Страница 12 из 16
Χ
Полина Марковна, Варенька и Ксандра.
Полина Марковна. Я на минутку, девочки – только два слова сказать… Варя, ты не думаешь, что и я с папенькой?..
Варенька. Нет. мамочка, я знаю, что вы всегда с нами.
Полина Марковна. Ну, не всегда. Ведь и вы не всегда правы. Все мы не правы, и все должны простить друг друга. Прости папеньку. Варя, и меня прости, что не доглядела за ним.
Варенька. Что вы, маменька. Бог с вами! Вы меня простите, вы и папенька…
Полина Марковна. Ничего. Бог простит…
Варенька. Ах, уж не знаю, простит ли…
Полина Марковна. Полно, мой друг, человек прощает, – Бог ли не простит… Когда же едете?
Варенька. Кто вам сказал, маменька?
Полина Марковна. Сама знаю. Да вы не бойтесь – не выдам. Я же знаю, вам с Мишей здесь оставаться нельзя. Поезжайте с Богом. Ведь Миша едет с тобой?
Варенька. Да. со мной.
Полина Марковна. Ты ему верь, но не во всем. У него ум большой, а сердце иногда неумное. Многого не чувствует, а только воображает, что чувствует, и от этого другим больно. Ну, и восторженный. Вы, впрочем, все такие. Это хорошо для девушки, а ты уже мать, – тебе надо было быть спокойною. Да, все преувеличенное незначительно. Это вам всем надо помнить, а Мише особенно. Не согласна?
Варенька. Нет, не совсем.
Ксандра. А я совсем нет.
Полина Марковна. Ну, спорить не будем. Может быть согласитесь потом. Когда же едете?
Варенька. Миша хочет сейчас.
Полина Марковна. Сейчас так сейчас. Чем скорее, тем лучше. У тетки будете?
Варенька. Будем.
Полина Марковна. Ну, так и я туда приеду, – там и простимся. А теперь мне к моему старику пора. (Обнимает ее и молча гладит по волосам и по щеке своим обычным, однообразным движением руки). Ну что, успокоилась?
Варенька. Ах, маменька, голубушка, спасибо вам! Какая вы хорошая! Вы лучше всех на свете!
Полина Марковна. Ну, Христос с тобой!
Уходит.
Ксандра. Скорее, скорее Варьку укладывать, а то Миша придет, а мы не готовы.
Всходят по лестнице в барышнины комнаты. Никого. Светает, но солнце еще не вставало. Входит Михаил. Михаил один. Одет по-дорожному, в бекеше и картузе. В руках – поднос с бокалами и бутылка шампанского. Ставит их на столе. Подходит к окну, смотрит на небо и на часы. Взбегает по лестнице и стучит в дверь.
Голос Вареньки из-за двери. Кто там?
Михаил. Скорее, девочки! Лошади поданы.
Голос Ксандры. Сейчас, Миша.
Михаил (открывая дверь). Я к заднему крыльцу велел подавать, чтоб не услышал папенька. Туда и вещи сносить. Да потихоньку, Феня.
Голос Фени. Будьте спокойны, барин, никто не услышит.
Выходят на площадку лестницы. Варенька, одета по-дорожному, в шляпе с вуалью, Душенька и Ксандра. Все сходят вниз по лестнице.
Михаил (наливая бокалы). Посошок на дорожку… Ах, мои милые, милые девочки, я так счастлив сейчас, как никогда еще не был, и, может быть, никогда уже не буду. Я чувствую силу в себе бесконечную – вашу силу, вашу Любовь. Я силен, как титан Пpoмeтeй… (Вдруг усмехаясь). Гм… гм… господин Прометей, господин Хлестаков…
Ксандра. Что ты, Миша? Какой Хлестаков?
Михаил. Из «Ревизора» Гоголя. Это Белинский дразнит меня: «господин Хлестаков, залетевший в пространства надзвездные»…
Душенька. Полно, голубчик, ой, полно! А то опять будет щекотно…
Ксандра. Твой Белинский – просто дурак!
Михаил. Нет, не он, а мы дураки. Дон-Кихоты, безумцы, романтики. Самые смешные люди в мире. Ну и пусть. Пусть над нами смеются взрослые, важные, умные. Не бойтесь друзья, не они, а мы победим, мы, смешные, победим смеющихся!
Душенька. Смотрите, смотрите, солнышко!
Михаил. Да, вот оно, солнце великого дня! (Раздавая бокалы). За что же выпьем, девочки?
Душенька. За Варьку.
Ксандра. Нет, сначала за всех, за наш союз!
Михаил. Да, первый бокал за него. Да будет он крепок и вечен, как это вечное солнце. Благослови, святое солнце нас святой союз!
Подносят бокалы, чокаются и пьют
Душенька. Ну, а теперь за Варьку.
Михаил. Да, за нее. Нынче с женщиной-матерью и земля, наша мать, как раба, закована, поругана. Но восстанет, свободная, и будет, как Жена, облаченная в Солнце.[28] За освобожденную женщину – Освободительницу мира!
Пьют.
Михаил. Ну, а третий, последний, за что?
Варенька, Душенька и Ксандра. За тебя, за тебя, Мишка! За нашего освободителя! За второе наше солнышко.
Михаил. Нет, не за меня, а за то, что я люблю больше чем себя самого – за освобождающую истину. Помните то, что я вам говорил. – Восторг разрушения – восторг созидания. За разрушающую и созидающую Истину – солнце всех солнц!
Действие четвертое
В Луганове, в доме Дьякова, большая неуютная комната. Одна дверь в прихожую, другая – в кабинет. Два окна – одно на двор, с флигелями и службами, другое – в поле. Вечер. Дождь.
I
Дьяков и Митенька сидят за столом, уставленным закусками и бутылками.
Митенька. Да, брат, скучно на этом свете, а есть ли другой – неизвестно…
Дьяков. Не философствуй, ради Бога! И без того тошно.
Митенька. А ты чего куксишься? Лей!
Дьяков. Не хочу.
Митенька. Ну что же мне с тобой делать? Ну, хочешь, спляшу? (Наигрывает на гитаре).
Дьяков. Полно. Митя, оставь. (Глядя в окно). Эк, зарядил.
Митенька. Ничего, дождик тепленький березовым веником пахнет. Озимым хорошо.
Дьяков. Тоска. Едем, что ли?
Митенька. Едем.
Дьяков. Куда?
Митенька. Неизвестно, куда. Прямо к цыганкам закатимся. Тряхнем стариной – по-улански. Закутим, замутим, пустим дым коромыслом, завьем горе веревочкой.
Дьяков. Да ведь и там тоска… А у этой, как бишь ее, у Апельсины Лимоновны бородавка на носу с рыжим волосом…
Митенька. Это что – бородавка, а вот была у нашего дивизионного – целый пук волос на переносице, – как рассердится, так дыбом и встанут. Противно!
Дьяков (опять глядя в окно). Нет, не березовым веником махнет, а червем дождевым. Знаешь, черви такие – длинные, розовые, слизкие. Препротивные… А намедни дворнику Михею боров палец укусил: резал Михей борова да не дорезал: а тот взбесился, вырвался и укусил, вся рука сгнила, антонов огонь[29] сделался… Говорят, у всех животных. когда они бесятся, слюна ядовитая… и у «бешеного зайца» тоже?
Митенька. Экая дрянь тебе в голову лезет!
Дьяков. Тоска!
Входит Лаврентьич.
28
Откровение Иоанна Богослова (XII, 1).
29
гангрена