Страница 110 из 113
Добавим, что это ограничение еще более общее. США ратифицирует несколько возможных конвенций относительно прав человека и связанных с этим вопросов, и эти несколько конвенций обусловливаются оговорками, которые предоставляют США (и отнюдь не на бумаге) неприменимость их в отношении США. Объяснения, предложенные для отказа от международных обязательств, интересные, они должны были бы занимать первые страницы и особо изучаться в школьных и университетских программах, если бы честность и гуманитарные последствия считались значимыми величинами.
Самые высшие власти дали понять, что международные законы и средства стали неактуальны, поскольку они больше не следуют указаниям Вашингтона, как это было в первые послевоенные годы, когда власть США была господствующей. Когда Мировой суд рассматривал то, что позже осудил, как «противозаконное использование силы» Вашингтона против Никарагуа, госсекретарь Джордж Шульц, прозванный в администрации Рейгана «чистюлей», высмеивал тех, кто защищает «никчемные, правовые средства вроде внешнего посредничества, Объединенных Наций и Международного суда, игнорируя силовой элемент уравнения». Ясно и прямодушно и, вне сомнения, оригинально. Юридический советник государственного департамента Абрахам Софер объяснил, что члены ООН не могут больше «приниматься в расчет при формировании наших взглядов» и что «большинство» (в ООН) «часто не согласно с Соединенными Штатами в важных международных вопросах», поэтому мы должны «зарезервировать за собой власть, чтобы определять», как мы будем поступать, и какие вопросы подпадают, «по существу, в пределы внутренней юрисдикции Соединенных Штатов, как определено Соединенными Штатами» в этом случае внезаконного использования силы Вашингтоном против Никарагуа.
Все это очень хорошо говорить отвлеченно о «прогрессивном, но законном расширении международного права», расширении, которое создает право «гуманитарного вмешательства», или согласовывать с просвещенными государствами право использования военной силы, где, как они «полагают», это «должно быть оправдано». Но также нужно признать и то, что едва ли случайно государствами, оценивающими себя как просвещенные, оказываются те, которые могут действовать, как им угодно. И это в реальном мире, где есть два выбора:
1. некоторый тип основы мирового порядка, возможно Устав ООН, Международный суд законности, другие существующие учреждения или, возможно, что-то лучшее, если это может быть разработано и широко принято;
2. те, у кого есть сила, делают то, что они хотят, ожидая получать одобрения, которые есть прерогатива власти.
В качестве темы для отвлеченной дискуссии позволительно выбрать для рассмотрения другой возможный миропорядок, и, возможно, это отличная тема для выпускных семинаров по философии. Но в настоящем, по крайней мере, это выбор между 1) и 2), определяющий реальный мир, в котором решения, влияющие на гуманитарные дела, должны приниматься.
Тот факт, что реальные возможности выбора сводятся к 1) или 2), был признан 50 лет тому назад Международным судом: «Только Суд может рассматривать предполагаемое право интервенции (вмешательства) как провозглашение политики силы, которая, как это было в прошлом, привела к наиболее серьезным злоупотреблениям и которая не может, каковы бы ни были недостатки международной организации, существовать в международном законе...; из природы вещей следует, что если возможность [интервенции] будет сохранена для наиболее сильных государств, то это может легко привести к извращению самой сути законности».
Можно принять позу «преднамеренного незнания» и игнорировать «обычай и практику» или развивать их на некоторых нелепых предположениях («перемены, конечно», «холодная война» и другие знакомые предлоги)- Или мы можем взять обычай, практику, и явную идеологию всерьез вместе с фактической историей «гуманитарной интервенции», отдаляясь от приличных норм, но, по крайней мере, открывая возможность получать некоторую понимание того, что происходит в мире.
Куда подпадает особый вопрос о том, что было сделано в Косово? Этот вопрос оставили без ответа. Ответ не может просто выводиться из абстрактного принципа и еще меньше из набожных надежд, но он требует осторожного внимания к обстоятельствам реального мира. Разумный вывод, я полагаю, в том, что США выбрали курс действия, который, как и ожидалось, усиливал бы зверства и насилие; и это очередной удар по режиму международного порядка, который предлагает слабую, но, по крайней мере, некоторую ограниченную защиту от грабительских государств; это подрывает демократические наработки в пределах Югославии, возможно, также и в Македонии; и это ставит под вопрос перспективу разоружения и хоть какого-то сдерживания ядерного и другого оружия массового уничтожения и на самом деле может отбросить все эти «нет выбора» (при интервенции), но «получать оружие массового уничтожения» во время самообороны. Из трех логически возможных вариантов США выбирают: (I) — «действие, усиливающее катастрофу», отвергая альтернативы; (II) «не делать ничего» и (III) «попытка смягчить катастрофу». Был ли выбор (III) реалистичным? Нельзя точно знать, но есть признаки того, что это было вероятно.
Для Косово с самого начала было справедливо замечание о том, что «каждая бомба, которая падает на Сербию и каждое этническое убийство в Косово предполагают, что едва ли будет возможно для сербов и албанцев жить рядом друг с другом в каком-нибудь подобии мира» («Файненшиэл Таймс», 27 марта). Другие возможные долгосрочные результаты также неприятны, если хорошенько подумать. В лучшем случае, как было признано, безотлагательное утверждение НАТОвской версии официального урегулирования оставляет «неустойчивые проблемы», адресованные, наиболее безотлагательно тем, кто попал под «эффект» бомбардировок.
Стандартный аргумент при этом состоит в том, что мы должны были что-то делать: мы не могли просто держаться в стороне, в то время как зверства продолжались.
«Применению силы не было никакой альтернативы», — заявлял Тони Блэр, многие ему поддакивали: «Ничего не делать значило бы молча соглашаться со зверствами Милошевича». Если выбор (III) («смягчить катастрофу»), исключен, как и было молчаливо принято, и мы оставлены только с (I) («усиливать катастрофу») или (И) («не делать ничего»), то мы, конечно же, должны были выбрать (I). То, что аргумент может даже быть высказан, награда отчаянию сторонников бомбардировки. Предположим, что Вы видите преступление на улицах и чувствуете, что Вы просто не можете держаться в стороне молча, поэтому Вы приобретаете наступательную винтовку и убиваете всех, включая: преступника, жертву, свидетелей. Должны же мы понять, каким должен быть рациональный и моральный ответ в соответствии с принципом Блэра?
Один вариант, всегда возможный, состоит в том, чтобы следовать принципу Гиппократа: «Прежде всего, не причини вреда». Если Вы никоим образом не можете думать о том, чтобы придерживаться этого элементарного принципа, тогда не делайте ничего; по крайней мере, это лучше, чем причинить вред; в случае с Косово последствия были признаны заранее как «предсказуемые», и прогноз точно исполнился. Да, бывает, что приходится выбирать между ничегонеделанием и катастрофой. Если так, то каждый, даже с минимальной претензией на то, чтобы считать себя порядочным человеком, соблюдет принцип Гиппократа. То, что ничего конструктивного сделать не удастся, должно, тем не менее, быть продемонстрировано. В случае -Косово, мирное урегулирование следовало предпринять, и оно могло бы быть продуктивным, но, как приходится признаваться, он появился слишком поздно.
Право «гуманитарного вмешательства», вероятно, будет чаще применяться в ближайшие годы, может быть, с представлением оправдания, может быть, нет; сейчас вся система сдерживания обрушилась (позволяя большую свободу действий), и факторы «холодной войны» потеряли свою эффективность (требуя новых). В такое время, возможно, стоит обратить внимание на взгляды очень уважаемых комментаторов, не забывая про Международный суд, который принял по вопросу вмешательства и «гуманитарной помощи» решение, отвергнутое Соединенными Штатами, и о выводах которого даже не было сообщено.