Страница 16 из 40
Что еще есть против Востокова? Слова свидетельницы, слышавшей разговор о сокровище. Показания Лысого, кому сгоряча открылся Андрей. Лысый станет топить всех: ох, как не хочет он быть замаранным в перепродаже краденых ценностей!.. Сейчас у москвичей уже лежит акт экспертизы: цены «Спасу» нет, Третьяковка подтвердила.
Нет, есть цена, думал Саблин, и высокая: увидят работу Прохора из Городца люди, займет она свое законное место в экспозиции.
Два узла на белом полотенце…
Саблин усмехнулся: два узла в деле. Один — сама икона. Другой — Востоков. Распутаны они, хотя и вязали их накрепко.
Владимир МАЛОВ
ФОРПОСТ
Лицо у Степанова было несколько виноватым, и это выражение мало вязалось с его мощной фигурой, сгорбившейся за столом. Маккиш стоял напротив и старался догадаться, что это может значить.
— От положенной недели отдыха мне следует отказаться? — наконец спросил он.
Степанов шумно вздохнул и задвигался за столом.
— Ты говори, не стесняйся, — сказал Маккиш. — Ведь я угадал?
— Угадал, — хмуро ответил Степанов. — И если я буду говорить об этом с тобой, значит, потому только, что здесь нужен именно ты.
Маккиш пожал плечами и сел в тяжелое, массивное кресло, которое казалось совсем неуместной вещью в таком месте, как каюта звездолета, но командир любил старину.
— Я думал, разговор будет коротким, — сказал Маккиш. — Мне ведь предстоит отправиться на Лигейю? Так?
Степанов выпрямился.
— Так, — буркнул он. — Теперь ты понимаешь… кто же, если не ты… Кулагин дежурит на Элане, а Головков только что сменил тебя на Альтрозе. Было бы лучше, если б на Лигейю с самого начала отправился ты. В самую первую смену.
Маккиш помолчал, припоминая последние передачи с Лигейи. С Данилевским, дежурившим там, происходило что-то неладное, и это все знали. Причиной, видимо, было переутомление, которое каким-то чудом укрылось от врача. Конечно, дежурного надо было немедленно менять.
— В общем, — закончил Степанов, — десять минут назад Данилевский сам попросил его заменить. Ты понимаешь, что, когда об этом просят, случай из ряда вон. Впрочем, я сделал бы это и без просьбы. Причины тебе известны. И, поскольку ты ничего не имеешь против…
— Я? Не имею, — сказал Маккиш. — Потому что неизвестно, что лучше: недельный отдых на корабле или рабочая смена на Лигейе.
— Недельный отдых прибавишь к следующему разу.
— И проведу в каюте размером два метра на три не одну неделю, а целых две, — ответил Маккиш с улыбкой. — Вот тогда я и начну писать мемуары. Начну прямо с нашей с тобой первой экспедиции, когда ты тоже еще был разведчиком.
Он встал, пожал протянутую командиром руку и направился к выходу. Степанов за его спиной молчал. Молчал так, будто он что-то недоговорил, но сейчас скажет. Маккиш обернулся.
— Володя, — сказал Степанов и встал из-за стола. — Это, собственно, может быть и не так, но что-то говорит мне: дело здесь не в самочувствии Данилевского. Что-то мне говорит: там, на Лигейе…
— Особые условия? Что-то такое, действующее на психику? Так? Степанов кивнул.
— Такого нигде не было. Но ты же знаешь: ко всему надо быть готовым. — Он еще раз сжал своей огромной ладонью руку Маккиша, и тот, как обычно, поморщился. — Удачи тебе! Никаких особенных инструкций не будет. Если там что-то не так, не считай для себя зазорным немедленно вернуться.
Маккиш улыбнулся. Он знал: если на Лигейе в самом деле что-то происходит, он не вернется, пока не выяснит, в чем там дело. Впрочем, Степанов это тоже знал.
Полчаса спустя, выведя космокатер на курс и набрав скорость, Маккиш передал все исходные данные предстоящего маршруте электронному мозгу и откинулся на спинку кресле. За девять часов катеру предстояло пересечь орбиты Альтрозы и Эланы и выйти затем к Лигейе, которая была ближайшей планетой к звезде ТП-66.
Очередной рейс звездолета «Астролябия» был самым обычным, разведывательным, и планетная система звезды ТП-66 — лишь одной из систем, которые предстояло обследовать во время экспедиции. «Астролябия» легла на орбиту за самой дальней, третьей, планетой. По предварительным данным, ничего примечательного на планетах не было. На них, как обычно, высадились разведчики, развернули стандартные форпосты. На первой планете — Альтрозе — он, Маккиш, обнаружил большие запасы цезия. На второй — Лигейе — форпост был оборудован чуть позже. И сразу же Данилевский сделал открытие: есть не только флора — деревья и кусты с голубыми листьями, но и фауна — крупные, хищного вида птицы, небольшие зверьки, похожие на земных сусликов, насекомые.
Галлюцинации у Данилевского начались на второй день дежурства. Он сообщил о них на «Астролябию» не сразу, решив, что это просто от переутомления. Потом понял: что-то другое. Что именно? Вот это Маккишу и предстояло выяснить…
Час спустя, пролетая мимо третьей планеты — Эланы, Маккиш связался с Кулагиным, и на экране возникло бородатое лицо. На Элане было скучно: обычная методическая работа. Автоматы форпоста вгрызались в недра и ничего интересного не находили, Кулагин считал дни, оставшиеся до окончания стандартного срока, и хотел бы либо на Альтрозу, либо на Лигейю.
С Альтрозой, на которой дежурил Головков, Маккиш связываться не стал: когда позже космокатер пересекал ее орбиту, планета находилась по другую сторону звезды. А еще через несколько часов он подлетел наконец к Лигейе. Планета была зеленовато-голубой. Она медленно поворачивалась, пронося перед глазами большой материк, похожий по форме на огромную грушу и окруженный созвездием пятен-островов. Материк на планете был один, на нем и стоял форпост Данилевского. Все остальное на Лигейе занимал океан.
Космокатер опустился в двухстах метрах от форпоста. Данилевский встретил Маккиша на месте посадки. Они обменялись рукопожатиями, вместе вошли в шлюзовую форпоста и сняли скафандры.
Прежде всего Маккиш осмотрел приборы. Воздух в помещениях был земной, без каких-либо отклонений от нормы.
— Нет, — сказал Данилевский, перехватив его взгляд, — здесь все нормально. Это было первое, о чем я подумал, и сразу же все тщательно проверил. Приборы-анализаторы работают нормально, в воздухе никаких посторонних примесей.
— Это я так, — сказал Маккиш. — Ясно, что все проверено.
Данилевский потер руки, хрустнул костяшками пальцев.
— Это нервы, просто нервы! Накопилась усталость, и нервы сдали… Или… болезнь?
— Вы верите в болезнь?
Данилевский судорожно глотнул:
— Я… я не знаю. Бывал в стольких передрягах и всегда разбирался сам. А тут…
— Вам надо отдохнуть, — мягко сказал Маккиш. — Это, конечно, нервы.
— Давайте чаю выпьем, — как-то очень быстро предложил Данилевский.
— Чаю? Да, конечно, спасибо!.. Один только вопрос. Какого рода галлюцинации вас преследовали, я знаю. Но…
Данилевский опустил глаза:
— Все, что со мной происходило, я заносил в магнитный дневник. Не скрывал ничего.
В кухонном отсеке форпоста они торопливо пили чай — это была одна из незыблемых традиций разведчиков: на прощание обязательно угощать сменщика чаем, и Маккиш понял, что Данилевскому хочется покинуть Лигейю как можно скорее. Он даже поглядывал на часы, как будто ждал и боялся очередного приступа своих странных галлюцинаций.
— Что же, Юрий Иванович, — сказал Маккиш, — считайте, что я вас уже сменил. Давайте согласно традиции я провожу вас.
Маккиш сам ввел программу маршрута в электронный мозг космокатера, и скоро маленькая точка корабля растаяла в небе. Вернувшись в форпост, он прошел шлюз, снял скафандр и отправился под прозрачный купол, чтобы ознакомиться с дневником Данилевского.
О том, что успел сделать Данилевский, Маккиш уже знал. За семь дней автоматы форпоста собрали исчерпывающие данные об атмосфере. На Лигейе оказался приятный климат со средней температурой двадцать градусов. Правда, иной раз налетали шквальные ветры. Они отличались ужасающей силой.