Страница 8 из 16
Михаил. Что это?
Дьяков. Взаймы у меня просили, помните? Так вот-с. Полторы тысячи. Больше сейчас не могу. Усадьбу продам, – тогда вышлю. А пока до Берлина хватит.
Михаил. Спасибо. Мне сейчас не надо.
Дьяков. Как не надо? На что же поедете? Да ну же, берите. Ведь все равно возьмете. Лучше у меня, чем у процентщика. Все-таки, родственник. Очень прошу вас, Михаил Александрович. Для Вареньки. Только ей не говорите, – она не возьмет.
Михаил. Ну, ладно. Потом.
Дьяков. Когда же потом? Может быть, наедине не увидимся.
Михаил. Да ведь расписку надо, вексель, что ли?
Дьяков. Что за расписки, помилуйте-с! (Сует ему деньги. Он кладет их в карман). Ах, да, насчет паспорта. Давно готов, в Луганове оставил, вышлю с нарочным. Ну, кажется, все?.. А теперь ступайте к ней, успокойте… И скорее, ради Бога, скорее поезжайте, – сейчас же… А то поздно будет. Перерешу. Я ведь ничего не могу решить, как следует. Отниму Сашку, а она ведь без него не поедет. Как вы думаете, Михаил Александрович, ведь без Сашки не поедет, а?
Михаил. Что вы говорите, Дьяков? Точно бредите…голова, должно быть; у вас не в порядке.
Дьяков. Ну, полно, не сердитесь. Пошутил. А, может быть, и брежу. С ума схожу. Дурак сходит с ума. «3аяц бесится». Помните, «бешеный заяц»? Это мне Митенька сосплетничал. Ну, ничего, не бойтесь, не укушу.
Михаил. Шут вы, просто шут! Заразились от вашего Митеньки.
Дьяков. Не троньте Митеньку, – он пьян, да умен. А вы пьяны никогда не бывали, не по-немецки, а по-русски? И влюблены никогда не бывали? Не хотите сказать? Ну, так я скажу: не бывали, не бывали и не будете! Эх, умный вы человек. Михаил Александрович, а не хватает какого-то винтика. Оттого и с дураком не можете справиться… Да ну же, не сердитесь, что это, право, и пошутить нельзя!
Михаил. Шутите со мною, сударь; сколько угодно: но если вы вздумаете с Варенькой…
Дьяков. Ну-с, что же тогда?
Михаил. Тогда я вам ноги переломаю, вот что!
Уходит.
VIII
Дьяков один. Смотрит вслед Михаилу, потом бежит за ним. «Михаил Александрович! Михаил Александрович!» Возвращается к скамье, садится и, так же, как давеча, прислоняется головой к стволу березы, закрывает глаза. В глубине рощи Душенька и Ксандра перекликаются.
Голос Ксандры (поет).
Голос Душеньки. Ay! Ay! Мишка! Варька! Где же вы? Подите сюда. Сколько тут ландышей.
Голос Ксандры (поет).
Входит Александр Михайлович.
IX
Александр Михайлович садится рядом с Дьяковым. Тот не замечает его. Александр Михайлович кладет ему руку на плечо.
Дьяков. Ах; папенька! Извините, я не слышал…
Александр Михайлович. Уснул?
Дьяков. Нет, так. Песни заслушался.
Александр Михайлович. Да, утешная песенка, старинная. Куда лучше нынешних… А я тебя искал, Николай. Поговорить надо. Решили вы? Что ж ты молчишь? Не хочешь говорить со мною?
Дьяков. Нет, папенька, голубчик, ради Бога, не думайте! Ведь я же вас; как отца, больше, чем отца. Ну, да что говорить, сами знаете…
Александр Михайлович. Любишь, а не веришь?
Дьяков. Да нет же, верю, вам одним только и верю.
Александр Михайлович. Отчего же не хочешь сказать?
Дьяков. Что сказать? Ничего я не знаю. Запутался. Голова кругом идет. В самом деле, точно с ума схожу. Знаю одно: не хочу ее держать насильно, тираном быть, убийцею. Хочет за границу ехать, пусть едет…
Александр Михайлович. С кем? С Мишею?
Дьяков. С кем хочет. Мне все равно.
Александр Михайлович. А Сашка?
Дьяков. Пусть и Сашку берет.
Александр Михайлович. Скатертью, значит; дорога, – ступай с Богом на все четыре стороны? Славно решил! Жена, говорят, не башмак; – с ноги не скинешь. А ты взял, да и скинул. Надоело возиться, – и за щеку. Да ты хоть бы меня-то спросил, ведь и мне не чужая, небось…
Дьяков. Папенька; вы же сами видите…
Александр Михайлович. Ничего я не вижу. Вижу только, что задурила бабенка, а ты и раскис. Смотреть тошно. Сам хуже всякой бабы, тряпка, малодушный ты человек! Ну, скажи ты мне на милость – да не сразу, не сразу говори, а подумавши, скажи, любит она тебя или нет? Aгa, задумался? Не знаешь? Аль и вправду не знаешь?
Дьяков (тихо, как будто про себя). Не знаю.
Александр Михайлович. А хочешь; скажу?
Дьяков. Скажите.
Александр Михайлович. Да ведь не поверишь?
Дьяков. Поверю; больше; чем себе поверю!
Александр Михайлович. Ну; так вот что, Николай: кто кого из вас больше любит, я не знаю. А что она тебя любит без памяти, – это знаю…
Дьяков. Любит и мучает так?
Александр Михайлович. А ты что думал? Ну, ладно, пусть я – старый дурак, из ума выжил, ничего не знаю, да ведь и ты не знаешь. Наверняка бы знать; что не любит, – разошлись бы да дело с концом. Ну, а что, если любит? Если вот все это – «люблю; не люблю» – только бред, наваждение, экзальтация, Мишкины глупости? Сама не знает, что делает, да ведь узнает когда-нибудь, и что тогда будет?
Дьяков. Оставьте, оставьте, папенька…
Александр Михайлович. Нет, не оставлю. Я за нее ответ дам Богу. За что же ты губишь ее? Можешь спасти и не хочешь.
Дьяков. Как спасти?
Александр Михайлович. Будто не знаешь?
Дьяков. Отнять Сашку?
Александр Михайлович. Ну вот – в одно слово.
Дьяков. Да разве это спасет?
Александр Михайлович. Спасет, если любит.
Дьяков. Нет, папенька, я этого не сделаю.
Александр Михайлович. Как знаешь. (Встает).
Дьяков. Постойте.
Александр Михайлович. Ну, что.
Дьяков. Нет, ничего.
Александр Михайлович. Боишься? Взять на себя не хочешь?
Дьяков. Не могу.
Александр Михайлович. А если я возьму? Не можешь и этого. Ну, ладно, делай, как знаешь, и я по-своему сделаю. Только не мешай, молчи, не говори никому… Даешь слово?
Дьяков. Даю.
Александр Михайлович. А знаешь что, Николай, ведь Миша-то, пожалуй, прав: дурак ты, просто дурак, да и только! Ты как думаешь, а?
Дьяков. Не знаю… Может и дурак.
Александр Михайлович. Ну и пусть! А я за такого дурака десять умных отдам. Христос с тобой!
Обнимает его. Входит Митенька