Страница 2 из 15
В этом духе начал действовать и Захария. Он решил сперва пойти на компромисс и в продолжение своего восьмилетнего пребывания на Ямайке, по собственным его словам, стремился, сколько мог, «облегчить страдания значительного числа своих собратьев и сделать для них возможно слаще горькую чашу рабства». Не принадлежа, однако, к числу филантропов, совесть которых успокаивается перемещением копейки из их кошелька в руку голодного собрата и которые, как бывали тому примеры, даже впадают в грусть при мысли о возможности такой эпохи, когда не будет надобности в подобной гимнастике души, Захария не замедлил почувствовать, что подслащивание горькой чаши рабства – лишь начало более серьезного дела: уничтожения самого рабства.
Конечно, выступить с подобным проектом перед вест-индскими плантаторами нечего было и думать. Рабство было фундаментом их благополучия, счастьем их семей, источником радостей их бытия, и они зорко оберегали его, с тем большим успехом, что пропаганда освобождения негров легко подводилась под параграф о возбуждении опасного недовольства и затем рассматривалась судом присяжных из тех же рабовладельцев и их сторонников. Для делового человека, каким был Захария Маколей, несмотря на его молодость, было совершенно ясно, что изменение вест-индских порядков зависело от Англии, от общественного мнения последней, а потому он решил оставить Ямайку и вернулся на родину, к великому изумлению своего отца с его стереотипными воззрениями на рабство.
Решение Захарии, по всей вероятности, было вызвано слухами и вестями о том, что в Англии вопрос об освобождении негров уже назрел в достаточной мере и только требует в ряды своих деятелей людей энергичных и преданных. Борьба действительно начиналась по обе стороны Атлантического океана. В 1775 году, с целью добиться отмены невольничества, в Филадельфии образовалось общество аболиционистов под председательством Франклина. В Англии центральной фигурой этого движения был Уильям Вильберфорс.
Уильям Вильберфорс родился 24 августа 1759 года в Гуле. Единственный сын Роберта Вильберфорса и его жены Елизаветы был слабым, близоруким и низкорослым мальчиком, отличавшимся светлым умом и большой энергией. Юные годы Уильяма, вплоть до окончания университета, протекли среди впечатлений двоякого рода. Родичи со стороны отца тянули его в область религиозных вопросов, на почву личного совершенства. Влияние матери и ее круга вместе с материальным достатком ставили его в непосредственное столкновение с забавами веселой и рассеянной жизни. Как человек богатый, он повсюду являлся желанным гостем. Как человек прекрасной души, Уильям повсюду приобретал друзей и сторонников, что имело весьма важное значение и сказалось громадным большинством, которое он получил на выборах в нижнюю палату как депутат от Гуля.
Симпатии Вильберфорса влекли его в эту пору в сторону либерализма вплоть до признания французской революции великим актом прогресса. Но в это настроение была вкраплена мысль о необходимости позаботиться о душе, о нравственном совершенствовании человечества, и это казалось ему гораздо более целесообразным, чем заботы о переделке общественных форм. И Вильберфорс на всю жизнь остался двойственным человеком: с перевесом в первую пору – в сторону общественных интересов и в сторону нравственного совершенствования – во вторую. Сама программа деятельности, которую он начертал для себя, носит характер этой двойственности. «Всемогущий Бог, – писал он, – положил передо мной два великих дела: уничтожение невольничества и реформу нравов…» Вопрос о неграх заинтересовал его еще в 1773 году, когда он учился в Поклингтонской школе, а в 1780 году, в письме к своему другу Гордону, Уильям уже просил собрать для него сведения о положении рабов и выражал надежду «уничтожить неправду этого печального и унизительного дела».
Несправедливо было бы, однако, приписывать ему исключительную инициативу в этом вопросе. Это благородное движение имело в своей природе несколько созвучных потоков фокусов, которые с течением времени слились в один и растопили, наконец, ледяную кору равнодушия к человеческим страданиям. Как всегда бывает в таких случаях, первой коснулась этой темы сатира. Потом заговорили с церковной кафедры, хотя это было скорее исключением, чем правилом, – впрочем, не в Англии. В Англии духовенство почти всегда стояло на пути гуманности, и потому его инициатива в вопросе о неграх была в порядке вещей. С кафедры против рабства впервые выступил епископ Портейс в 1783 году, а год спустя появилось исследование Рамзея о положении рабов. Затем, в 1785 году, доктор Пиккер избрал ту же самую тему на соискание премии Кембриджского университета, которую получил Томас Кларксон за сочинение «Исследование о рабстве и торговле невольниками, главным образом африканской».
В лице Вильберфорса к делу освобождения примкнул политический деятель. Новобранец был самый желанный. Его красноречие обеспечивало наплыв новых сторонников освобождения негров, ожидавших живого и страстного слова, яркого синтеза их неясных и нерешительных симпатий, а дружеская связь не в одной только области бакалейных интересов со знаменитым Питтом открывала доступ в неприступные официальные верхи. В 1792 году произошла первая парламентская битва на почве эмансипации негров. Это было в эпоху французской революции. Вопрос о неграх казался при таких условиях в консервативных кругах и в глазах самого Георга III чем-то вроде ритуального сигнала на волшебных собраниях нечистой силы, вслед за которым должны были появиться на сцене все призраки, переворачивавшие вверх дном государственный строй по ту сторону Ла-Манша. К этому присоединились жалобные вопли вест-индских плантаторов и благочестивые размышления более философичных противников билля об отношении Библии к рабству. Но это была уже роскошь.
Главным аргументом являлись французские события, и потому билль, в 1792 году принятый уже в принципе нижней палатой, в 1793-м – в самый разгар революционной бури – был отвергнут тою же нижней палатой. Через год представители общин несколько оправились и опять приняли первое решение, но лорды стояли на втором.
Чтобы победить это сопротивление, сторонники эмансипации оставили на время парламентскую борьбу и занялись более мирной пропагандой своего дела. Как одно из средств этой пропаганды решено было образовать колонию свободных негров с целью показать, что негры способны к цивилизации и потому заслуживают уважения своей личности. Таким образом возникла колония Сьерра-Леоне на берегу Гвинейского залива – с главным городом Фритауном, – ныне республика того же названия. Захария Маколей был назначен одним из администраторов, а немного спустя – и директором колонии. Дело было в высшей степени трудное. Прежде всего, приходилось бороться с губительным климатом местности, затем – с почти непобедимой косностью негров, воспитанных долгой каторгой невольничества. Нужны были железная воля Захарии Маколея и его безграничная, почти фанатичная преданность задаче, чтобы пробыть в этом аду целых шесть лет. Борьба с недовольством и возмущениями колонистов, администрация с обширной перепиской, школьное дело, проповедничество в церкви – на все это хватало Маколея. Ему приходилось играть роль еще и дипломата, потому что соседние африканские племена, особенно их торговые представители, смотрели на колонию недоброжелательно, и Маколею нужно было совершать путешествия к этим соседям, чтобы оградить себя от их неприязни. В 1794 году случилось событие еще более печального свойства. К Фритауну прибыла флотилия французских работорговцев под флагом республики и предъявила дирекции требование выдать сбежавший живой груз, будто бы укрывшийся в колонии. Тщетно Маколей уверял капитана флотилии, что никакие беглые негры не укрываются колонией, и напоминал о принципах великой революции – ему отвечали, что эти принципы хороши на берегах Сены, а не в Африке, на берегу Гвинейского залива. Правда, Маколея накормили обедом, – к великому его негодованию, без молитвы, – но колония все-таки пострадала, потому что рассерженные мореплаватели в припадке гнева не пощадили ничего, что поддавалось уничтожению.