Страница 49 из 108
— А картошку когда сажают?
— В апреле где-то. Я никогда не сажал; мы ее мало едим — в основном лаваш и овощи. Много фруктов, конечно!.. Да в этом году никто ничего не посадит: бессмысленно, созреть не успеет.
— Это точно! — поддержал Александр. — Леш, надолго еды осталось?
— На полгода еще хватит, а дальше не знаю. Может, и на год растянуть получится!
— Да-а. Вот кончится «чифан», что ж тогда делать будем? — озадачился Орлов. — Живности-то никакой нет… Муську, разве что, на шашлык пустить?..
Парни захохотали.
— Земля подсохнет, надо будет по городу пройтись, поискать что-нибудь, — добавил он. — Найдем, что или нет… дальше думать будем.
Все опять поддержали. Хорьков спросил:
— Сань, скажи, я вот не пойму: почему сейчас весна, а сентябрь месяц идет?..
— Так мы же в другом полушарии теперь! Были в Северном, а стали в Южном. В разных полушариях времена года разные: в Южной Америке, Южной Африке и Австралии сейчас осень наступает, а у нас — весна в сентябре!.. А ты заметил, что солнце движется справа налево?
— Не-а!..
— Ну присмотрись! Теперь же восток и запад местами поменялись — и север с югом тоже. Я уж сам не знаю, как нынче ориентироваться. Да ладно, привыкнем!.. Надо компас найти — его стрелка все равно будет показывать на север; это бывший юг и сейчас там Антарктида. Вот и нужно на время привыкнуть к тому, что стрелка указывает на юг, а не на север, как раньше — тогда все старые ориентиры не нарушатся, только солнце будет идти справа налево, вот и все! Луна пока что тоже будет «шпарить» наоборот — с запада на восток. Если придет на то нужда, постепенно переменим названия сторон света и старых ориентиров на противоположные, только я что-то не вижу в этом смысла. С календарем будет посложнее: придется «подгонять» его под новые сезоны, но пока этого лучше не делать
— Во, блин, надо же! — воскликнул Лешка.
— Да, такие вот фокусы. Привыкай, привыкай!..
— Дурдом! Ну ладно, давай за тебя… здоровьичка!
— Да уж хотелось бы.
— Это сколько тебе «брякнуло»?
— Пятьдесят шесть уже.
— Ха! Так это тебе на пенсию скоро?.. Конечно — ты вон седой весь!
— Ну да, если бы она была! А теперь — шиш с маслом. Ой, как быстро жизнь пролетела… оглянуться не успел — вчера вроде шестнадцать лет было! Ска-ачут годики. Ну ладно, давай!
— Давай!
Выпили, закусили, закурили. Говорить уже не хотелось, шутить тем более; Лешка попросил Орлова спеть какую-нибудь песню.
— Что, опять «тюремную»?
— Ага, я такие и не слышал!
— Да откуда ж ты услышишь? Их по радио и телику не «крутили» — знали только те, кто в зоне был, да и то на «малолетке» в основном; из поколения в поколение передавали изустно, ни в одном песеннике не найдешь. Между прочим, ты зря смеешься: при внешней примитивности это вполне приличная поэзия — содержательная и лирическая; жаргонные слова совсем не мешают восприятию этой лирики. Вот послушай одну:
Песня была протяжная, немного заунывная, но это придавало ей некий особенный «шарм»: ореол «блатной» жизни всегда привлекателен для незрелых натур, а серьезные люди чувствуют в нем близкую их характеру суровость. Тюрьма — это не шутка! И каждый там может побывать. Даже поговорка есть: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».
В следующих куплетах пелось о том, как «плачут в дальней камере девчата, вспоминая молодость свою… вспоминая, как они когда-то говорили ласково: люблю!» О том, как «рэ-цэ-дэ» задумались, не дышат, вспоминая прошлые «дела», и никто той песни не услышит за стеной тюремной никогда!» А в конце песни звучал лейтмотив жажды свободной жизни и Александр, начав петь чуть слышно, последний куплет исполнял уже громко, почти надрывно, со всей душой вкладывая в слова их истинный смысл: торжество надежды.
Саша снова негромко повторил первый куплет, и песня приобрела вид законченного произведения.
Помолчали немного. Орлов спросил:
— Вот почувствовал, Леша, что и такая простенькая вещь имеет художественную ценность? Здесь всего три аккорда, мелодия лишь чуть отклоняется от основного тона — ля минор, поэзия неказистая. А эмоциональное воздействие… «я тебе дам»! Не всегда «просто» означает безвкусно. Меня так учил понимать музыкальную гармонию руководитель нашего народного оркестра Александр Иванович Бублик — выдающийся музыкант; он много рассказывал ребятам о народных инструментах, а еще больше показывал сам. Ты бы слышал, как он играл на русской балалайке — это просто чудо! Павлик, а ты по какому классу учился?..
— Фортепиано.
— Я, знаешь, думаю, что каждому надо поучиться в музыкальной школе, если есть слух. Не обязательно даже заканчивать ее, но те знания и, главное — привычка к культуре, которые дают такие занятия, могут стать чрезвычайно важными для подростка; даже больше, пожалуй, для его дальнейшей взрослой жизни. Как ты считаешь?
— Вне всякого сомнения. Мне вот неважно было, хорошо ли я научусь играть на пианино, но уроки музыкальной литературы и сольфеджио приносили несравненное наслаждение.
— Да, и я замечу, что не обязательно становиться потом профессиональным музыкантом; можно ограничиться тем, что просто «пиликаешь» для себя — и то уже хорошо!.. Я вот закончил «музыкалку» по классу баяна, а никогда серьезно не был им увлечен: слишком трудный инструмент для обыденного применения — на нем нужно заниматься постоянно. Мне кажется, что лучше было бы учить детей играть на гармошке: она гораздо проще и курс обучения был бы намного короче — на бытовом уровне этого вполне хватало бы! Леш, а у вас в деревне на гармонях «зажигали»?..
— У-у, еще как! Это же наша, курская песня: «Уж ты Порушка-Параня, ты за что любишь Ивана?»
— Ну, так могут в разных областях сказать!.. Главное то, что это образец русского напева. Помнишь телепередачи «Играй, гармонь!»?
— Конечно!
— Их мой земляк готовил — Геннадий Заволокин из Новосибирска. А потом его жена и сын продолжали. Жаль, что сам Заволокин так рано умер!
— Да, хорошие передачи были.
Посидели еще, попели, поболтали. Выпили, и спать улеглись: сильно уж быстро стали утомляться. Требовалось настоящее движение, и его пора уже подходила.
10
На вокзал пошли в понедельник второго ноября. Снег уже давно сошел, и земля неплохо прогрелась, но травки еще не предвиделось: сильно уж промерзла почва в прошедшую стужу. Сначала должны были прорасти мхи, грибы и лишайники, спорам которых даже сильный холод не очень страшен, а затем ветром или с птичками могло принести семена высших растений. Деревья, видневшиеся кое-где по округе, растрескались от мороза, но тем, что смогли устоять, внушали надежду, что и они когда-то оживут. Впрочем, могли уцелеть и семена трав.
Солнце уже грело вовсю, и термометр показывал пятнадцать градусов тепла. Хорьков по-хозяйски порылся на складе и подобрал себе и товарищам по комплекту летнего обмундирования: камуфляж, кепи и шнурованные высокие ботинки (берцы); заодно сменили и нижнее белье. Поскольку предстоявшие им земляные работы были очевидно связаны с пачкотней грязью и глиной, красивые на вид ботинки отставили на будущее и обулись в простые кирзовые сапоги: так практичнее.