Страница 78 из 85
Посол встал и хотел подойти к царю, чтобы передать ему королевину грамоту. Вдруг к нему подскочил думный дьяк, пытаясь взять у него грамоту.
– Не к тебе послана грамота ее величества, а к твоему государю, – с негодованием оттолкнул его посол и передал грамоту самому царю, который, видя поступок посла, с улыбкой покачал головой.
В тронном зале, в Столовой избе, царем был устроен торжественный обед в честь английских гостей. Во время обеда царь, поднявшись со своего места, выпил большой кубок вина за здоровье королевы, своей доброй сестры, и пожаловал из своих рук послу большой кубок рейнского вина с сахаром, чтобы он выпил за здоровье его, московского царя.
Боус с поклоном осушил кубок, провозгласив тост за здоровье царя...
На другой день посол был призван к царю на его половину, и там в присутствии ближних бояр царь повел беседу о делах.
После долгих споров и разговоров царь увидел, что его желания не удовлетворены. Боус заявил, что он не уполномочен решать королевины дела. Он может передать королеве требования царя, но сам решить их не в силах.
Царь вскочил со своего места и, сверкнув глазами, гневно крикнул:
– Коли так, я не считаю твою, английскую, королеву своим другом. Обойдемся и без нее. У меня есть друзья получше королевы!
На это Боус смело ответил:
– Королева – моя повелительница. Она – величайшая в христианском мире государыня, она равна тебе, московскому государю, считающему себя сильнейшим. Королева легко защитится от твоей, государь, злобы. Не имеет она ни в чем недостатка, чтобы напасть на всякого, кто решится быть врагом ее величества.
Царь удивленными глазами глядел на Боуса.
Бояре в страхе замерли на своих местах.
Боус дерзко смотрел в глаза царю.
– Ого! – усмехнулся царь. – Когда так, хорошо. Что ты скажешь о французском или испанском короле?
– Я почитаю, государь, королеву, мою государыню, столь же сильною, как и каждый из них, – отвечал Боус.
– А что ты скажешь о германском цесаре?
– Такова сила моей королевы, что король, ее отец, не очень давно давал субсидию, помогал денежно императору в его войнах против франков.
Услыхав это, царь пришел в крайнее возмущение.
– Ты не посол! – закричал он. – Я выгоню тебя из дворца.
Рассерженный вид царя Ивана привел в содрогание всех присутствующих, кроме английского посла. Он стоял перед царем, не теряя своего достоинства.
Громко он сказал царю в ответ:
– Великий государь, ты можешь поступать, как тебе угодно, по своему желанию, ибо я нахожусь в твоей стране. Однако моя государыня, питая любовь к своим подданным, безусловно сумеет отомстить тому, кто надругается над ее послом.
Царь побагровел от волнения, слушая дерзкую, прямую речь иноземца.
– Иди к себе домой, – сказал он, вдруг притихнув.
Боус поклонился и вышел.
После его ухода царь обратился лицом к боярам:
– Похвалы нашей достоин посол королевы! Сей посол не мог допустить ни одного обидного слова о своей государыне. Это ли не похвально?!
Иван Васильевич погнал дьяков вдогонку за послом.
Вскоре тот вновь предстал пред царем.
– Слушай! – сказал Боусу царь. – Известна моя любовь к сестре моей, королеве Елизавете! Скоро вновь позову я тебя, и мы посоветуемся с тобой, чем полезен будет вашей стране московский государь и чем вы будете нам полезны.
Царь распорядился увеличить послу жалованье на корм. Дьяк Савва Федоров явился в посольский дом и объявил об этом Боусу.
Однако корм оказался так обилен, что посол стал просить отменить его. Несколько раз Боус обращался к царю с этой просьбою, но царь ни за что не соглашался на это.
Роспись нового корма: На каждый день: 1 четверик муки, 2 живых гуся, 20 кур, 7 баранов, 1 бок поросенка, 70 яиц, 10 ф. масла, 70 белых хлебов, 12 хлебов, 1 галлон уксуса, 2 бочонка соленой капусты, 1 гарнц луку, 10 ф. соли, 1/4 бочонка вишневого меда, 1/2 галлона горячего вина, затем много всяких других медов и вин. На 3 дня: 1 бык.
Бояре, дьяки и всякие служилые посольские люди, видя особую милость царя к послу, старались показать ему свое дружеское внимание.
Просьбы английской королевы о привилегиях для английских купцов царем были частью удовлетворены, посол отправил в Англию свое донесение королеве, а сам стал готовиться к обратному путешествию на родину.
Царь Иван с грустью сказал царевичу Федору, сидя в его комнате:
– Чего-чего не делал я ради Варяжского моря! Аглицкой королевне воздал непомерную честь, изъявив свое согласие на ее требования. Тоже ради моря. Имею мысль: в союзе с ней отбить обратно Лифляндское побережье. Пошлю нового посла к ней. Без моря на западе не быть России! Так заповедал нам сам Господь. Не отступлюсь я от той мысли. А коли меня Господь приберет, – добивайся и ты, чтоб то море стало нашим. Во сне я вижу его. Спать не ложусь, чтобы не думать о нем.
Царевич Федор с подобострастием слушал отца, кивая в знак согласия головой.
А когда Иван Васильевич замолчал, царевич, поправив свои рыжеватые волосы, тихо, робко промолвил:
– Мне рассказывал дьяк Совин, будто на море просторно и рыбы летают над водой.
Царь Иван пристально посмотрел в лицо сына.
– Просторно и на моей земле, зело просторно. И не за тем я гонюсь. Матушка Русь не обижена простором. Нам море... море нужно на западе. Понял ли ты меня? Рыбы пускай летают там, а нам надобно, чтобы корабли наши летали по всем морям.
Усердными кивками головы царевич Федор подтвердил, что он понял слова отца.
– Коли меня не будет, ближним советником своим сделай Бориса. Он разумом не обижен. Поможет тебе в трудных делах. А с аглицкими людьми будьте осторожны.
– Слушаю, батюшка! – с услужливой готовностью поспешно ответил царевич.
Царь, глядя на сына, тяжело вздохнул. Посидев молча, он вдруг спросил:
– Жаль тебе будет отца, коли он Богу душу отдаст? Немощен я, болен, пухну невесть отчего. Чувствую свой скорый конец.
Глаза царя Ивана, большие, полные внезапно нахлынувшей на него горькой озабоченности, испугали царевича. Царь ждал ответа.
– На все воля Божья, государь... – сокрушенно потряс головою царевич Федор.
– Дурак! Не то молвил! – Топнув ногою, царь поднялся с места и разбитой походкой, высокий, сутулый, опираясь на посох, пошел к дверям. На пороге он снова гневно повторил: – Дурак!
И вышел.
Царевич Федор с растерянным видом поклонился ему вслед, а затем, обернувшись к иконам, стал усердно класть земные поклоны.
...Беседы с английским послом и донесения дьяков Посольского приказа убедили царя Ивана в том, что Англия ведет хитрую, расчетливую игру с Москвою и что она не отступит от преследования только своей выгоды. Это особенно ясно стало царю после переговоров Писемского о сватовстве его, царя, к Марии Гастингс. Сватовство было одним из способов познать искренность дружбы английской королевы. Средство это было крайнее, неожиданное для королевы и, быть может, очень смелое, даже дерзкое, и поэтому лучше можно было уловить искреннее настроение королевы. Застигнутые врасплох таким необычайным актом дружелюбия, англичане вынуждены были говорить и делать не то, что бы они говорили и делали, если бы заранее были подготовлены к этому. Писемский зорко следил в Лондоне за всем, что происходило при дворе королевы в связи с его приездом.
Иван Васильевич велел позвать к себе в покои Писемского.
– Держи при себе, – сказал он дьяку, когда тот явился, – все, что видел и слышал в Англии...
Тихо рассмеявшись, он продолжал:
– Смеха достойна наша с тобою затея! Однако скрывать мне от тебя-то нечего: польза от странствия твоего в ту страну получилась немалая. А уж какой я жених! Холодеет, Федор, во мне кровь, чувствую то с каждым днем. Желания мои истлевают, как сорванные наземь осенние листья... Ну, да иди! Спасибо тебе за верную службу!..
Затем, нагнувшись к уху Писемского, царь прошептал:
– А коли умру, служи так же и сыну моему... Иди.