Страница 13 из 26
«Наш друг» барона Корфа восполнил собою тот пробел в нашей школьной литературе, который так остро чувствовал К. Д. Ушинский, понимавший недостаточную примененностъ своего «Детского мира» и «Родного слова» к особенностям и потребностям народной школы и стремившийся написать особую учебную книгу специально для народной школы. Не так, однако, взглянула на это дело кабинетная петербургская педагогическая критика. Как это ни конфузно и ни прискорбно, но находились и такие патентованные педагоги, люди, претендующие на имя в деле народного образования, которые пытались поставить в вину «Нашему другу» все то, что составляет специфическую отличительную его черту от названных выше руководств Ушинского, в чем заключается специальная приспособленность этой книги к потребностям народной школы. Для этой последней (в смысле учащих и учащихся) она действительно является другом в полном смысле слова: все содержание и построение этой книги продиктовано не одной только глубокой изученностью дела, но и горячей любовью и к тем, которые учатся, и к тем, которые учат. Тут буквально нет статьи, в которой вы не чувствовали бы заботы барона Корфа о том, чтобы она была понятна, интересна и полезна учащимся, и о том, чтобы она не затруднила учащих. Во всех случаях, где только учащий мог бы споткнуться и заблудиться, на выручку ему является «Друг» и указывает, как с успехом пройти опасное место.
К сожалению, все это проглядела патентованная кабинетная педагогическая критика. Она не проявила ничего самостоятельного, непосредственного. Впрочем, она и не могла проявить этого, так как в ту пору, когда появился «Наш друг», не было еще установлено учебной программы народной школы, не успела еще окончательно установиться практика только налаживавшихся учительских семинарий. И то, и другое барон Корф опережал своей книгой, предрешая, так сказать, их постановку.
В отношении к «Нашему другу» со стороны некоторых из влиятельных петербургских педагогов дело не обошлось и без значительной доли двоедушия: в глаза они говорили барону Корфу о его деятельности и печатных трудах одно, а за глаза старались показывать и утверждать совсем другое. Вот особенно характерный факт в этом отношении.
Один из видных петербургских педагогов, с влиятельным служебным положением, писал из Петербурга в ноябре 1870 года барону Корфу следующее:
«На всем протяжении обширной России нет другого человека, который бы с той же энергией и успехом, подобно вам, трудился бы в возделывании большого и долго заброшенного, а потому заросшего сорными травами поля нашей народной культуры. Много еще потребно труда и усилий, чтобы совершить этот труд, и нельзя не выразить при этом сожаления, что мало существует общения и содружества между служителями этой миссии. Будем надеяться на лучшее будущее… Как жаль, что вы не здесь (хотя, собственно говоря, вы везде нужны и прежде всего в вас сила и жизнь руководимого и созданного вами дела в вашем крае): заседания с. – петербургского педагогического общества в настоящее время весьма интересны, и оно ныне особенно нуждается в деятеле с вашею опытностью и компетентностью, так как прения последних заседаний затронули самые живые и, надо сказать, далеко не вполне решенные проблемы относительно нашей народной школы, которая вам так хорошо и специально известна. Мне приходит на мысль, нельзя ли устроить дело хотя посредством письменных сношений – по поводу рефератов, – это, конечно, обществом примется с благодарностью. Мне кажется, что можно бы даже было, – разумеется, если ваши столь многосложные занятия позволят, – прислать письменные тезисы, поручить их защиту и развитие в заседаниях кому-либо из членов общества (на что, например, всегда согласен с удовольствием). Я говорю это, имея в виду, что общество наше бесспорно много теряет, не имея возможности непосредственно пользоваться трудами одного из компетентнейших своих членов по самому важному из специальных вопросов педагогии».
Автор этого сердечного письма, вполне отвечавшего притом действительному положению вещей, в скором времени внес в педагогическое общество доклад по поводу книги барона Корфа «Наш друг». В этом докладе – увы! – автор письма не сообщал уже обществу педагогов, что «на всем пространстве России нет другого человека», с такою же «энергиею и успехом», «опытностью и компетентностью». Напротив, он трактует о «Нашем друге» с высоты величия и ничем не оправдываемого самомнения. В общем, однако, отзыв был вполне благоприятен для труда барона Н. А. Корфа, хотя в нем невольно бросается в глаза такая странная постановка критики, что выдвигается на первый план сам докладчик, его «энергия» и «компетентность», а вовсе не барон Корф и его прекрасный труд. Но это еще куда бы ни шло: главное же в том, что докладчик вслед за тем поместил в одном из педагогических журналов статью, в которой расходится с сущностью своего же доклада.
Озадаченный такою тройственностью отношения к себе со стороны одного и того же лица, барон Н. А. Корф обратился в Петербург за разъяснениями. Лицо, стоявшее в то время во главе педагогического общества, в ответном своем письме барону Корфу пишет:
«Ваше недоумение относительно разногласия между тезисами, поставленными в педагогическом обществе, и содержанием статьи, помещенной в журнале (мы пропускаем название журнала, фамилию докладчика, равно как и автора цитируемого ответного письма барону Корфу), разделяют многие лица в Петербурге. В самом деле, непонятно преднамеренное искажение одних фактов и умолчание о других. Где же нужно искать причины подобного разногласия, положительно сказать трудно; вероятно, она лежит, с одной стороны, в ваших личных отношениях с некоторыми господами, а с другой, – в отсутствии литературной добросовестности этих некоторых лиц, пишущих и печатающих свои писания. Протокол педагогического общества выражает то, что было в заседании общества. Следовательно, педагогическое общество сделало свое дело. Если же в настоящее время появляются уколы тупых булавок, вы должны переносить их, потому что не присылаете статей в „Семью и школу“ и „Народную школу“. Значит, вы – враг изданиям, живущим жизнью, бедною содержанием».
Эти «уколы тупых булавок» послужили, однако, большим соблазном для некоторых органов общей периодической печати. Зато люди, непосредственно стоявшие у дела народного образования, с высокою похвалой отзывались об этой книге. Из многочисленных отзывов этого рода остановимся на двух следующих как наиболее характерных и выразительных. Вот что писал, например, директор московской учительской школы Цейдлер.
«При первой, появившейся в „Голосе“, хуле на „Нашего друга“, мне хотелось, многоуважаемый Николай Александрович, заявить и мое мнение о том, что в нашей педагогической литературе нет ни одной книги, которую бы можно было не только приравнять, а хоть близко поставить к „Нашему другу“ в библиотеке или в классном столе народной школы. Если мы говорим о необходимости образования для народа, если заботимся об устройстве народных школ, то, конечно, потому только, что образование, школа – самое сильное, самое лучшее средство для достижения важнейшей государственной цели: поднять уровень нравственного развития и улучшить материальный быт народа. Но где же та книга, которая бы прямо вела к этой цели? Только одна и есть – „Наш друг“. Указывают на книгу Водовозова, но в ней, как и во многих так называемых „народных“ книжках, есть несколько статей, которыми сумеет воспользоваться хороший учитель, т. е. учитель, каких почти нет в наших школах. Между тем „Наш друг“ удовлетворяет цели от первой страницы до последней и сподручен для каждого мало-мальски грамотного крестьянина… Ваши критики, не замечая существенного капитала в „Нашем друге“, тыкают пальцами на мелочные недосмотры, чуть не на опечатки» (27 января 1872 года).
В заключение же письма автор его говорит, что такие книги, как «Русская начальная школа» и «Наш друг», «внушают каждому признательность, уважение и преданность». Заслуживает внимания следующий краткий, но выразительный отзыв известного русского педагога И. Ф. Рашевского, стоявшего в ту пору во главе С. – Петербургской земской учительской семинарии.