Европы, и перед изумленными народами Запада явилось новое, обширное и могущественное государство, умевшее победить вождя и войско, считавшееся до сих пор непобедимым. При громе Полтавской битвы родился для Европы, для общей европейской жизни, новый великий народ”.
Победители от радости забыли о неприятеле и принялись пировать. Петр обедал в палатке Меншикова со всеми своими министрами и пленными шведскими генералами. Но на другой день Меншиков отправился в погоню за уцелевшими шведами и 30-го настиг Карла XII у Переволочны. Сам король успел бежать на другую сторону Днепра, но генерал Левенгаупт, командовавший остатками шведской армии (10 тысяч человек), сдался в плен Меншикову.
Еще на поле битвы при Полтаве Петр, пред лицом всего войска, признал заслуги Меншикова в этом славном деле и пожаловал его в фельдмаршалы. Сверх того Меншиков получил во владение города Почеп и Ямполь.
Полтавское сражение завершает собою период самой блистательной деятельности Меншикова как полководца. В течение 9 лет, истекших со времени объявления Северной войны, сержант Меншиков успел дослужиться до звания фельдмаршала, безродный денщик “Алексашка” превратился в “светлейшего князя”, в богатейшего и могущественнейшего вельможу своего времени. Карьера поразительная, неслыханная, настоящее сказочное превращение!.. Но после всего, что нам известно уже о необыкновенной привязанности к нему царя, невольно возникает вопрос: в какой степени это быстрое возвышение было заслужено Меншиковым, и не обязан ли он своей славой полководца пристрастному отношению Петра, который, правда, отличался редкой проницательностью и умением выбирать своих людей, но все же в данном случае мог значительно преувеличивать заслуги своего любимца?
В настоящее время, при том обилии данных, какое имеется в нашем распоряжении для оценки деятельности Петра и его сподвижников, решение этого вопроса не представляет больших трудностей и может рассматриваться только в благоприятном для Меншикова смысле. Блестящий успех, каким сопровождались все военные действия князя, его энергичная и умелая деятельность в качестве администратора завоеванного края доказывают лучше всего, что Петр награждал и возвышал Меншикова не как любимца, а как одного из самых верных, знающих и деятельных своих сотрудников. Тем не менее не подлежит сомнению, что большинство современников относилось к заслугам “светлейшего князя” более чем скептически и видело в нем только редкого баловня счастья, возвышенного царем по непонятному капризу.
Считаем небезынтересным привести тут три характеристики Меншикова, сделанные в описываемый период тремя иностранцами, представителями разных держав.
В 1705 году английский чрезвычайный посол Витворт, на которого возложена была миссия хлопотать при русском дворе о предоставлении английским купцам разных торговых монополий, в том числе и табачной, делает следующую характеристику царского фаворита:
“Это человек очень низкого происхождения, необыкновенно порочных наклонностей, вспыльчивый и упрямый. Мне передавали из достоверного источника, что он не умеет ни писать, ни даже читать. Низкое происхождение не дало ему случая получить образования, а прямое возвышение на высшие должности, помимо всякого подчиненного положения, лишило его возможности сделать личные наблюдения или научиться чему-нибудь из собственного опыта. Между тем, он своим рвением и вниманием к царской воле сумел войти в беспримерную милость к царю; он состоит дядькой его царевича, губернатором Ингрии, да собственно и всего государства Московского, в котором ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя, в полной уверенности, что распоряжения его будут утверждены. Он заявляет притязания на такую же неограниченную власть в армии, что уже не раз вызывало и, вероятно, еще не раз вызовет серьезные столкновения с фельдмаршалом Огильви...”
В 1708 году (в донесении от 17 сентября) Витворт, несмотря на победу, одержанную Меншиковым при Калише, по-видимому, ничуть не переменил своего прежнего мнения о нем:
“Величайшее горе царя – недостаток хороших генералов, – пишет он, – фельдмаршал Шереметев, человек, несомненно обладающий личной храбростью, до сих пор не имел дела с регулярной неприятельской армией и недостаточно опытный. Князь А. Меншиков, командующий кавалерией, второй по рангу, но первый по значению. Его влияние на гражданские и военные дела безгранично, так как царь обыкновенно следует его решениям, подчас даже вопреки собственному мнению... характер его вообще очень непривлекательный. Для военного дела он не обладает ни знанием, ни опытностью, ни способностью научиться чему-нибудь, ни храбростью в деле, что ясно выразилось в недавнем беспорядочном отступлении от Вислы к Днепру”.
В пояснение этой более чем нелестной характеристики необходимо заметить, что Меншиков всячески противодействовал Витворту в его миссии и особенно отговаривал царя от предоставления англичанам табачной монополии, которою, по словам посла, хотел завладеть сам. Но и не зная об этих личных счетах, нетрудно заметить явную недоброжелательность и даже неискренность автора. Еще понятно, когда Витворт говорит о недостатке опытности у Меншикова в 1705 году, хотя у последнего есть уже довольно продолжительное военное прошлое, начиная от Нарвы, хотя тот же Меншиков и до этой войны побывал уже в деле – именно под Азовом, а ведь известно, что война для людей с соответствующими способностями – самая лучшая и быстро развивающая эти способности школа. Но можно ли было искренне говорить о недостатке опыта и в 1708 году, после Калиша и целого ряда более или менее удачных действий? Как бы то ни было, Меншиков скоро – в сражении под Лесным, а потом в деле при Опошне и при Полтаве, должен был убедить всех скептиков, что он обладает и “способностью научиться чему-нибудь, и храбростью в деле”.
Но вот мы открываем другой источник и находим, хотя и менее резкий, но в общем довольно сходный отзыв о том же лице. В недавно только найденных в Копенгагенском архиве и опубликованных в русском переводе записках датского посланника Юста Юля, пробывшего при русском дворе от 1709 до 1711 года, мы находим, рядом с сообщением о низком происхождении князя и его страшном честолюбии, следующее замечание: “Уровень ума его средний и во всяком случае не соответствующий тем многочисленным и важным должностям, которые он занимает”. Особенно, как мы уже заметили, Юля поражает необыкновенная “в великом муже и полководце, каким его почитают”, безграмотность Меншикова.