Черные Земли

«Я боюсь Познания, – подумал он. Страх и впрямь охватил холодными щупальцами его сердце. – Я боюсь Видения. Я боюсь распознать подлинный облик здешней порчи и понять, насколько далеко она зашла».

Он и близко не подходил ни к одной из церквей с тех пор, как им пришлось бежать из Мерсии. А это означало, что до сих пор у него не было шанса собственными глазами Увидеть, какие превращения претерпели здешние жители, не было шанса проанализировать влияние и воздействие тайного владычества ракханских Матерей на веру этих людей. Еще не было. И вот, стоя у ворот этой скромной церквушки, пока местные жители, один за другим, проходили мимо него, Дэмьен осознал, что ему и не хочется ничего Видеть. Не хочется понимать. И никогда не захочется.

Его руки крепко вцепились в чугунную ограду, костяшки пальцев побелели. «Знание – это сила, – напомнил он себе. – И оно необходимо тебе. Не обладая знанием, ты не сможешь бороться с врагом». Но его одолели сомнения, усугубленные испытываемым страхом. Поначалу священник решил, что, совершив Творение в непосредственной близости от одной из местных церквей, он сможет Увидеть здешнюю порчу в ее истинном виде, сможет распознать определенные направления, в которых развивается деградация его веры, сможет уловить некий смысл… А что, если не сможет? Что, если ему удастся вызвать нужный образ – но только затем, чтобы убедиться в том, что он не в силах расшифровать заложенное в нем послание? Порча, которой оказался подвержен здешний край, поражает само сердце; так вправе ли он подвергнуть себя риску столкнуться с ней напрямую?

«Но мне придется, – лихорадочно убеждал он себя. – У меня нет другого выхода». И вновь собрался для Творения. Невольно думая о том, что трудно не Усилие, а Откровение. Невольно думая: «Как хорошо бы моему сердцу стать бесчувственным хотя бы на несколько кратких мгновений…»

Осторожно прикоснулся он к окрестным потокам Фэа – они были сильны и обильны, чего еще мог бы пожелать колдун? – и подключился к земным энергиям с тем, чтобы они перестроили его Зрение так, чтобы оно соответствовало специальным длинам волн Фэа. На мгновение ему стало страшно взглянуть на церковь, и он продолжал смотреть себе под ноги. Серебряно-синее Фэа рябилось и пузырилось на щербатом асфальте, рисунок потоков оказался темным и сложным, под ним исчезли трещины и неровности. Затем, медленно-медленно, он поднял взгляд.

И Увидел.

«О Господи…»

На мгновение он просто остолбенел, отказываясь воспринимать то, что подсказывали ему чувства. Затем, постепенно, пришло Понимание. Церковь была чиста. Чиста! Ее Фэа дышало теплом, проникнутым надеждой и верой, проникнутым молитвами многих поколений, как это можно было бы ожидать где-нибудь в совершенно другом месте и в совершенно иное время. Музыкальное звучание храма не окрашивалось диссонансами земной порчи, но было наполнено гармонией истинной богобоязни. Дэмьен взирал на это с изумлением, взирал, не веря собственным глазам. Он даже покачал головой, словно в надежде перефокусировать Видение на надлежащий лад. Но ничего не изменилось. Аура здания была яркой и чистой, как это и подобает Истинной Церкви. Потоки, обегающие здание, искрились фрагментами человеческих надежд, впитывая их в себя, надежд столь же чистых, как сияние Коры посередине Галактики. А что касается Фэа, истекающего из самого здания… оно было столь же сладостно и богобоязненно, как то, что струится из великого кафедрального Собора в Джаггернауте; и, прислушиваясь, он различил шепот вплетающихся в поток молитв, он уловил слабый, но сладкий запах веры в Единого Бога.

Но это же невозможно.

Просто-напросто невозможно.

Дэмьен отчужденно всмотрелся в происходящее, пытаясь постигнуть его смысл. С какой стати живущие на Востоке ракхи приложили столько усилий и потратили столько времени, чтобы взять под свой контроль Единую Церковь, а добившись цели, не предприняли ничего, чтобы изменить и извратить ее? Какова же тогда их заветная цель, если это не посягновение на дух человека? И как понимать силу, которая, судя по всему, руководит ими самими? Дэмьен был в состоянии понять демона, питающегося человеческой деградацией, заклятого Врага, целью которого было приспособить веру человека к собственным темным замыслам… но не то, что происходило здесь. Этого он не понимал. Эти люди были тверды в своей вере, и их вера приносила свои плоды. Сама земля отвечала на их истовую набожность.

«Этого ли ты хотел? – безмолвно обратился он к самому себе. И чего хотят все остальные – регенты, протекторы, Матери, неизвестный враг, становящийся с каждой ночью все ближе и ближе. – В какую игру здесь играют? И по каким правилам?» Вплоть до последней минуты ему казалось, будто он представляет себе самый общий характер происходящего, по меньшей мере, хотя бы на уровне понятий о Добре и Зле, но сейчас оказалось поставлено под сомнение даже это. Если человечество и обрело здесь врага, то сама природа этого врага была настолько иносущностна, что Дэмьен даже предположительно не взялся бы судить о мотивах, которыми тот руководствуется; не говоря уж о его планах, по-видимому, настолько долгосрочных, что в контексте одного-единственного года – или даже одного столетия – общие очертания уловить просто невозможно. И от этого Дэмьену стало страшно. Очень страшно. Так страшно, как еще никогда не было раньше; так страшно, что он впервые за все время усомнился в том, правильно ли поступил, взявшись за дело, которое не смог бы осуществить никто другой. Даже опираясь на помощь Тарранта. Даже рассчитывая на специфическую помощь Хессет и девочки.

«Так что ж ты такое? – вопросил он. – Что тебе нужно?» Но ответа не последовало – лишь молчание да приглушенный шепот веры. Чистой веры. Праведной. Устрашающей.

Смятенный, с трясущимися руками, он отпрянул от церкви и поплелся в убогую гостиницу дожидаться ночи и возвращения Тарранта.

3

В прибрежных городах медленно наступал вечер, окрашенный багрянцем предзакатного солнца. И еще долго после того, как сгустились сумерки, с городских улиц можно было увидеть далекие блики солнечных лучей, разливающихся над водами моря и скалистыми островками. А когда солнце все-таки село, в небе осталась Кора: свет, лишенный тепла, панцирь ложного золота, надетый на город. Ну скоро, наконец, погаснет и этот свет? Когда они сошли на берег в Мерсии, закат Коры отставал от солнечного на два часа; интересно, каков этот интервал сейчас?

Со вздохом Дэмьен выпустил из руки приоткрытую занавеску. Сильный северный поток в здешнем регионе означает, что он не сможет воспользоваться Фэа для получения информации о планах Матерей и о деталях организованной ими погони. Конечно, можно попробовать использовать Фэа, текущее с юга, чтобы Познать врага… но такие вещи лучше получаются у Тарранта. Охотник гораздо острее воспринимает и истолковывает странные и зачастую загадочные видения, с которыми связано Познание с большого расстояния. Вот пусть он сам это и расхлебывает.

Дэмьен окинул взглядом гостиничные покои: спальню и маленькую гостиную, разделенные шторой, вставленной в арчатый проем. Конечно, он ляжет в гостиной, а спальню предоставит в распоряжение Хессет и девочки. Хоть какая-то приватность. После долгих недель, проведенных в походных условиях, подобная роскошь наводила разве что не на игривый лад, хотя, видит Бог, сколько раз они видели друг друга обнаженными! Тем не менее появившаяся возможность уединиться была, несомненно, приятна. Славная примета цивилизации. И, разумеется, теперь следовало считаться с присутствием девочки.

Девочки…

Она спала, прильнув к Хессет, как котенок; обе, понятно, улеглись на диване. Какой спокойной выглядела она сейчас, когда стены дома защитили ее от внешнего мира. Но насколько надежна эта преграда? Дэмьену не требовалось задействовать Творение, чтобы понять, что их временное убежище прямо-таки пышет убогостью и преступлениями. Почему же это не смущает ее? Почему ясновидческие образы не одолевают ее здесь так же, как на улицах?