Страница 29 из 29
Янго поднял голову и растерянно оглянулся. Со всех сторон к ним бежали гвардейцы, и на их лицах он увидел отражение собственных чувств. Следом неуклюже поспешал какой-то толстяк в шутовском тряпье; плача и что-то крича, он расталкивал народ, а за его широкой спиной сюда же устремлялись смуглая женщина и несколько парней.
Гвардейцы оттолкнули Янго и окружили тело рыжего. Тот уже не двигался. Блекло-голубые глаза его в красных ресницах мертво смотрели в небо, а из-под приоткрытых бледных, уже посиневших губ, виднелись мелкие ровные зубы.
— Мадо… — прошептал толстяк, опускаясь на колени рядом с телом рыжего. — Зачем…
Он приподнял его, на мгновение прижал к себе. Затем, взревев, швырнул его под ноги гвардейцам, прикрыл лицо пухлой рукой и тяжело поднялся.
— Улино, это сделал он? — тихо спросил его соломенноволосый красавец.
В полном молчании шуты смотрели на маленькое, тощее, покрытое побледневшими кровоподтеками от недавней драки тело Мадо. Губы его, искривленные то ли смертью, то ли жуткой улыбкой, застыли так навсегда. Скрюченные пальцы правой руки крепко держали стрелу, которую осторожно, стараясь не коснуться наконечника, вынимал сейчас молодой розовощекий гвардеец.
— За мной, псы… — не ответив красавчику, хрипло пробормотал толстяк, грузно переваливаясь через край повозки.
Лицедеи, опустив глаза, словно боясь увидеть последний раз мертвое тело собрата, друг за другом соскочили на землю. Посмотрев им вслед, рослый гвардеец пожал плечами, ногой скинул шута вниз, потом спрыгнул сам и, ухватившись за рыжие волосы, поволок труп через толпу, в ужасе расступавшуюся перед ним.
Янго, который так ничего и не понял, глубоко вздохнул: пора продолжать представление, хотя теперь уже вряд ли удастся что-нибудь заработать…
— Ты видел его, владыка? — возбужденно спросил Конана Пелиас.
— Видел…
— И узнал?
— Нет. Я мог бы поклясться бородой Крома, что никогда не встречался с этим парнем. Но если он хотел отправить меня на Серые Равнины… Не знаю, Пелиас… Я его не помню…
В любимых покоях короля был полумрак. Лишь в одном светильнике тускло поблескивал огонек, почти не освещая комнату. Тишина, особенно приятная после монотонного, ни на миг не прекращающегося гула Митрадеса, успокаивала, убаюкивала. Паллантид, усаживаясь рядом с королем и демонстративно вполоборота к магу, взял со стола кубок, наполненный красным офирским, и негромко произнес:
— Я думаю, государь, он и не был знаком с тобой. Просто ему нравилось убивать…
— Но причем тут я?
— Ты король!
— Мало ли королей… Пелиас был прав, скорее всего, когда-то я перешел ему дорогу и он ждал подходящего случая, чтобы отомстить.
— Ублюдок, — проворчал капитан. — Нашел подходящий случай — Митрадес!
Все замолчали, наслаждаясь вкусом и ароматом старого вина. Но, может быть, причиной молчания троих мужчин за одним столом было не вино… Конан, все возвращаясь мыслями в прошлое, вспоминал голоса и лица, и чаще почему-то Королеву Черного Побережья — темноглазую Белит, да сурового мунгана Гарета, когда-то снявшего его с креста… Ему виделись и другие, но туманно, призрачно… Эти же — так ясно, будто сидели здесь же, с ним, как сидят сейчас Паллантид и Пелиас.
Капитан Черных Драконов, сердце которого все еще громыхало в груди — узнав, что убийца сбежал и лишь каким-то чудом король остался жив, он едва не умер сам, — Паллантид не уставал проклинать собственную глупость, чуть не погубившую Конана. Он должен был сам, сам пойти к этому балагану! Уж он бы глаз не спустил с недоносков! И пусть бы рыжий хоть сгорел дотла на его глазах — он бы остался стеречь его кости…
Пелиас задумчиво смотрел на свои холеные руки, словно в них надеясь найти разгадку. Кто был сей шут… кажется, Мадо? Откуда он? Что скрыло его от магического искусства? Вряд ли на эти вопросы когда-нибудь найдется ответ… Но то, что где-то там, далеко, в неведомых мирах, существует сила, несравнимая ни с какой магией — это он знал теперь совершенно точно. Впрочем, он и раньше был в той силе уверен, только не имел случая убедиться… Как странно, что он, маг, открывает для себя эту простую истину только сейчас и таким сложным путем, а для варвара, в жизни своей не прочитавшего и трех слов, она была непреложна. Недаром доверился суду Митры, порывшись в своем прошлом и, видимо, что-то там обнаружив… Но Пелиас был рад, искренне рад тому, что Конан остался жив. Почему-то ему нравился этот могучий синеглазый великан, беспрестанно поминающий Крома и даже на королевском престоле не оставивший своих прежних, не слишком-то милых привычек. Драться, браниться, пить… О, Митра, и за что ты любишь Конана-варвара?
Солнце за окном уже клонилось к горизонту, озаряя комнату сквозь светлокрасную занавесь багровым светом. Прищурившись, маг долго вглядывался в уплывающий шар, пока в глазах его не зарябили красные искорки. Тогда он обратил взгляд к Конану, улыбнулся ему и сказал:
— … Митра любит тебя, друг мой. Клянусь Кромом.