Женщины у колодца

Оливер даже побледнел от волнения. Но заметив, что Иёрген хочет уйти, он пожалел о своей вспыльчивости и, засунув руку в карман, вытащил оттуда свою трубочку. Он подал её Иёргену, говоря:

— Не хочешь ли? Я принёс её для тебя.

— Разве ты уже бросил курить?

— Давно уже. Ещё в больнице. Эту трубку я как-то купил за границей. Если ты хочешь её иметь...

— Нет. Ты должен её поберечь.

Они пошли домой.

— О, пожалуйста, не старайся представиться благочестивым и не криви рта усмешкой! Нет, Иёрген, не трать усилий для этого! — воскликнул Оливер, снова вспылив. — Не стоит! Меня постигло как раз то, что ты говорил. У тебя твоя судьба, у меня своя, и мы оба должны нести её. Вот, например, ты не можешь выйти в море и это происходит от того, что у тебя всё есть в достаточном количестве, даже больше чем нужно тебе. Господь ведёт точный счёт всему, говорю тебе! Он как будто крадёт у тебя избыток. Конечно!

Иёрген наморщил брови и открыл рот, словно собираясь что-то ответить. В этот момент он был похож на раздражённого человека. Но он так и не произнёс ни слова,

Впрочем, Оливер успокоился и снова заговорил другим тоном:

— Я знаю хорошо, что всё в руце Божьей. И если мы попытаемся поступать согласно его заповедям, то нам будет хорошо... Что ж, ты всё-таки не хочешь взять мою трубку?

— Ты не должен её отдавать, — ответил Иёрген уклончиво. Но, заметив огорчённое выражение лица калеки, он изменил своё решение: — Зачем мне такая дорогая трубка? — сказал он.

— Ты должен её иметь, — сказал Оливер. — Я отдаю её тебе, потому что я всё время о тебе думал. Ты тоже можешь сделать мне, при случае, одолжение, и я уверен, что ты это сделаешь, если понадобится.

В последнее время услужливые соседи не раз оказывали помощь Оливеру. Он сам никогда не просил об этом, но его мать отправлялась вечером, когда запирались лавки, и просила одолжить ей «до следующего утра» либо чашку кофейных зёрен, либо тарелку ржаной муки. И чего только не умела выпросить старуха для себя! Однажды вечером она даже выпросила у старого Мартина навагу.

С сыном она часто вступала в пререкания.

— Куда ты только девал деньги, которые заработал до наступления бури? — спрашивала она.

— Так я и сказал тебе! — отвечал он.

Но она была настойчива и продолжала приставать к нему, пока наконец он не вышел из себя и не бросил ей деньги на стол. Единственное, что осталось у него от заработка, был голубой галстук, который он успел купить. Вообще денег было немного, о нет! Он собирал эту сумму по копейкам и очень старательно откладывал каждую получку за проданную рыбу. Но много ли, мало ли было тут денег, а всё-таки их могло бы хватить на покупку нового костюма и на соломенную шляпу, о которой он мечтал. Это рушилось теперь. Разумеется, он не отдал бы этих денег, если б на то не воля Божья! Господь вмешался в это дело, послав дурную погоду и воспрепятствовал Оливеру выполнить своё доброе намерение. А уж если он не мог его выполнить, то пусть всё пропадает целиком!

Он выпрямился с вызывающим видом и сказал матери:

— Теперь оставь меня в покое!

Но мать этим не удовлетворилась. Всё ли он отдал ей?

— Да, — возразила она. — Я конечно оставлю тебя в покое. Но если я должна уплатить наши долги, то знай, что этих денег не хватит!

Он высказал тогда то, что давно уже мелькало у него в голове.

— За себя я не боюсь, будь в этом уверена. Если ты можешь пробиться как-нибудь, то ведь и я могу тоже!

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

— Что я хочу сказать? Только то, что я калека, что я беспомощный, нет у тебя глаз, что ли?

— Не должна ли я идти просить милостыню?

— Ну, не совсем... Нет! Но разве ты не могла бы получить какое-нибудь пособие из вспомогательной кассы?

— Вот оно что! — сказала она и поджала губы.

— Разве это совсем немыслимо? Ведь я же такой беспомощный...

— Беспомощный! — воскликнула она, выйдя окончательно из себя. — Я скажу тебе кое-что теперь. Ты сам не хочешь ничего делать, решительно ничего! Почему ты не посмотрел вчера и не отправился в море, когда оно стало спокойным? А сегодня опять сильное волнение,

— Вчера также было.

— Да? А не можешь ли ты мне сказать, отчего выезжал Иёрген? — спросила она многозначительно.

— Разве Иёрген выезжал? О, ему это можно сделать. У него прекрасная, новая лодка, — сказал со вздохом Оливер.

Они замолчали. Но мать всё ещё была очень возбуждена и не скрывала этого.

— Ты продаёшь двери дома, — проговорила она. — Хорошо, что ты ещё не продал стен! Ах, я была бы рада лежать в земле!

— И я тоже. Прежде тебя!

— Ты? — возразила она с презрительной насмешкой. — Ты ведь лежишь в доме! Я уверена, что если мне выдадут что-нибудь из вспомогательной кассы, то мне ещё придётся тебя кормить.

Тут Оливер разразился громким смехом. Что за неразумные речи!

— Нет, это уже слишком! Ха, ха, ха! замолчи же теперь. Остальное ты можешь сама себе говорить.

Но спустя некоторое время в доме опять не было рыбы к варёному картофелю и не было ни одного полена дров для очага. Можно было иногда в течение дня улучить какой-нибудь час и выехать в море, когда оно несколько успокаивалось, но Оливер всегда упускал удобную минуту, и бухта снова покрывалась кипучими пенистыми волнами. Что бы это значило? Небо было безжалостным. Никогда ещё гром не гремел с такой силой над городом.

Оливер пересаживался с одного стула на другой, сидел целыми часами с сонным видом или же засыпал, облокотившись на стол и положив голову на руки. По временам он дразнил кошку, тыкая в неё своей деревяшкой. Однажды он полез на крышу. Оливер был старый матрос. Ему хотелось влезть на высоту. На крыше он подошёл к громоотводу, поправил пару черепиц и снова спустился, он чувствовал себя очень скверно. Мать больше не готовила обеда. Однажды утром она ушла и не возвращалась целый день. Когда она не пришла и на другой день, Оливер отправился к одному знающему человеку и сказал ему:

— Не можешь ли ты оказать мне услугу и осмотреть мой громоотвод? Я боюсь, что попортил его, когда поправлял на крыше черепицы.

— Разве ты так торопишься? — спросил тот.

— Да. Будь так добр и пойди со мой сейчас. Ведь начинается гроза и я боюсь, что в дом ударит молния.

— Да, — сказал он Оливеру, осмотрев громоотвод. — Если бы случилось несчастье, то ты сам был бы виноват в этом.

— Как так?

— Бог мой, ведь громоотвод-то у тебя разломан! Он доходит до крыши и там прекращается. Если б ударила молния, то прямо бы попала в очаг.

— Теперь я вижу, как хорошо, что моя мать как раз в это время пошла в гости. Несчастье поразило бы только одного меня.

Когда всё было исправлено, то Оливер спросил, что он должен за работу.

— Ничего, — получил он в ответ.

— Всё-таки я хочу заплатить за это.

— Да, но торопиться нечего. Если ты поймаешь когда-нибудь лишнюю навагу, то можешь принести её мне.

— О, я принесу тебе целую связку! — сказал Оливер.

Он говорил нарочно громко и развязно, чтобы все проходящие слышали его. Как раз Петра проходила мимо. Пусть она слышит, что он предлагал заплатить за работу и даже хотел хорошо заплатить.

Петра пошла дальше, вероятно, к новому дому Маттиса. Ведь он будет её домом! Оливер жалел, что у него нет новой соломенной шляпы. Тогда он мог бы поклониться девушке как следует. Но у него ровно ничего не было!..

Мать не вернулась. Что же такое случилось с нею? В самом деле, не пошла ли она действительно просить подаяния?

Оливер возобновил свои посещения мелочных лавок. Он довольно долго не делал этого и теперь везде находился для него какой-нибудь ящик, на котором он мог отдохнуть во время своего визита, и, и придачу, он ещё получал морской сухарь, который грыз с большим удовольствием. Посмотрите-ка, он грызёт эти твёрдые, как камень, сухари, делая это только ради собственного удовольствия, просто ради шутки! Никто не удивлялся, что бывшему матросу всё ещё приходятся по вкусу корабельные сухари. Притом же у него были такие чудесные зубы!