Бенони

В самый разгар веселья в дверях возник Мак. Он держал письмо. Воцарилась мёртвая тишина, и каждый мечтал про себя очутиться где-нибудь далеко отсюда, такое почтение внушал всем этот старый господин. Но Мак просто обвёл глазами комнату; не пристало ему изображать по отношению к прислуге мелочного и придирчивого хозяина.

— Ты доставь это письмо Хартвигсену, — только и сказал он, обращаясь к Свену.

А Свен взял письмо, поклонился по-учёному и сказал, что, конечно же, письмо будет доставлено.

Затем Мак повернулся и ушёл.

После его ухода некоторое время царила тишина, а потом возобновилось веселье, ещё более шумное, чем раньше, потому что все чувствовали себя так, словно избежали большой опасности. Вот здесь стоял Мак, вот такие слова он говорил, прямо как мы с вами, ох, какой человек!

Свен-Сторож воскликнул:

— А теперь давайте споём про девушек из Сороси. Вы только подтягивайте как следует. После каждого куплета, который пропою я, вы должны хором подхватывать «О, девушки из Сороси!».. Меня так выучили. Ну, Давайте начнём!

— А может, немного потанцуем? — дерзко спросила Брамапутра. Прямо дьявол какой-то сидел внутри у этой бабы.

Старший батрак ответил зловещим голосом:

— Да-да, Уле, конечно, сейчас на Лофотенах, зато потом...

— Вот и можешь поцеловать меня завтра вместе с Уле, — ответила Брамапутра и приблизилась к нему, подпрыгивая от желания танцевать.

И батрак снизошёл до того, что поглядел на неё и сказал:

— Вот если бы не Пасха...

— Можешь поцеловать меня завтра вместе с Пасхой, — отвечала Брамапутра.

И батрак вступил в круг и начал кружить свою даму. А силушки у него для танцев хватало с избытком. За ними вышел в круг Свен с горничной Эллен, за ними ещё две пары. Сбегали за парнем, который умел играть на аккордеоне, получились настоящие танцы к великой радости для всех. Но два седых нахлебника, Фредрик Менза и Монс, сидели в уголку, смотрели на всё и выглядели словно лишённые души пришельцы из другого мира. Порой они заговаривали друг с другом, спрашивали, отвечали, как будто их слова были кому-нибудь нужны. А они всё сидели со своей весёлой тупостью, как два придурка, и уж, верно, им чудилось, что это комната хватает людей и заставляет их плясать. Порой они даже протягивали в воздух свои руки, похожие на сухие ветки, чтобы унять расходившуюся комнату.

А Свен-Сторож, куда бы это он подевался вместе с горничной Эллен? Да они шмыгнули прочь и всласть наворковались в сторонке, и Свен два раза обнимал её и крепко целовал. Она была такая тоненькая, и Эллен было такое чудесное имя, и вообще она всем взяла. Когда он говорил ей что-нибудь ласковое, у неё в каждом глазу вспыхивали колючие огоньки, и она тоже казалась влюблённой. Ему всё в ней нравилось. «У тебя такие маленькие и холодные ручки, их приятно взять в руки и отогреть, — сказал Свен. — Вдобавок имя Эллен очень легко выговаривать. Эллен — это датское имя».

Как молоды они были и как влюблены, оба — он и она.

А на другой день Свен-Сторож отбыл на Лофотены.

XII

Молодой Арентсен отправился в долгий путь. Он вышел с утра пораньше и теперь, к полудню, миновал середину леса по дороге в соседний приход. Идёт он пешком, на дворе суббота, погода мягкая, зимняя.

А куда же направляется наш законник, какие у нею планы? Этот ленивый молодой Арентсен, этот праздный гуляка, чего ради он так себя утруждает? Бог весть. Впрочем, сам Арентсен говорит себе, что вышел исключительно для пользы дела. Не посетил ли он церковь в родном приходе, чтобы люди его заметили и признали, и не с той ли самой целью идёт он теперь в соседнюю церковь?

Молодой Арентсен вынашивает замыслы приобщить народ во множестве приходов к закону и к праву. Так-то оно так, но до весны его замыслам всё равно не суждено осуществиться, ибо все мужчины ушли к Лофотенам, посёлок сидит без гроша, так зачем же хлопотать сегодня?

Молодой Арентсен сбивает снег с пня и устраивает для себя сиденье. Он съедает прихваченную из дома провизию и изрядно отпивает из бутылки, а потом делает ещё два особенно глубоких глотка и швыряет пустую бутылку в снег. Легче будет идти без тяжёлой бутылки, думает молодой Арентсен. Он нимало не огорчён тем, что допил бутылку, благо у него есть при себе другая.

Мирными и красивыми кажутся поле и лес в зимний день. Не унылыми, как ни странно, а даже интересными — в порядке исключения. Арентсен вскидывает голову и вглядывается: ему послышался какой-то звук. Кто-то идёт лесом. Надо же, какая встреча! Это Роза!

Они здороваются, они удивлены — оба.

— Ты к нам? — спрашивает он.

— Да. А ты к нам?

— Да, я иду ради деловых интересов. Мне надо посетить столько церквей, сколько удастся. Чтоб меня узнали.

Роза тоже считает своим долгом объясниться:

— А мне надо в Сирилунн. Я ещё не бывала там с начала года.

Но едва улеглось первое изумление по поводу неожиданной встречи, оба начинают испытывать досаду, что именно сегодня, как на грех, пустились странствовать. Что не могли хоть немного задержаться дома. Для Розы это ещё полбеды, она со времён Эдварды, с тех дней, когда сама она носила короткую юбочку, привыкла через небольшие промежутки времени наведываться в Сирилунн. Но вот Арентсен злится на самого себя и думает: что бы мне погодить ещё день... Впрочем, он не из тех, кто не сумеет найти выход.

— Я так и знал, что ты сегодня не будешь дома, — говорит он.

— Правда?

— Да, вот почему я и пошёл. Я хотел подгадать так, чтобы побывать в вашей церкви, когда тебя там нет.

Раскусила ли она эту выдумку? Она засмеялась и сказала: спасибо, большое, большое спасибо.

— Я думал, тебе это безразлично... Я хотел хоть раз угодить тебе...

— До чего ж ты стал серьёзный, — задумчиво говорит она. — По-твоему, это красиво приходить к нам, когда меня нет?

Но старый холостяк не вынес такого обилия серьёзности.

— Если ты так это воспринимаешь, тогда уж лучше я поверну и пойду с тобой, — заявил он.

Они прошли рядом несколько шагов.

— Нет, — вдруг сказала Роза, — тогда уж лучше я поверну. Я ведь не по делам иду.

И они снова повернули и пошли к дому, где жила Роза.

Шли они и шли, болтали о всякой всячине и неизменно сходились во мнениях. Арентсен малость притомился после того доброго глотка из бутылки.

— Иди-ка вперёд, у меня в сапог что-то попало, — сказал он и пропустил её вперёд.

Роза шла-шла, потом оглянулась и подождала его. Он приближался словно молодой парнишка, словно танцор, он даже отпустил какую-то шутку по поводу своих стёртых ног. А потом вдруг без всякого перехода спросил, по-прежнему ли она помолвлена с Бенони-Почтарём.

— Да, по-прежнему. И довольно. Не будем об этом говорить.

— Ты ведь прекрасно понимаешь, что это нелепо, — сказал он.

Поначалу она хотела огрызнуться, но тотчас спохватилась и благовоспитанно промолчала. А может, она просто была с ним согласна в глубине души.

И они бодро зашагали дальше. Стало два часа, потом три, с гор потянуло ветром, а на небе там и сям высыпали первые звёзды. Молодой Арентсен снова завёл приятные речи, сказать по правде, он приустал, недаром он с утра пораньше начал прикладываться к бутылочке и теперь ничего не хотел, кроме как продолжить в том же духе. Он не был заправским пьяницей, он был просто испытанный собутыльник и потому считал, что в таком дальнем пути бутылочка очень даже кстати... А тут уже стало четыре, после перевала дорога пошла под гору, в лесу было теплей, но вокруг быстро темнело.

— Может, это и в самом деле нелепо, — неожиданно говорит Роза.

Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, с чем она согласна, потому что времени прошло много.

— Да, да, нелепо, — отвечал он. — Какой он тебе муж? Только нелепый.

— Но ты не смеешь так говорить, — пылко возразила она. — Как гадко, что именно ты это говоришь.

— Ну, не буду, не буду. Чёрт знает что, тащиться в такую даль, если человек к этому не привык. Вот и опять что-то не в порядке с подтяжками. Пройди вперёд и подожди меня.