Страница 64 из 70
Я кашлянул, я бы сказал, кашлянул нервно и снова повторил:
– Запись – подделка.
На этот раз никто не пытался меня убить. Конрад проговорил:
– Я не понимаю.
Я глубоко вздохнул, вздохнул медленно, стараясь успокоить свой пульс.
– Она не могла этого сделать, – сказал я. – Не сделала бы. Она бы ни за что не подвергла опасности, ну, как бы это сказать, святая святых, самое себя.
Конрад растерянно проговорил:
– Ничего не понимаю.
Я наконец нашел в себе силы посмотреть на Ребекку. Она ответила мне взглядом, но на лице не отразилось ни одной эмоции.
– Я видел вас во время скачек, – сказал я. – Скачки полностью захватывают вас. И на днях я слышал, как вы говорили, что в этом году войдете в пятерку лучших жокеев. Вам этого хочется больше всего на свете. Вы ведь Стрэттон, вас распирает от гордости, вы богаты, и деньги вам не нужны. Нечего даже думать, что вы стали бы заниматься грязными делишками, торговать недостойной информацией, рисковать своей репутацией, навлекать на себя невыносимый позор.
Ни один мускул на лице Ребекки не двинулся, только чуть заметно сузились глаза.
– Но она же подтвердила, что это правда! – не мог успокоиться Конрад.
Я проговорил с сожалением в голосе:
– Она сама изготовила эту пленку с записью, чтобы заставить вас построить новые трибуны, а застрелить меня она пыталась, чтобы я не смог вам это рассказать.
– Ребекка! – Конрад не верил своим ушам. – Этот человек лжет. Скажи мне, что он лжет.
Ребекка молчала.
– Нетрудно было заметить,, под каким напряжением вы находитесь, – сказал я ей. – Я подумал, что вам понравилась мысль заставить отца поверить, будто его шантажируют, угрожая вашей карьере, но как только вы это сделали, то сейчас же пожалели. Но ему в этом не признались. Наоборот, начали осуществлять свой навязчивый план решительно модернизировать Стрэттон-Парк. И это неделями терзает вас, заставляет… терять равновесие.
– Вот черт! – воскликнул Дарт.
– Но зачем, Ребекка? – взмолился Конрад, совершенно сбитый с толку. – Ведь я все для тебя сделал бы…
– Вы могли бы не дать согласия, – сказал я, – на строительство новых трибун, не говоря уже о том, чтобы поручить это Ярроу. Ведь это он приходил к вам и сказал: «Я располагаю компрометирующими сведениями на вашу дочь, все, что вам нужно сделать, чтобы спасти ее честь, это поручить мне этот контракт».
Конрад ничего не ответил прямо, а только разломил ружье и неуверенными движениями вытащил обе гильзы, стреляную, почерневшую и пустую, и заряженную, оранжевую и поблескивающую глянцем. Положив обе гильзы в карман, он прислонил ружье к стене.
В этот момент в дверь легонько постучали. Конрад подошел и открыл, за дверью стоял обеспокоенный слуга.
– Ничего страшного, – неестественно спокойным голосом сообщил ему Конрад. – Случайно выстрелило ружье. Здесь придется убраться. Займемся этим попозже.
Я подтянул к себе свою палку, лежавшую рядом с софой, на которой совсем недавно сидел, и с ее помощью снова встал на ноги.
– Наверное, вы что-то сказали Киту относительно шантажа, – сказал я Конраду. – Он употребил это слово в связи с Ярроу. Вы все это слышали.
Конрад беспомощно махнул рукой:
– Кит все время приставал, чтобы я оставил эту идею с новыми трибунами, а я сказал, что не могу. – Он замолчал. – Но как вы все это разузнали?
– Так, по мелочам, – ответил я. – Например, я учился в той же школе, что и Ярроу.
– Архитектурной! – вставила Марджори.
– Да. Когда я увидел его… услышал его имя… то вспомнил, что с ним было что-то не так, но что именно, я никак не мог сообразить. И я разыскал человека, с которым учился в одной архитектурной школе, но уже лет десять не встречался, и поинтересовался у него. Все те годы он вел дневник и записал тогда, что ходят слухи, что Уилсон Ярроу получил очень престижную премию за проект, который представил на конкурс, а вскоре стало известно, что идея была не его. Премию у него отобрали, дело кое-как замяли, но отмыться от позорного пятна ему полностью не удалось, и теперь, помимо меня, еще несколько сотен архитекторов связывают его имя с нечестным поступком. В наших профессиональных кругах это долго помнится, ведь такие вещи так просто не забываются, и блестящая карьера, которую сулили Ярроу, не состоялась. На чертежах, которые он сделал для вас, значится только его имя, что может свидетельствовать о том, что он не работает ни в какой фирме. Очень может быть, что он вообще не имеет работы, а сейчас архитектурные школы выпускают столько архитекторов, что рынок просто не в состоянии поглотить всех, и значительное число их не у дел. Мне думается, что он видел в строительстве престижного ипподрома Стрэттон-Парк шанс вернуть себе имя. Думаю, он был готов на все, только бы заполучить этот контракт.
Все, даже Ребекка, слушали как завороженные.
– Еще до того, как я приехал в Стрэттон-Парк, Роджер Гарднер сказал мне, что там есть архитектор, проектирующий новые трибуны и ни бельмеса не понимающий в скачках, не представляющий себе, что такое поведение толпы, и не желающий ничего слушать, не принимающий советов, что он позорит ипподром и что даже нечего и думать отговорить вас не иметь с ним дела.
Я замолчал. Вместе со мной молчали все.
– Ну вот, – продолжил я, – я приехал на ваше собрание акционеров в прошлую среду, встретился со всеми вами и послушал. Я узнал, что каждый из вас хочет от ипподрома. Марджори хотела, чтобы все оставалось как было. Вы, Конрад, хотели новые трибуны, но если брать глубже, вы намеревались спасти Ребекку, хотя в тот момент я об этом не догадывался. Кит хотел продать ипподром и получить деньги. Ребекка нацелилась все кардинально переиначить, как она сказала, все должно было быть новым, новый управляющий, новый секретарь скачек, новый облик старомодного Стрэттон-Парка. Марджори блестяще провела собрание, перед ней склонился бы в восхищении любой дипломат, и так обработала вас, что все вышло по ее, а именно, Стрэттон-Парк должен был оставаться на обозримые времена таким, как был, не претерпев никаких изменений.
Дарт восхищенно взглянул на тетушку и почти расплылся в улыбке. Я продолжил:
– Это не устраивало Ребекку, не устраивало и Кита. Кит уже нанял актера Гарольда Квеста создавать беспорядки под видом демонстраций против скачек с препятствиями, они шумели перед главными воротами, стараясь отпугнуть людей от посещения Стрэттон-Парка, сделать его непривлекательным, чтобы он потерял доходность и обанкротился и вам так или иначе пришлось бы его продать, то есть продать самое дорогое, что в нем есть – землю. Он также велел Гарольду Квесту поджечь загородку-препятствие у открытой ямы на кругу для прыжков, потому что именно в этом месте погибла лошадь во время последних скачек, но получился просто пшик. Кит не отличается большим умом. Но вот Ребекка…
Я заколебался. Нужно было кое-что рассказать, жаль, что этого сделать не мог никто, кроме меня.
– В стрэттоновской семье, – снова заговорил я, подходя к сути издалека, – два добродушных, безобидных человека, Айвэн и Дарт. Один очень умный человек – Марджори. Есть Конрад, на поверку не такой уж сильный, каким видится со стороны, каким хочет казаться. В каждом из Стрэттонов в крови необузданность и вспыльчивость, которые уже обошлись вам в целые состояния. Соедините эти черты с недалеким умом и заносчивостью, и вы получите Форсайта с его косилками. Во многих Стрэттонах, как и в нем, живет уверенность, что все им сойдет с рук, а если не сойдет и выйдет наружу, могущественные родственники употребят свои деньги и влияние, загладят любой скандал, как всегда и получалось в прошлом.
– И как будет и в следующий раз, – твердо произнесла Марджори.
– И как будет и в следующий раз, – согласился я. – Однако скоро вам понадобится все ваше умение, чтобы спасти фамильную честь.
Удивительное дело, они продолжали внимать моим словам и не пытались прервать. Осторожно подбирая слова, я сказал: