Страница 38 из 70
— Уникальный человек, — сказал я. — Винн Лиз, так, кажется, его зовут. Он мне ужасно не нравится.
Жозефина Макклюэр, сидевшая рядом со мной, отвлеклась от вилки с аппетитным кусочком, который она собиралась положить себе в рот, и посмотрела на меня. Я как ни в чем не бывало продолжал:
— Он проявил удивительное равнодушие к своей лошади. Ему было наплевать на нее. У меня даже сложилось впечатление, что он желал ее смерти.
— Это невозможно! Такая бессердечность! — воскликнула Викки.
Жозефина Макклюэр положила в рот свой кусочек.
— У некоторых это от рождения, — сказал я.
Кен в очередной раз рассказал о том, как он получил разрешение на операцию от жены Винна Лиза. Он улыбнулся:
— Он сказал, что я не мог разговаривать с его женой посреди ночи, так как она всегда принимает снотворное.
Жозефина Макклюэр язвительно вставила: — Быть женой Винна Лиза — тут без снотворного не обойдешься.
«Вот ты и завелась, уважаемая», — подумал я и в один голос с другими присутствующими спросил почему.
— Кен, — сурово обратилась она к сыну, — ты не говорил мне, что делал какую-то работу для Винна Лиза. Одно это имя! То, что он вытворял, в голове не укладывается. Я думала, он уехал за границу. Держись от него подальше.
Кен уязвленно ответил: — Я не знал, что вы с ним знакомы.
— Я с ним не знакома. Я его знаю. Это не одно и то же.
— А что вы о нем знаете? — спросил я, придав своему голосу такую проникновенность, на какую только был способен. — Расскажите нам.
Она фыркнула.
— Он издевался над лошадьми, и за это его отправили в тюрьму.
Викки издала возглас, полный ужаса, а я спросил — Когда?
— Много лет тому назад. Возможно, лет сорок. Был ужасный скандал, потому что его отец был мировым судьей.
Кен, открыв рот, уставился на нее.
— Ты никогда не говорила мне об этом.
— Не было повода. Я много лет не слышала его вмени. Уж забыла и думать. К тому же он уезжал. Но если этот ваш владелец был так бессердечен наверняка это он и есть. Не так уж много людей носят имя Винн Лиз.
— У вас хорошая память, — сказал я.
— Я ей горжусь.
— А еще у Кена были неприятности с Роном Апджоном, — сказал я. — А о нем вы никаких скандальных историй не знаете?
— Ронни Апджон? — Она слегка нахмурилась. — Мой муж был с ним знаком. И с его стороны было глупо упрекать Кена, что та лошадь выиграла скачки. Кен мне рассказывал.
Я старался ее разговорить: — Он все еще работает? Наверное, у него есть партнеры?
— А, вы имеете в виду старого господина Трэверса? Нет, он был партнером отца Ронни.
Я затаил дыхание. Жозефина отрезала кусочек мяса и положила его себе в рот.
— Я прослушал, — сказал Кен. — О чем вы говорили?
— Старик Трэверс, — продолжала его мать, — был большим бабником.
Викки поразил контраст между высокомерностью Жозефины и скудностью ее словарного запаса. При слове «бабник» Викки едва не рассмеялась. Но Жозефина говорила серьезно. Грэг, наверное, улыбаясь про себя, подумал, что Жозефине уже нечего бояться бабников. Но когда-то она была молодой и счастливой женой и, несмотря на складочки вокруг рта, многое от той женщины оставалось в ней и сейчас.
— Апджон и Трэверс, — задумчиво произнес я. — Да, они работали вместе. — Жозефина продолжала бесстрастно пережевывать свой кусочек. — И чем они занимались? — спросил я.
— Не знаю. Что-то связанное с финансами. — В ее голосе можно было прочесть, что финансы ее ничуть не интересуют. — Насколько я знаю, ронни Апджон не работал ни одного дня в своей жизни. Его отец и старик Трэверс не имели постоянного дела.
— Вы столько можете рассказать! — восхищенно заметил я. — А имя Иглвуд ничего вам не говорит?
— О, нет, только не Иглвуды! — взмолилась Белинда.
Жозефина злобно посмотрела на свою будущую невестку и сказала такое, от чего у всех кусок в горле застрял: — Надеюсь, вы лучше, чем эта девка Иззи. Белинда не могла не согласиться, тем не менее была ошарашена. Ей высказали комплимент, который можно было расценивать как удар ниже пояса.
— А что не так с этой Иззи Иглвуд? — спросил я Жозефину.
— Дело в ее матери.
Викки чуть не подавилась горошком, и Грэг постучал ее по спине.
Когда переполох улегся, я спросил: — И что же у нее за мать?
Жозефина поджала губы, но не могла удержаться, чтобы не посплетничать на эту тему. Она выпалила:
— Мать Иззи была и есть шлюха.
К счастью, в тот момент Викки успела проглотить свой горошек. Она довольно улыбнулась и сказала Жозефине, что давно не получала такого наслаждения от приема пищи. Бледные щеки Жозефины слегка порозовели.
— Мама, не будь такой, — возмутился Кен. — Иззи не виновата, что у нее такая мать.
— Наследственность, — мрачно парировала Жозефина.
— А как звали ее мать? — ненавязчиво поинтересовался я.
— Рассет Иглвуд, — с готовностью ответила Жозефина. — Дурацкое имя. Иззи, конечно, ее внебрачная дочь.
— Перестань, — взмолился Кен. Он посмотрел на меня: — Послушай, смени тему.
Я сделал ему одолжение: — А как насчет Зои Макинтош?
— Кого? Ах, да. Эта должна была родиться мальчиком. Насколько мне известно, она никогда не пыталась строить глазки Кену.
— Я имел в виду… — Я покачал головой. — То есть не порадуете ли вы нас какой-нибудь скандальной историей о ней самой или о ее семье?
— Отец у нее, говорят, двинулся, если это можно назвать скандалом. Он всегда был негодяем. Говорят, что букмекеры ему приплачивали за то, что он сообщал им, когда его жоккей собирается придержать принадлежавшего ему фаворита.
— Это интересно, — увлеченно отозвалась Викки.
— Но жокей-клуб так этого и не доказал. Макинтошу удалось выкрутиться. Я слышала, что несколько месяцев назад он потерял много денег. Никогда бы не подумала, что можно потерять деньги, повысив арендную плату, но со многими в округе это случилось. И мне их не жаль, не нужно было жадничать.
— А что произошло? — спросил я.
— Я точно не знаю. Мой сосед, например, потерял все. Он сокрушался: «Никогда не давай взаймы. Я помню, как он это говорил. Ему пришлось продать свой дом.
— Бедняга, — сказала Викки. — Нужно было быть осторожнее.
— Даже миллионеры совершают ошибки, — сказал я.
Жозефина фыркнула.
— А что вы знаете о семье Нэгребб? — спросил я.
— Если не ошибаюсь, их девчонка принимает участие в показательных прыжках. Я как-то видела ее по телевизору. Кен наблюдает ее лошадей.
— А… Фицуолтер?
— Никогда о нем не слышала.
— Она доела все, что было на тарелке, аккуратно сложила нож и вилку и повернулась к Кену. — Этот человек, Нэгребб, — спросила она, — это не он был замешан в истории о жестоком обращении с лошадьми во время тренировок?
Кен кивнул.
— А что он сделал? — спросил я.
— Он бил их по ногам палкой, когда они прыгали, чтобы заставить их прыгать как можно выше, — ответил Кен. — Это трудно доказать. Лошади, принимающие участие в показательных прыжках, часто сбивают ноги, как и стиплеры. У лошадей Нэгребба всегда были ссадины на ногах. Но, после того как он получил предупреждение, это случается все реже и реже.
Белинда сказала: — Дочь Нэгребба клялась, что он этого не делал.
Кен улыбнулся: — Она слушается его беспрекословно. Она ведь выступает с его лошадьми и хочет победить, а папаша учит, как этого добиться. Нет, она не станет на него стучать.
— В каком порочном мире мы живем! — печально вставила Викки.
Отец как-то сказал: «Определенная доля зла яляется нормой. Абсолютная добродетель — это аберрация». — «А что такое аберрация?» — спросил я. «Посмотри в словаре, лучше запомнишь. Аберрация — это отклонение от общепринятых норм. Принимай мир таким, какой он есть, — сказал он, — и постарайся понять, сможешь ли ты сделать его лучше. Работая за границей, лги, если это необходимо для блага твоей страны». Эти обрывочные мысли были прерваны неожиданным пониманием того, что я, как и дочь Нэгребба, в юности находился под сильным влиянием своего отца.