Страница 33 из 38
— Вы на каком заводе работали?
— На Боровском.
За разговорами ушло немало времени. На улице стемнело. Хозяин повел гостей в другую комнату. Ее единственное окно было плотно зашторено, а у обеденного стола горел высокий торшер с тремя абажурами.
Усевшись за столом, повели неторопливую беседу. Разговаривали главным образом Маврин с хозяином, причем на такие, по мнению Кононова, пустячные темы, что его подмывало встать и попросить разрешения уйти. Катя же, наоборот, с нескрываемым любопытством прислушивалась к разговору.
Внезапно беседа прервалась, и все явственно услышали тяжелые шаги на крыльце. Затрещал звонок над дверью.
Маврин встал.
— Идите спокойно, Анатолий Дмитриевич, — уверенно сказал он, и Катя с Эдиком заметили в руке шефа пистолет, который выглядел здесь настолько неожиданно, что они оцепенели.
— Вы остаетесь здесь, — кивнул им Маврин и, осторожно ступая, вышел вслед за Ежиковым в коридор.
— Кто там? — спросил Ежиков.
— Телеграмма из Боровска, — отозвался хрипловатый мужской голос.
— Сейчас… сейчас открою. — засуетился хозяин.
Коренастый мужчина в надвинутой на лоб широкой кепке шагнул с улицы в темноту коридора и. не замечая стоящего за распахнутой дверью Маврина, направился вслед за Ежиковым в комнату.
Услышав в другой комнате какие-то звуки, вошедший резко остановился. Но тут на пороге появился Кононов.
— Товарищ Грибов! — удивленно воскликнул он.
Дальше произошло совсем уж неожиданное: в комнату вбежали Маврин и еще двое каких-то людей, мгновенно вывернули Грибову руки.
Через минуту на столе лежал блестящий пистолет.
— Николай Варфоломеевич, — опять пробормотал ошеломленный Эдик.
Грибов не шевельнулся.
— Где же телеграмма, гражданин Сусло? — спокойно и даже небрежно спросил Маврин. — Давайте ее скорее сюда. Мы так ждем…
Чугунная лестница следственного изолятора гудела. Казалось, что по ней идут не три человека, а целый взвод солдат, обутых в кованые сапоги.
Маврин прислушался к приближающимся звукам и по привычке оглядел комнату. Ничего лишнего. Стол и табуретка, привинченные к полу, закрепленная на стене лампа с гибким абажуром, бланки протоколов. Лишними казались здесь, пожалуй, только Кононов и Майорова, которые примостились у края стола.
Конвоиры ввели Сусло. С порога он злобно и долго смотрел на Маврина.
— Будем гипнотизировать друг друга? — с легкой иронией спросил Маврин и жестом указал на привинченную в углу табуретку.
Не отрывая взгляда от следователя, Сусло уселся на табуретку, опустив между ног сжатые в кулаки руки.
— Нам остаться? — спросил один из конвоиров.
— Можете быть свободными, — отпустил их Маврин. В кабинете воцарилось молчание.
— Я думаю, — наконец заговорил Маврин, — после всего случившегося у вас есть только один путь — рассказать правду от начала и до конца.
— Мне непонятно, о какой правде вы говорите, — угрюмо ответил Сусло.
— Я знавал одного человека, который давно, лет пятнадцать назад, также не сказал следователю всей правды. И вы думаете, это его спасло? Ничуть. Прошлое всегда возвращается.
— А, собственно, от меня-то чего надо? — поинтересовался Сусло.
— Меня интересует, с какой целью вы пришли к гражданину Ежикову вечером двадцать седьмого августа?
— Я знал его по Боровску, решил навестить.
— Почему, позвонив в дверь, вы представились разносчиком телеграмм?
— Случайно получилось.
— Зачем вы пришли с оружием?
— Место там глухое, вот и взял.
— Где вы взяли пистолет?
— Нашел.
— В каком месте? Когда?
— Месяца два назад. У развалин дома, где прежде жил Зотиков.
— Почему вы его не сдали?
— Да… как-то так…
— Кроме изъятого вчера пистолета, имеется у вас оружие в настоящее время? Или. может быть, имелось прежде?
Сусло помрачнел, бросил исподлобья испытующий взгляд на следователя, а потом отрицательно покачал головой.
— Скажите, когда и по какой причине вы изменили фамилию, имя и отчество?
— Года через три после отбытия наказания. На работу с моим волчьим билетом не принимали.
— Где вы достали документы?
— Грибов умер на моих руках, родни у него не было, я и воспользовался его документами.
— В каких отношениях вы находились с Москальцовым?
— С Москальцовым? — удивился тот. — Да ни в каких. Выполнял вон их поручения, — кивнул он в сторону Кононова и Майоровой.
— Когда вы последний раз видели его живым?
— Кононов послал меня к нему домой, это и было последний раз.
— А позже, на даче Сомова, вам не приходилось его посещать?
Сусло едва заметно вздрогнул.
— Какого еще Сомова?
— На даче которого нашли труп Москальцова.
— Никогда там не был.
— Уверены?
— Уверен.
— Гражданин Сусло, — тон следователя стал официальным. — Я предъявляю вам заключение судебно-медицинской экспертизы, которой установлено, что на одном из кусков сыра, найденных на даче Сомова, обнаружены следы ваших зубов, в частности, правого клыка верхней челюсти, имеющего характерные особенности прикуса. Вот почитайте.
Он передал ему лист бумаги. Беззвучно шевеля губами, тот прочитал от буквы до буквы, потрогал зуб на верхней челюсти, с силой надавил на него большим пальцем и стал внимательно рассматривать палец. Все с интересом наблюдали за его действиями. Наконец Сусло отложил заключение в сторону.
— Ну был, — с вызовом бросил он.
— С какой целью?
— Жаль мне его стало. Вы его убийцей считаете, на пятки наступаете, вот я и подумал — а вдруг с собой чего сделает.
— Откуда вы узнали, где он скрывается?
— Сам сказал.
— В каком состоянии вы застали Москальцова на даче Сомова?
— Пьяным.
— Вы с ним выпивали?
— Конечно, раз закусывал.
— Пили из бутылки? Стакана?
— Из стакана.
— Чем вы объясните, что на стаканах и бутылках не обнаружены отпечатки ваших пальцев?
Сусло промолчал.
— Знал ли Москальцов о вашем прошлом: о судимости, о настоящем имени?
— Нет, не знал.
— Достаточно на сегодня.
Маврин потянулся к кнопке вызова конвоя.
— Но позвольте! — Арестованный поднялся. — За что меня здесь держат? По какому обвинению?
— По обвинению в незаконном хранении и ношении огнестрельного оружия.
— Вы считаете, этого достаточно, чтобы держать в камере пожилого человека, общественника, который уже столько лет честно трудится? Тогда каждого второго надо сажать.
— Закон есть закон. — познал плечами Маврин. — Уголовный кодекс вы изучали, об ответственности знаете. Конечно, там предусмотрены и обстоятельства, при которых у вас изъяли пистолет…
— Я же объяснил. Ну подумайте, зачем мне убивать Ежикова? Разве я с ним ссорился когда или не поделил чего? Спросите сами, он скажет.
На пороге появился конвой. Не ожидая ответа на свои вопросы, Сусло встал, заложил руки за спину и двинулся к выходу.
— Андрей Герасимович! — окликнул его Маврин. — Почему вы решили навестить Ежикова именно двадцать седьмого августа?
— Двадцать седьмого? А что двадцать седьмого? — пробормотал он. — Так получилось.
Когда вдалеке затихли шаги уходящих, Катя первой нарушила молчание.
— Петр Петрович! — затормошила она Маврина. — Ну почему вы ему сразу не сказали о надкушенном яблоке в саду Коробко и о Сытове?
Маврин насмешливо оглядел и ее и Кононова.
— А не кажется ли вам, что вы опять спешите? Затравку я ему дал, пусть теперь поразмышляет на досуге. С яблоком мы повременим, для разговора же о Сытове необходимо его присутствие, а не голословное заявление.
После первого допроса Сусло отказался принимать пищу, потом имитировал психическое заболевание, словом, применил весь арсенал средств, используемый обычно опытными преступниками, чтобы уйти от ответственности. Медленно и кропотливо работал с ним Маврин. Он не спорил, не волновался, выслушивая очередную ложь обвиняемого, а методично опровергал, казалось бы, самые нелепые заявления. И вот наступил момент, когда бывший комендант сам попросился на допрос. Петр Петрович был уверен, что рано или поздно это случится, ибо уже давно чувствовал перелом, происшедший в духе подследственного после предъявления ему неопровержимых улик.