Страница 6 из 16
Ну, вот, так и в раю. А если не так, мне и рая не надо… Слышишь, кукушка? Кукушечка-матушка, нy-ка, скукуй, сколько мне на свете жить? Раз-два-три-четыре-пять… Да ну же, еще, голубушка! Нет, замолчала. Все-то пять годков!
Ксандра. А тебе бы сколько?
Душенька. Чем больше, тем лучше. Всегда. Вечно.
Ксандра. И чтоб все было, как есть? Все то же, все то же без конца?
Душенька. Да, все то же. Лучше не надо.
Ксандра. Какой ужас!
Душенька. Чем же ужас? Разве нехорошо, как сейчас?
Ксандра. Нехорошо. Здесь, на земле, все нехорошо, ужасно, отвратительно…
Входит Варенька.
II
Ксандра, Душенька и Варенька.
Душенька. Варька! Ты откуда?
Варенька. У Любиньки была на кладбище. Хорошо там. Хорошо сейчас лежать в земле. Кажется, так бы и легла. Спокойно, блаженно. Как в раю, А вы о чем?
Душенька. Мы тоже о рае. Что у нас тут, в Премухине, рай.
Варенька. Да, рай, а живем, как в аду. Все хорошие, добрые, умные. Любим друг друга и мучаем. Чем больше любим, тем больше мучаем. Уж лучше бы совсем не любить… Знаете, девочки, мне все что-то кажется, что и я скоро, как Любинька…
Душенька. Полно, Варька, перестань! Погоди, все хорошо будет, – только потерпи немножко. Вот ужо с Николаем помиритесь, ты к нему вернешься.
Варенька. Вернусь, сама знаю, что этим кончится.
Ксандра. Лучше ей умереть, чем вернуться к нему!
Душенька. Прости, Варька. Я глупость сказала.
Варенька. Нет, говори.
Душенька. Я хотела сказать, что ты его опять полюбишь.
Варенька. Полюблю? Да я его уже люблю! Этого никто понять не хочет. И вы, и вы не понимаете. Ну, да, люблю, но не так, как надо ему. Пусть же другая так полюбит. Я найду ему другую, настоящую, лучше меня. Это мне самим Богом назначено. И я это сделаю. И сделаю так нежно, так тихо, что он и не услышит, как я уйду от него, а та, другая, придет. И он полюбит ее и будет счастлив. И тогда я уйду спокойно – мне больше ничего не надо.
Ксандра кладет Вареньке на голову венок из ландышей.
Варенька (улыбаясь). Жертву, венчаешь?
Ксандра. Нет, победу!
Голос Михаила (издали). Варенька! Варенька!
Варенька. Здесь, Миша!
Голос Михаила. Ступай сюда!
Варенька. Иду!
Уходит.
III
Душенька и Ксандра.
Душенька. Как странно! Разве это можно?
Ксандра. Что?
Душенька. Да вот, что она придумала – мужа выдать замуж.
Ксандра (смеясь и хлопая в ладоши). Чудесно; чудесно придумала. Вот именно, выдать мужа замуж! Они все только нас выдают, а теперь и мы будем их. Варька начнет, она освободится первая, а за ней и другие…
Душенька (глядя по дорожке в лес). Постой! Сюда идут. Им поговорить надо. Пойдем.
Ксандра и Душенька уходят вниз по реке. Варенька и Михаил идут по дорожке из лесу.
IV
Варенька и Михаил.
Михаил. Не могу я так уехать, Варя! Я должен знать, что с тобою будет.
Варенька. Ах, Миша, я сама не знаю! Поеду к мужу в Луганово, – этим кончится. Там, по крайней мере, он один. А здесь еще папенька.
Михаил. Что же папенька?
Варенька. Сашку хочет отнять. Думает, что я тогда к мужу вернусь.
Михаил. Пугает. Никогда он этого не сделает.
Варенька. Не сделает. А все-таки могут, ведь могут отнять, имеют по закону право. Вот я и боюсь, ночей не сплю, караулю Сашку, – все кажется, отнимут, украдут, увезут тайком… Ох, Миша. я этого не вынесу! Нет, уж лучше сразу в Луганово…
Михаил. Значит, решила? Вернешься к мужу и будешь с ним жить?
Варенька. Что же делать?
Молчание.
Михаил. Делай, что хочешь, Варя. Только помни, дороги наши расходятся. Я больше не могу помочь тебе ничем. Ты все сама решила, и говорить нам больше не о чем. (Встает).
Варенька. Что ты, Миша? Миша, куда ты? Постой… Господи, что ж это? Как ты можешь?..
Закрывает лицо руками. Михаил молча смотрит на нее, потом вдруг наклоняется и целует ее в голову.
Михаил. Ну, полно, Варя! Прости. Полно же, не буду. Я только так…
Варенька. Только так? Ох, Миша, как страшно! И как ты мог с такою легкостью?..
Михаил. Нет, Варя, не с легкостью. Не могу я видеть, как ты губишь себя.
Варенька. Что же делать? Что же делать?
Михаил. Освободиться, разорвать цепь.
Варенька. Как разорвать? Ведь Сашка – цепь! Его разорвать, что ли?
Михаил. Не разорвать, а оторвать от отца. Помни, Варя, Саша – главная цель твоей жизни. Ты должна быть для него готова на все. Человека сделать из него – человека, который; может быть, будет одним из величайших проявлений Абсолютного, – вот твоя цель. А Дьякова – ты его не изменишь, – он всегда останется тем, что есть и из Саши сделает такое же, как он сам, животное… (Варвара плачет). Что ты? Обиделась? За него обиделась?
Варенька. Да, за него. Нельзя так. Ни о каком человеке так нельзя. И чем он виноват? Ах, Миша, если бы ты только знал, какой он хороший, чистый, любящий! Какое, золотое сердце! И что я с ним сделала!
Михаил. Варя, да ты все еще любишь его?
Варенька. Люблю? Ну, да, люблю, как брата, как сына, как дитя свое. Божье дитя… Животное? Но ведь и с животным нельзя делать то, что я с ним делаю. Помнишь, Миша, как мы детьми плакали, когда читали рассказ об этой собаке, которая позволяет себя убить своему господину и лижет ему руку, прежде чем умереть! Так вот и он: чтоб я с ним не делала, – хоть бы даже стала убивать его, – он и тут целовал бы мои руки, мои ноги, подол моего платья, защищал бы меня до последнего вздоха… Нет, не могу я вынести это раздирающей жалости, этой ужасной точки в сердце, когда обвиняешь себя в том, что разбил, разорвал чужое сердце. Ведь это убийство, хуже убийства. Легко сказать – освободиться. Но ведь я должна через него, через мертвое тело его… Или его, или себя… Нет, уж лучше себя!
Михаил. Послушай, Варя, скажи мне все, слышишь, все, как на исповеди… Мне нужна твоя исповедь, Я требую этого. Ты и теперь живешь с ним, как с мужем?
Варенька. Нет, с тех пор, как Саша родился, не живу. Да и прежде… Я никогда его так не любила.
Михаил. Зачем же вышла замуж?
Варенька. Разве я знала? Разве об этом знают девушки? Ничего не должны знать, должны верить, как дурочки, что детей приносят аисты, или вот как Ксандра, – что люди траву едят и от этого дети родятся… А тут еще Любиньку замучили. Помнишь, ты сам говорил: «деспотизм любви – самый страшный из всех деспотизмов, – только бы на волю вырваться». Ну, вот и вырвалась. А с кем, мне было все равно. Ведь Николай еще лучше других… Да, ничего, ничего я не знала – и вдруг… Нет, Миша; не могу я говорить об этом, – не спрашивай… Этого никогда больше не будет… Но ведь было же; было… Знаешь, я теперь как обесчещенная девушка… Укрыться бы, спрятаться от всех и смыть страданиями свой стыд… Мне иногда так стыдно, так страшно; самой себе страшно. Когда я начинаю жалеть этою невыносимою жалостью и вся вдруг слабею, изнемогаю, и опять, опять… Спаси меня, Миша, от самой себя спаси!