Страница 12 из 17
Смерть Бурра, последовавшая в 61 году, возвестила окончательное падение Сенеки. Предполагали, что Бурр умер от отравы, посланной ему Нероном. В лице Бурра Сенека лишился последнего своего сотоварища и единомышленника при дворе, и ненавидевшая философа партия подняла голос. Наушники стали клеветать Нерону на Сенеку. Философа обвиняли в том, что он накоплял богатства, ища популярности в народе, что он хотел превзойти самого императора великолепием своих вилл и садов, уверяли, что Сенека имел претензию быть единственным красноречивым оратором своего века, что он стал чаще писать стихи с тех пор, как Нерон предался этому занятию, что Сенека – постоянный враг всяких развлечений цезаря, причем не только отрицает заслуги его в укрощении лошадей, но и смеется над его пением. Сенека хочет уверить, что все хорошие акты царствования принадлежат ему, а между тем Нерон уже не ребенок, и пора ему освободиться из-под надзора педантичного наставника.
Когда Сенеку предупредили об этой клевете и философ заметил охлаждение к себе со стороны Нерона, он попросил аудиенции у императора и, по словам Тацита, сказал ему приблизительно следующее: “Уже четырнадцать лет, цезарь, как я нахожусь при тебе, и уже восьмой год, как ты царствуешь. За это время ты награждал меня столькими почестями и подарками, что они могут назваться безграничными. Сошлюсь на примеры великих императоров, которые были до тебя. Твой прадед Август позволил Агриппе удалиться в Митилены и предоставил Меценату жить в Риме как частному лицу. Один из этих мужей был товарищем Августа на войне, другой помогал ему в управлении государством; оба они получили вознаграждение за свои заслуги. Я, со своей стороны, принес тебе лишь плод моих занятий в тиши уединения, и на них-то выпала славная доля принять участие в образовании твоей юности. Ты за это наградил меня таким богатством, что часто я говорю сам с собой: “Я ли, скромный римский всадник и провинциал по месту рождения, должен считать себя между влиятельнейшими гражданами Рима? Где тот разум, который советовал мне довольствоваться малым? В каких садах я гуляю, какие у меня роскошные виллы, какие обширные поля и какие громадные доходы!” Только одним могу я оправдываться, что я не должен был мешать проявлениям твоей щедрости. Но мы оба достигли предела: ты дал мне столько, сколько может дать цезарь своему другу, и я получил, сколько только может получить друг от своего цезаря. Такое богатство возбуждает зависть; зависть, конечно, как и все смертное, не опасна тебе, но для меня она тяжела, и мне надо подумать о себе. Как усталый путник или воин просит подкрепления, так и я на этом жизненном пути оказываюсь неспособным вынести бремя мелких забот о моем богатстве и прошу твоей помощи. Прими его обратно и прикажи управлять им своим чиновникам. Не обращаясь к бедности, я хочу только отказаться от избытка богатства, который обременяет меня, а сам я удалюсь на покой и то время, которое отнимают у меня мои дворцы и виллы, посвящу отвлеченным занятиям. Тебе достаточно твоего опыта в управлениях государством. Пусть старые люди умирают на покое. Тебе же послужит на славу то, что ты умел даровать высшее богатство людям, которые могут жить и без него”.
Нерон возражал Сенеке. Он уверял философа, что тот еще необходим ему, чтобы удерживать от опасных увлечений молодости и помогать своими советами в управлении государством. Что же касается богатства Сенеки, то Нерон только может стыдиться того, что его вольноотпущенники богаче, чем Сенека. Если б он принял обратно богатства Сенеки и отпустил его, то говорили бы, что философ боится жадности и скупости императора. И неужели достойно мудреца искать славы, унижая своих друзей? В заключение аудиенции Нерон обнял и поцеловал Сенеку, скрывая, как замечает Тацит, разгоревшуюся в нем ненависть под вероломной лаской. Сенеке осталось только благодарить властителя, однако он все-таки стал избегать показываться при дворе и даже реже ездил в Рим, ссылаясь на нездоровье или на занятия философией.
Время от времени, однако, имя Сенеки при дворе произносилось. Враги его не могли успокоиться, пока он был жив, и доносы повторялись. Так, вскоре по удалении Сенеки от двора некто Роман обвинил его вместе с Пизоном в заговоре против Нерона. На этот раз Сенеке удалось отвести от себя подозрение и обратить его на самого доносчика.
Некоторое время спустя у Поппеи родилась дочь. По случаю благополучных родов был устроен целый ряд празднеств. Весь сенат собрался, чтобы поздравить любовницу императора; один гордый Тразея, рискуя возбудить против себя преследование, не явился. Однако под влиянием Сенеки Нерон не только не преследовал его, но, при следующей встрече с философом, заявил, что помирился с Тразеей. Сенека поздравил Нерона.
После знаменитого римского пожара Сенека пожертвовал пострадавшим значительную часть своего состояния; однако, так как с целью отстроить Рим принялись истощать средства других городов Италии и провинций, причем грабили преимущественно храмы и даже похищали статуи богов, Сенека, чтобы отклонить от себя народную злобу за участие в святотатстве, просил у Нерона разрешения уехать в отдаленное поместье. Когда же ему было в этом отказано, он сослался на нервную болезнь и не выходил из дому, не принимая и у себя никого. Это вызвало у Нерона подозрение, и он приказал вольноотпущеннику Клеонику отравить Сенеку. Покушение это не увенчалось успехом, так как Сенека уже давно вел образ жизни, достойный стоического философа, питался только овощами и пил ключевую воду.
Не это ли последнее злодеяние Нерона вызвало полное горечи сто третье письмо к Луцилию: “Каждый день, – пишет своему другу философ, – жди опасности со стороны людей. Укрепись против нее и будь осторожен и внимателен. Никакое бедствие не случается так часто, не поражает так неожиданно, не подкрадывается так незаметно. Прежде чем налетит буря, гремит гром. В строениях, прежде чем они рушатся, слышен треск. Пожар возвещается дымом. Опасность же со стороны людей наступает внезапно, и чем она ближе, тем тщательнее скрыта. Ты горько ошибаешься, если веришь выражению лиц людей, приближающихся к тебе. У них внешность людей, но души звериные. Но и звери страшны лишь в первый момент встречи, а раз он миновал, они не тронут, ибо только нужда заставляет их нападать и только голод или страх вовлекает в битву. Человеку же доставляет наслаждение губить ближнего.
Итак, помни всегда об опасности, угрожающей тебе со стороны людей; но помни также и то, в чем состоят твои обязанности по отношению к людям. Остерегайся их, чтобы они не вредили тебе, но не вреди им сам. Радуйся удаче ближнего, сочувствуй его горю и помни, чего должен ты опасаться и какие чувства должен выказывать сам. Поступая так, ты достигнешь если не того, что тебе не будут вредить, то хотя бы того, что ты не будешь обманут.
Насколько можешь, ищи убежища в философии. Она скроет тебя в своих объятиях. В ее святилище ты безопаснее, чем где-либо. Но не гордись ею: для многих, кто самодовольно и гордо рисовался ею, она послужила источником бедствий. Исправляй с ее помощью свои пороки, но не уличай чужих. Не уклоняйся от общепринятых обычаев, чтобы не казалось, что ты осуждаешь то, чего не делаешь. Можно быть мудрым, не величаясь и не возбуждая к себе зависти”.