Страница 17 из 20
Якудза «спасают» Японию
«В тюрьме я зачитывался биографией Мицуру Тоямы, самурая, который в конце прошлого века рвался в Азию, чтобы избавить азиатские народы от европейского гнета и сделать их счастливыми под сенью Японии, — написал Кадзуо Таока в воспоминаниях о восьмилетней отсидке за убийство. — Мысли Тоямы захватили меня на всю жизнь. Его именем — Мицуру — я назвал своего сына».
Как известно, кто чего хочет, тот в то и верит. Кадзуо Таока хотел обладать силой и влиянием, чтобы, не занимая, подобно Мицуру Тояме, никаких официальных постов, вершить политику — разумеется, ту, что приносила бы ему, Таоке, максимальную прибыль. Поэтому пылко поверил Таока в идеи Тоямы об исключительности японцев, в отличие от других народов, происшедших непосредственно от богов, минуя «посредников» в лице Адама и Евы.
Тояма — патриарх японского фашизма, агрессивного, человеконенавистнического, оголтелого — сделался духовным отцом Таоки, а затем, естественно, и преступного подполья, поскольку «для прихожан, по утверждению японской поговорки, нет иного будды, кроме того, на кого указывает им их священник». Надо ли посему удивляться, что значащийся в официальной статистике контингент якудза совпадает с числом участников правых и фашистских организаций? Это одни и те же люди. Кэндзи Иино, журналист, хорошо знающий закулисную сторону японской политической жизни, пришел к выводу: «Говорить об ультраправом движении в стране в последние годы, не связывая его с гангстерскими бандами, невозможно, и если все эти преступные элементы изъять из современного ультранационалистического движения, то способных к действиям организаций в нем почти не останется, а само движение неизбежно рухнет».
Из социально-политических уроков, преподанных жизнью, — расправа над профсоюзными активистами в порту Кобэ — один из них — Таока вынес твердое убеждение: в буржуазном обществе выгодно иметь поближе к телу антикоммунистическую рубашку, особенно если тело покрыто гангстерской татуировкой. Высокая рентабельность исповедания крайне реакционной идеологии превратила Таоку в фанатичного адепта фашистского вероучения. Приступая к завоеванию Хиросимы, Таока заявил:
— Я ставлю своей целью оградить хиросимские доки от коммунизма. — Таока понимал, что было бы нелепо говорить об истинной цели: грабеже хиросимских докеров. — Меня не беспокоит смерть трех или четырех мелких якудза, — сказал далее Таока. — Их жизнь ничего не стоит, когда мы думаем о будущем страны. — Таока допускал прямой плагиат изречений Мицуру Тоямы. Тот ни во что не ставил людскую жизнь, если речь шла о Великой Японии, правящей миром. Таоке же безразличной была человеческая судьба, если речь шла о великой «Ямагути гуми», правящей миром преступным. — Что больше всего меня заботит, — еще раз подчеркнул Таока, чтобы наверняка заручиться полицейской индульгенцией на разбой, — так это защита доков от коммунистического нашествия».
Сколь исступленно ни грозят «сокайя» большому бизнесу войной, начать ее развернутым фронтом гангстеры вряд ли осмелятся. Они нашли другой выход. Группы «сокайя» объявляют себя политическими ассоциациями и лигами антикоммунистов, регистрируются положенным образом у властей в качестве общественных организаций и легально взимают с корпораций и фирм прежнюю мзду — теперь уже под видом широко практикующихся в Японии так называемых «политических пожертвований».
За год, прошедший после вступления в действие 1 октября 1982 года закона против «сокайя», в «Ямагути гуми» появилось 20 антикоммунистических групп бывших вымогателей, в «Сумиёси рэнго» — 11, в «Инагава кай» — 4. Все они включили в свои названия самые ходовые выражения из лексикона японских фашистов: «патриотическое служение», «почитание духа предков», «сокрушение коммунизма». Большой бизнес не стал скупиться, ожидая от гангстеров действий, соответствующих этим политическим ярлыкам преступных объединений.
Появление фирмы или организации принято в Японии отмечать пышным и многолюдным банкетом. Отели отводят для этого самые большие свои залы. 24 июня 1981 года «Токио принс отель» принимал гангстеров. 3 тысячи якудза из «Инагава кай» отпраздновали здесь возрождение довоенной организации «Дайкося», что в переводе означает «Громкий рев». Лидером организации сделался один из боссов «Инагава кай» Эцуро Киси. В пригласительном билете на банкет Киси написал: «При полной поддержке главы «Инагава кай» и бескорыстной помощи патриотически настроенных представителей делового мира мы можем вернуть к жизни организацию «Дайкося» и унаследовать гордый дух ее довоенных членов». Гангстеров и предпринимателей в равной степени привлек дух шовинизма и национализма, который прославлялся в милитаристской Японии организацией «Дайкося».
Назначением Кодзи Ватанабэ начальником «Молодежного отряда обороны государства», вошедшего в «Дайкося», синдикат «Инагава кай» дал понять, что якудза вполне готовы к осуществлению принципа фашистов: «Одно конкретное действие весомее ста или тысячи споров». Ватанабэ возглавлял шайку «босодзоку», название которой — «особо сумасшедшие» — как нельзя точно характеризовало ее участников. Это они совершили нападение на здание ЦК Компартии Японии. «Босодзоку» предпринял попытку убить премьер-министра Масаёси Охира. По мнению «особо сумасшедших», правящая либерально-демократическая партия и ее правительство потакают коммунизму.
В 60-х годах якудза из «Сумиёси рэнго», из «Инагава кай» заключили политический союз, образовав «Канто кай». Объединиться гангстерам помог Ёсио Кодама, военный преступник, закулисный политический воротила, подсудимый по «делу Локхид», обвинявшийся в получении и даче взяток на общую сумму 1,5 миллиарда иен. Кодама не дожил до вердикта. Он умер в 1984 году. А незадолго до смерти он довершил свой политический портрет, заявив в журнальном интервью: «Есть 50 или 60 организаций якудза, которые считают меня своим лидером».
Кодаму прозвали «куромаку», то есть «руководителем, действующим за черным занавесом». Обычно он не афишировал свои связи, а если говорил о них, то старался придать им скромные масштабы. Поэтому цифру гангстерских банд, что считали Кодаму лидером, следует увеличить по меньшей мере в 10 раз. Только cn «Канто кай» их было около двадцати. Кодама, как и подобает лидеру» составил для «Канто кай» политическую программу. Она открывалась клятвой «отдать жизнь во имя интересов нации», они заключались, судя по пункту второму программы, «в борьбе против коммунизма и в насаждении патриотизма в сердцах японцев».
Кадзуо Таока импонировал Кодаме. В совершеннейший восторг привела Кодаму беседа Таоки с газетным корреспондентом, в которой гангстер со свойственной ему безапелляционностью изложил кредо мракобеса. «Знаете ли вы, к чему привели так называемые свобода и либерализм? К дикой инфляции и растущему беспорядку, — зло отчитал якудза журналиста, который, начиная интервью, посмел усомниться в правомерности идей Мицуру Тояма. — Как вы думаете, — справился далее гангстер у журналиста, — кто извлекает выгоду из всего этого? — И сам же поспешил ответить, не желая, видимо, чтобы журналист, отрицавший идеи Тояма, мучился в догадках: — Коммунисты. Япония нуждается, — подытожил Таока, — в очищении нации от социалистической заразы». О подобной «очистительной» работе Кодама и повел разговор с Таокой в Кобэ, в ресторане, километровый путь до которого от вокзала Кодама проделал по живому коридору: его образовала тысяча якудза, выстроившихся в два ряда.
После хлебосольного ужина в ресторане пройдет время, и вместо «Канто кай» на свет появится «Дзэнъай кайги» — «Всеяпонский патриотический совет», организация не столько политическая, сколько террористическая. Помните, вице-президент «совета» на сборище гангстеров в префектуре Тиба призывал отдать жизнь во имя нации, но прежде, чем погибнуть, убить 50 врагов?
И якудза — те, кто еще в убийстве не поднаторел, — приступили к тренировкам. В горных лагерях гангстеры обучались разгонять митинги и демонстрации, стрелять, орудовать мечом и кинжалом. Кодама оплачивал «туристические поездки» гангстеров на Гавайские острова — там стрельба из боевого оружия входила в программу «культурного обслуживания» гостей наряду с «сёрфингом» — катанием на досках в волнах океанского прибоя — и с приобретением в местных лавках ярко расписанных рубашек «алоха».