Страница 5 из 6
Совершенно противоположного свойства эпизод произошел на перроне в Воронеже, где у нас была пересадка. Я отправился компостировать билеты, а Алла с Пыжом остались у брезентовой кучи нашего «экспедиционного» барахла. Под вечер на вокзале началось массовое движение бутылконосов. По неясной для меня причине, а может, по случайному стечению обстоятельств у всех мужчин, проходивших перроном, в руках были бутылки — самые разные, из-под ситро, кефира, воды…
Необычный багаж и женщина с собакой привлекли внимание одного из носителей бутылок. Он остановился и, глумясь, стал кривляться и приставать к Алле. Я издали увидел это, бежал с билетами и досадовал: «Пыж, хоть бы турнул его… Такой большой, серьезный пес… Интеллигент несчастный…»
И Пыж, который считал невозможным «поднять руку» на человека, который смущенно «извинялся», если ему в тесноте электрички придавливали хвост, Пыж вдруг злобно ощетинился, кинулся к наглецу, и тот, отпрянув и разом отрезвев, трусливо ретировался, бормоча ругательства. Вмешиваться уже не пришлось. А Пыж все еще морщился, гневно покашливал вслед алкашу, и надо было видеть, сколько в его гримасе было гадливого презрения к человеческому подонку!
Пыж прожил у нас около тринадцати лет. Сколько же ему было всего? Специалисты, глядя на его зубы, уверенно заявили, что ему, когда он появился у нас, от роду было не более полутора-двух лет. Но безупречная белизна зубов сохранилась у него до старости, он все так же в пыль дробил сырые мослы: по зубам ему всегда можно было дать меньше лет, чем на самом деле.
В его безотцовском паспорте, который мы выправили на первой же выставке охотничьих собак, по экстерьеру стояло «очень хорошо» — высшее, что может получить пес без родословной. У него не было дефектов породы, исключая «некоторую нежелательную женственность общего вида», но это уж, пожалуй, из области вкуса. Судьба, отняв у него поначалу право участвовать — без родословной — в племенном воспроизводстве, оставив возможность лишь «бульварных» связей, в дальнейшем к нему благоволила: в него не стреляли, как в лайку моего знакомого, не украли на охоте, как это произошло с гончей моего другого приятеля, не удавили ради шапки… Сколько же человеческих выродков, омерзительной сволочи шевелится возле чистого дела охоты, влезает и пачкает ее!
К старости у Пыжа стали побаливать суставы и «очугунел», отяжелел крестец. Он все более осторожно укладывался спать и поднимался «по частям», как старик с разбитой поясницей, медленно, с кряхтеньем и вздохами, стараясь избежать острой боли, «размазать» ее во времени. Забыв об этом, прыгнув где-нибудь через канаву, он без видимой, казалось бы, причины вдруг вскрикивал — это давал знать о себе остеохондроз.
Первой, быть может, отметила приближение старости собаки дачная белка. Они с Пыжом были знакомы давно, у них установились отношения своеобразной игры в «охоту». Заслыша приближение к участку белки, перескакивавшей с дерева на дерево, Пыж встречал ее лаем. Белка приходила на нашу сосну с прибитым на стволе скворечником, прыгала по ветвям, возмущенно дергала взъерошенным хвостом и громко цокала, понося лайку. Выполнив этот ритуал, белка спускалась в скворечник и спала там, выставив в леток мордочку, а Пыж занимал исходное место у порога.
Первое знакомство с дачной белкой чуть не обернулось для Пыжа трагедией. Увидев ее ранним утром на сосне, Пыж вспрыгнул на перила балкона. Я спал на полу, проснулся и увидел над собой качавшегося на доске шириной в ладонь, вперившего взгляд в сосну, скулившего от возбуждения пса, и сердце у меня похолодело: балкон был под крышей, на втором этаже, а внизу торчали колья георгин, да и вообще падение с такой высоты ничего хорошего не сулило. Я сдернул Пыжа назад — и все обошлось, слава богу…
Теперь белка пришла на сосну, а Пыж не услышал ее. Белка повертелась, поцокала на собаку — она не проснулась. И белка удалилась в скворечник…
Случайные собеседники на улице задают почему-то всегда один и тот же вопрос: сколько лет вашей собаке?
Пыж был в форме, не седел — на его белой маске седина была бы и не видна, — и люди удивлялись, узнав о его возрасте. Но мы-то замечали, как быстро сдает наш пес. У него изменился аллюр: он теперь почти не бегал рысью, сразу переходя в кургузый «обрубленный» галопчик, как бы подтягивая сразу обе задние ноги. Он больше и не так чутко спал, уставал в лесу, дольше линял. Как пенсионер, Пыж получил право спать на диване. Порой он даже не слышал, как мы возвращались домой, открывали дверь. Ему все тяжелее давались поездки в электричке и на поезде, его надо было подсаживать, и он волновался, шумно дышал, в глазах у него появлялось беспокойство, боязнь опоздать, не справиться… Все, как у людей…
В это время у нас появилась машина, и транспортные осложнения отпали. Снова стали доступны поездки на дачу и в лес. Как большинство собак, Пыж обожал автомобиль. Все равно куда, лишь бы ехать. Он лежал на заднем сиденье, подремывал, умиротворенно помаргивал бровками — мы все были вместе, мы ехали, и он был спокоен. Так после некоторого перерыва мы снова оказались в Карелии.
— Глянь-ка ты, жив еще! — изумился мой давний приятель Миша, лесник и охотник, когда из машины появился Пыж. Да и в городе, и в местах наших охот все меньше оставалось сверстников Пыжа, с которыми он охотился, встречался на прогулках…
Иногда я брал его на охоту, добираясь поближе на машине, но охотничий круг наш исчислялся теперь сотнями метров, приходилось часто отдыхать, а где потруднее — нести его на руках. У него все еще было хорошее чутье, но сильно изменился голос, став глухим и хриплым. Все-таки он чаще оставался домовничать, ждал нас и радовался жадно обнюхивая битую дичь.
В канун одного из наших семейных праздников, отмечавшихся по обыкновению с друзьями, Пыжу стало плохо. У него и раньше случались приступы, он жаловался на живот, но так тяжело не было никогда. Он лежал на боку, откинув голову, полубессознательно и послушно глотая таблетки. Впервые он напачкал чем-то черным, как запекшаяся кровь. Это указывало на болезнь печени. Пыж безжизненно обвисал на руках, когда я укладывал его поудобнее. Что было делать? Попытаться обзвонить друзей, дать «отбой»? Или, пересилив себя, дать жизни возможность идти своим чередом, дать попрощаться с Пыжом тем, кто любил его?
Мы повезли его в лечебницу.
— Да, печень, — подтвердил врач. — И сердце слабенькое… Оставляйте, все равно он не жилец. С месяц, может, протянет…
Ну, нет! Разве за этим мы приехали? Пыж прожил после этого больше двух лет. Всяко бывало в это время: полоса некоторого улучшения сменялась обострением и слабостью, и снова мы вводили камфару, чтобы поддержать сердце. Пес сидел на диете, но жил, радовался, голова у него была ясная, он был предан нам и верил в нас.
Мы еще раз побывали в Карелии, и Миша уже не удивлялся, когда нужно было помочь Пыжу взобраться на крыльцо или сойти на землю, чтобы побродить возле дома, подремать на солнце в траве, над которой проносились ласточки-касатки.
Ни одно из домашних животных, исключая, может быть, лошадь, не служит таким объектом хозяйской гордости, как собака. Людям мало ее любви и преданности — для удовлетворения своего тщеславия им требуются медали и дипломы, призовые места на выставках. И все это, конечно, приятно, так же, как приятно ловить взгляды посторонних, отмечающих породность и красоту вашей собаки, ее энергию и темперамент. И хотя охотнику несравненно большее удовольствие, нежели официальное признание породности собаки, приносит ее хорошая работа на охоте, ее отменное воспитание и хороший характер, очень неплохо, когда это главное подкреплено призом и дипломом. А если пес вступил в тот возраст, когда его нужно выносить на руках, когда ему трудно ходить, задрать ногу у столба? Как все праздники, праздник жизни собаки не долог. Наступает старость, сложная пора во взаимоотношениях хозяина и слуги.
Не знаю, правы ли мы были, до последнего поддерживая старого больного пса, пичкая его лекарствами, снотворными и болеутоляющими средствами. Каждый в эту пору вправе принять то решение относительно дальнейшей судьбы собаки, которое представляется ему наиболее целесообразным и приемлемым в этическом отношении. Нельзя осуждать выстрел, разрешающий такого рода затруднение на промысле в тайге — это акт милосердия.