Владычица небес

В такое время сердце не склонно терзаться. И Конан, ошеломленный тем, что произошло нынешней ночью, сердцем не чувствовал ничего. Даже Дал Богини Судеб, покоящийся в его мешке, не вселял торжества в усталую душу. Скоро, скоро закончится длинный сей путь.

Сервус Нарот получит свое сокровище, Конан — три сотни золотых, кои постарается прокутить как можно быстрее; Клеменсина с Энартом вернутся домой и через год или два произведут на свет ясноглазого младенца; Элерио увидит мать и возлюбленную… Все прекрасно! Так отчего же неведомая тоска так теснит грудь? Киммериец подавил тяжелый вздох — слишком тяжелый для такого чудесного светлого дня — и пустил серого в яблоках вскачь. Пыль клубами поднялась к сияющей голубой выси, на миг облаком задержалась там, но тут же и растаяла.

Всхрапнув, помчалась за Конановым конем красавица буланая; засеменили копытцами по твердой сухой земле мулы, подгоняемые свистом Элерио, и всеми своими частями задребезжала древняя повозка.

Элерио, по обыкновению всклокоченный, с грустным видом уплетал восьмую лепешку с козьим сыром, запивая ее девятой кружкой пива. Вкруг него сидели друзья и занимались тем же. Беседа, едва начавшись, увяла, так что сейчас все молчали и заворожено смотрели в середину огня, что весело трещал в очаге. Каждый думал о своем, но в конце концов все мысли сходились в одном: путешествие, длившееся так долго, завершилось; еще день или два они проведут вместе, а потом — потом расстанутся, с тем чтобы встретиться нескоро или не встретиться никогда… Конечно, такие думы только ухудшали и без того печальное настроение друзей. Как же странно устроен мир! Дороги, которые мы выбираем, сходятся и расходятся вновь. Редко случается так, что они идут дальше параллельно, рядом… Лишь протяни руку, и друг твой снова будет с тобой!.. Увы… Боги все задумали иначе…

— А что, Конан, — вдруг робко подал голос Повелитель Змей, — что, если я и дальше буду с тобой? Право, мне некуда идти; никто меня не ждет — Нергал его знает, почему. Я мог бы быть твоим… слугой или оруженосцем…

— Нет, Трилимиль, — покачал головой киммериец. — Ни слуга, ни оруженосец мне не надобен. Клянусь Кромом, ты добрый товарищ, но моя дорога для меня одного…

Он хотел добавить что-то еще, однако слово застряло у него в горле. Синие глаза вспыхнули ярко, словно в них отразилось сияние уходящего за горизонт небесного светила. Спутники удивленно проследили за его взглядом. Да, солнечные лучи и правда сочились еще сквозь грязное маленькое оконце, но не они были причиной столь внезапной перемены настроения варвара. По лестнице в зал спускалась девушка, чья красота поразила всех несказанно. Черные как смоль, густые прямые волосы ее струились по плечам и груди, голубые чистые глаза смотрели ласково, тонкая фигура была подобна натянутой струне, но гибка и изящна. За ней шел большой широкоплечий старик, то ли отец ее, то ли дед. Вот она поставила ножку на нижнюю ступеньку, обернулась к нему, взяла за руку…

Трилле встал. В глотке его что-то клокотало и бурлило, руки судорожно комкали рубаху на груди.

— Массимо… — пролепетал он. Потом откашлялся и закричал что есть сил: — Массимо!

Старик взглянул на него с недоумением. Добрые глаза его расширились вдруг, а нога, занесенная уже над полом, так и застыла.

— Трилле? — вопросил он слабым голосом.

Повелитель Змей кинулся к нему, споткнулся и грохнулся на пол. Не вставая, он обхватил руками колени старика и прижался к ним щекой. Тут Конан понял, что бродяга больше не будет проситься в спутники — кажется, он нашел того, кому будет нужен всегда…

…Хозяин, с повизгиваниями зевая, подбросил дров в огонь и удалился к себе. Немногочисленные постояльцы тоже разошлись по комнатам. Держа в широких ладонях пузатую кружку с темным крепким пивом, Массимо неспешно рассказывал историю своих долгих странствий.

— А потом я встретил Маринеллу… — Он с любовью посмотрел в нежное лицо Вечной Девы. — Это был постоялый двор — почти такой, как этот. Она пряла свою пряжу, а я…

— Погоди, Массимо, — перебил его Повелитель Змей, с трудом припоминая. — Но ты же говорил, что она… Гм-м… Богиня Судеб?

— Так оно и есть, — улыбнулся старик.

В замешательстве все пятеро отворотили глаза. Никто не мог поверить, что эта юная красавица с кротким взором и есть сама Богиня Судеб. Не иначе как в голове Массимо от старости и переживаний перепутались быль и легенды…

Вечная Дева тихо засмеялась.

— С Массимо все в порядке, — сказала она, легко угадывая мысли. — Вот я, а вот мое веретено. А вот золотые нити судеб…

— А вот… — хрипло вымолвил Конан, выуживая из мешка магический кристалл, — твоя безделушка…

Зачарованно уставившись на огромный рубин, переливающийся всеми оттенками красного на ладони киммерийца, все молчали. Молчала и Маринелла. С грустью смотрела она на свое сокровище, в сердцевине коего заключалась ее вечная жизнь. Но хотела ли она теперь этой вечной жизни? Нет. Она протянула к Лалу руку, потом отдернула, не коснувшись.

— Возьми, Маринелла, — мягко сказал Массимо. — И пусть твое место никогда не займет другая.

— Возьми, — пробормотал варвар, отводя глаза.

— Возьми, — с улыбкой прошептали Клеменсина и Энарт.

— Возьми, Маринелла! — в один голос воскликнули Элерио и ободрившийся Повелитель Змей. Вечная Дева снова протянула руку и взяла магический кристалл. Камень вспыхнул — словно само солнце ворвалось в зал, яркими ослепительными лучами осветив все вокруг. Миг спустя мощное сияние начало угасать. Красные всполохи пробежали по стенам и потолку, изумленным лицам спутников, всем подарив один вздох восторга и тепла жизни. Только одна искра осталась тлеть в середине рубина, и она будет тлеть там вечно… О, что за странное слово — «вечность»!

Маринелла пожала плечами и положила камень в свою дорожную суму, рядом с веретеном. Что вечность! Любовь — то единственное, ради чего стоит жить…

А Конан думал о том, что не сумеет теперь выполнить обещание, данное рыцарю. Впрочем, по правде Лап Богини Судеб никогда ему и не принадлежал, так что пусть утешится тем, что Кармашан не опустошил у него всю сокровищницу — мог же!

— Конан, — позвала его Вечная Дева, тонкими легкими пальцами трогая могучую длань варвара. — Может быть, ты отдашь Сервусу Нароту это?

И она протянула ему великолепный огромный изумруд, внутри которого радужно переливалась прозрачная горошина.

— Там капля моря, — пояснила Маринелла. — Другого такого камня нет во всем мире. Думаю, рыцарь не будет на тебя в обиде?..

— Не будет, — восхищенно выдохнул киммериец, забирая изумруд и запихивая его в мешок. — А вздумает рожу кривить — я ему этот камень засуну в…

— Конан! — хором гаркнули спутники, а Клеменсина в смущении покосилась на Маринеллу. Но та только тихо засмеялась, снова отдавая свои руки Массимо.

…Огонь весело потрескивал в очаге; языки пламени плясали и отбрасывали тусклые блики на стены, будто в подражание Лалу Богини Судеб. Снова в зале воцарилось молчание, только теперь оно было наполнено светлой грустью. Расставание? Что ж, такова жизнь. Встречи и расставания чередуются в ней чаще, чем день с ночью, и, наверное, в сем заключен какой-то особый, очень и очень важный смысл, на коем зиждется основа всех человеческих отношений — ибо, смирившись с тем, что непременно потеряешь, можно научиться беречь то, что пока есть. А расставание все равно неизбежно, все равно…

Нынешняя ночь каждому дала покой и радость. Энарт и Клеменсина утром же отправятся в Коринфию, Массимо и Трилле — в Аргос, Маринелла — снова бродить по свету и прясть свои золотистые нити. Конан с Элерио тоже поедут в Аргос, но не утром, а сейчас.

— Хей, Элерио, — почему-то стесняясь, сказал Повелитель Змей. — Мы с Массимо пойдем домой своими ногами. Хочешь, бери мою буланую…

— Конечно, хочу, — с нескрываемым удовольствием согласился Элерио.

Конан встал. Сердце его сжималось и подымалось вверх, к горлу, затрудняя дыхание. Он хотел было спросить Маринеллу, встретятся ли все они вновь — пусть не через год, не через два, не через пять — а когда-нибудь, и — не спросил. Он хотел спросить Трилле, где нее, в каком месте Аргоса находится тот постоялый двор, где останется он жить со своим приемным отцом, и — не спросил. Он хотел спросить Клеменсину…