Страница 5 из 6
— Хр-р-р… — тихое басовитое урчание раздалось за его спиной. Киммериец повернулся. Перед ним, поднимая пыль плавными взмахами хвоста, стояла огромная черная пантера. Она разевала алую жаркую пасть, полную белоснежных острых зубов, и грозно смотрела на варвара, как бы говоря ему: «Ну, что же ты застыл, Конан из Киммерии? Давай амулет! Давай скорее, или я не выдержу и разорву тебя в клочья!»
Он протянул руку, в котором был зажат золотой диск, и сунул его в пасть зверя. Острые зубы пантеры осторожно сомкнулись, сжимая талисман и мягко проскальзывая по руке киммерийца; затем черное гибкое тело выгнулось, пантера вильнула хвостом и стрелой понеслась прочь. Несколько мгновений спустя она скрылась из глаз в зарослях колючего кустарника. Конан остался один.
— Кром, зачем меня снова понесло сюда? — вопрошал киммериец, сидя в расщелине скалы. — Не проще было взять караван или тряхнуть подходящую лавку в Шадизаре? Нет, полез на прежнее место! Сказано де, не топчись там, где след твой уже унюхан псами!
В ярости Конан треснул кулаком о камень и зашипел — боль была сильной, однако отрезвила его. Кром! Облизывая кровь с руки, он припомнил и повторил все известные ему проклятья, оскорбил Нергала, Сета, луноликую Иштар и даже Бела, покровителя воров, за то, что тот не справился со своим долгом. Наконец, немного успокоившись, киммериец стал размышлять над тем, как выбраться из капкана.
Прошло уже две луны с тех пор, как Конан последний раз наведывался в горный храм Митры. За это время он неплохо подзаработал, сбывая награбленное через Ловкача Ши одному толстосуму, платившему поболе других. Но как—то в случайной уличной драке его благодетеля, смирнейшую овечку, приняли за бандита Айрама и прирезали без всякой жалости. А ведь тот всего лишь проходил мимо! Правда, он и в самом деле похож на Айрама, подумал тогда Конан, со вздохом принимая очередной удар судьбы — толстосум перед гибелью не успел заплатить им с Шиламом за поставленный товар.
И после того он решил «видно, Бел отвернулся от него в тот несчастливый день!» снова запустить руки в сундук Митры. Конечно, он понимал, что в святилище наверняка ждет засада; слишком многое было им взято, и жрецы вряд ли позволят поживиться еще раз. Но Конан был уверен в собственных силах, а сокровища Митры никак не давали ему покоя; и потому, распростившись с верным Ши Шеламом, он вновь оседлал своего конька и отправился по знакомой дороге прямо в Карпашские горы.
Солнце в тот день посылало на землю мягкие нежные лучи, а легкий ветерок ласково ерошил гриву спутанных конановых волос. Все начиналось так хорошо! А теперь он сидит в узкой расщелине у гремящего водопада и не знает, как отсюда выбраться. То-есть знать-то он, конечно, знает, но… но выбраться не может. Целая толпа диких горцев, нанятых хитрыми жрецами и вооруженных до зубов, перекрывала ему дорогу вниз, к равнине.
На самом деле Конану повезло, если можно назвать везением просиживание штанов на скалах. Горцы — народ дикий, невыдержанный; к счастью, они не смогли дождаться, пока вор влезет в нору, и с воем ринулись на него, когда он только опустил туда ногу. А как было бы легко словить святотатца в подземелье! Зайти с двух сторон и надавить массой… или зарубить… или заколоть…
Но Митра милостив, даже к грабителям, и сей исход Конана миновал. Ему даже не хотелось думать о таком! Как и о бегстве, когда пришлось улепетывать со всех ног и без добычи… Но что было делать, когда пятьдесят разъяренных горцев бросились к нему с обнаженными клинками? Бежать, разумеется, и как можно быстрее! Настоящий воин (Конан был в этом убежден) должен знать, когда сражаться, а когда бежать. И бегать ему полагается хорошо; не просто хорошо, но и своевременно, ибо лишь так иногда удается спасти свою жизнь. А жизнь на дороге не валяется, ее не купишь ни за какие деньги, а потому лучше беречь ее, беречь любыми способами, если, конечно, она хоть немного дорога.
Поэтому Конан помчался что было сил, не приняв боя. Знакомой тропкой он успел пробежать совсем чуть-чуть, и дорогу ему снова преградили горцы. Видно, проклятые жрецы наняли их целую сотню! Впрочем, Конану некогда было их пересчитывать; он выхватил меч, снес голову ближайшему преследователю и кинулся в другую сторону.
Через некоторое время он заметил, что дикари отстали и, кажется, не собираются его догонять. Тогда он отправился дальше, незнакомыми тропами, с тревогой прозревая худшее — тупик. Так оно и вышло; его загнали в тупик, откуда не было иного выхода, кроме как обратного пути. А там горцы его и поджидали, в этом Конан не сомневался. Однако на всякий случай решил проверить.
Он осторожно повернул назад, скользя меж скал, как змея, и вскоре наткнулся на преследователей. Их стало еще больше, и, сообразив, что пленник никуда не денется, они решили поджидать его у выхода из ущелья. Конан выругался и побрел обратно.
Теперь он сидел в расщелине и размышлял, как ему спасти свою жизнь. Все же то было самым дорогим из имевшегося у него и сдаваться на милость победителям (а милосердием горцы не уступали Нергалу) он не собирался. У него был лук, но лишь с двумя стрелами, и к тому же стрелком Конан был неважным. И все же с близкого расстояния обе его стрелы попадут в цель! Но всего две! А горцев, по крайней мере, три-четыре десятка… Что делать с остальными? рубить? Меч, конечно, отличное оружие, а в умелых руках тем более, но… Опять «но»! За спиной у Конана в этом бою будет глубокая пропасть, а у горцев твердая земля…
Обдумав все, он понял, что выбраться отсюда живым у него нет никакой возможности. Ведь не может же он, в самом деле, взлететь! При этой мысли Конан сморщился. Неплохо было бы воспарить прямо к светлому оку Митры, да грехи не отпускают. Ну что ж, придется драться… Десятерых — а повезет, так больше! — он отправит на Серые Равнины. А потом погибнет сам, как и полагается воину, сыну Крома.
Решив не затягивать дело, он осторожно двинулся вперед. Очутиться перед врагами неожиданно — уже удача, можно выиграть время и уложить двоих-троих… Пригнувшись, он скользнул по узкому уступу, медленно и плавно спустился вниз, нырнул между камней и замер.
Пещера? Несомненно, перед ним была пещера! Конан сунул голову в черный провал, но сразу с разочарованием отпрянул. Не пещера, а одна видимость! Здесь бы поместилась разве что его нога… Вздохнув, он двинулся дальше. Он крался по камням так мягко и бесшумно, как леопард, выслеживающий глупую антилопу; водопад гремел за его спиной, змеи скользили по камням, а в поднебесье парили орлы. Вот уже показались черноволосые головы горцев; их горящие глаза настороженно обшаривали скалы.
Конан тихо выругался и поднял лук.
— Воин… киммериец… — негромкий зов за спиной заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Возле пещеры, на фоне темного провала, возникла тонкая невесомая девичья фигурка — нагая, смуглая, в ореоле темных волос, с золотым диском, сиявшим и светившимся меж острых грудей. Она стояла там и улыбалась; но не смущенно, как в первую их встречу, а с каким-то радостным и победным торжеством.
— Эмея! — Он совсем забыл о ней, забыл о встрече близ шадизарского тракта, забыл о странном племени дайши, забыл даже о ее поцелуях… И не мудрено! Прошло целых две луны, большой срок, а с тех пор красавица Зарра не раз побывала в его объятьях. Хорошая девушка, хоть и не чародейка… жаль что больше им не свидеться.
Конан попробовал, легко ли выходит меч из ножен, и буркнул:
— Кром! Ты-то как тут оказалась, зеленоглазая?
Эмея тряхнула головой.
— Ты спас меня, киммериец, теперь мой черед. Теперь я помогу тебе.
— Поможешь? Как?
Она загадочно улыбнулась и промолчала. Конан, выглянув из-за обломка скалы, еще раз пересчитал врагов. Сорок ублюдков, никак не меньше… Чем ему поможет нагая девушка? Будь она хоть трижды колдуньей?
Он покосился на ее безмятежное лицо.
— Откуда ты узнала, что я здесь?
— Это мои горы, Конан. Не забудь, я дайша. Мы многое умеем! И ничего не забываем — ни зла, ни добра.