Ковпак

Продвижение от Збруча до Карпат проводилось с непрерывными боями.

Моторизованные полки противника, забегая вперед, преграждали нам путь, вынуждая принимать бои в невыгодных для нас условиях. Обходя противника и стараясь сократить время рейда, партизаны проходили по 50—60 километров в сутки, принимая бои с превосходящими силами противника.

В Карпатах противник задался целью полностью уничтожить отряд. Им были брошены свезенные из Кракова, Парижа, Норвегии специальные эсэсовские полицейские горные полки 4, 6, 13, 24 и 26-й, а также 274-й горнострелковый полк и 5 батальонов разных национальностей — хорват, мадьяр, туркмен, словаков.

Боясь нашего прохода в Венгрию и далее в Югославию, [противник] на небольшом только участке границы в 20 километров поставил заслонами 3 венгерских горнострелковых полка.

С 12 июля до 14 сентября наша часть, находясь вдали от Родины, не имея возможности получить оружие и боеприпасы и отправить раненых, вела ежедневный поединок с противником.

Противник изматывал нас авиацией, морил голодом в горах, измышлял провокации, пробовал травить О[травляющими] В[еществами], но так и не смог нанести нам смертельного удара, несмотря на численное и техническое превосходство…

Особенно ожесточенные бои вели мы с противником в с. Поляница, на горах Шевка и Сенечна, в г. Делятине и под г. Станиславом,

Выход соединения из Карпат был осуществлен давыдовским маневром кутузовских партизан, то есть врассыпную, группами, действовавшими одновременно в разных направлениях. Этим маневром противник был дезориентирован, так как сгруппировал свои части в кулак. Влиянием партизан был охвачен громадный район действий. В Станиславской, Тернопольской, части Львовской и Каменец-Подольской областях почти нет села, где не прошли бы партизаны. Они зажигали в сердцах угнетенного фашизмом украинского и польского населения искру надежды, вызывая протест; срывали мероприятия немецких властей, уничтожали немецких служак. Влияние наше проникло в Венгрию и Закарпатскую Украину.

В боях наше соединение понесло серьезные потери: в горах нами уничтожено все тяжелое вооружение отряда — пушки, станковые пулеметы и минометы. В боях за Родину пали смертью храбрых 228 бойцов и командиров, ранено свыше 150 человек, без вести пропало 200 человек. Но все же противник не разбил отряд, который забрался в самое его логово и целил в самое уязвимое место — нефть. Отряд вышел еще более крепким и сильным из боев.

В Галиции вспахана почва для широкого партизанского движения».

Рапорт Верховному Главнокомандующему о только-только завершенном рейде, разумеется, в то время широкой огласке не подлежал. Но на праздничном собрании, в котором, rроме партизан, приняли участие тысячи жителей окрестных сел — украинцев, русских, белорусов, поляков, — Ковпак рассказал о действиях соединения в тылу врага за 26 месяцев. Итоги оказались весьма внушительными: пройдено с боями 10 тысяч километров по 18 областям Украины, Белоруссии и России истреблено 18 тысяч фашистов, пущено под откос 62 железнодорожных эшелона, взорвано 256 мостов, уничтожено 96 складов с боеприпасами, обмундированием и продовольствием, до 500 автомашин, 20 танков и броневиков…

Ковпак выступал перед своими партизанами и крестьянами с особым подъемом: только что запыхавшийся радист принес ему радостную весть: освобожден Киев!

Над древней столицей развевается алый флаг освобождения, Красная Армия на Правобережье, идет сюда, к этим местам! Плачут от радости Базыма, Павловский, Панин, плачут ветераны соединения и местные крестьяне, и никто не удивился, что вышибло слезу даже у железного Ковпака. Дождались!

Сразу же после митинга Ковпак собрал командиров, как обычно, чтобы снова посоветоваться, сообща решить! что и как делать дальше. Такой порядок был заведен им и Рудневым еще в Спадщанском лесу. Они твердо придерживались и неуклонно проводили в жизнь эти два, казалось бы, несовместимых принципа: единоначалие командира и подлинную демократичность. Любой приглашенный на совещание мог выступить со своим предложением, идеей или, напротив, — возражением. Единственное, чего не терпел Ковпак, — это суеты и общих рассуждений. Тут уж он не стесняется ни с кем, или оборвет, или ввернет что-нибудь такое, что надолго отучит незадачливого оратора говорить не по существу.

Впрочем, такое случается редко — личность Деда, его стиль, методы уже стали как бы частью характера и тех людей, с которыми он работал и воевал. Ожи, сами того не замечая, усваивали множество ковпаковских черт, становились удивительно похожими на него, сохраняя в то же время свою собственную индивидуальность. Так сыновья в хорошей, дружной семье и похожи на отца, и разнятся от него и друг от друга.

Пока командиры рассаживаются, Ковпак молчит, опустив голову, о чем-то раздумывая. Это его обычное со стояние — он почти всегда погружен в мысли. Окружающие знают: в эти минуты ему мешать нельзя, сам, когда нужно, подымет голову, всех оглядит внимательно, словно видит их впервые, скупо улыбнется, мол, рад вас видеть, хлопцы, и коснется седого клинышка бородки искалеченным пальцем правой руки. Это значит, что сейчас будет говорить. Голос у старика глуховатый, но слова он произносит отчетливо, интонации выразительны. Специально он шутит не так уж часто, но сама речь его лучится мягкой иронией и лукавством. Начинает Ковпак всегда с самого главного:

— Насколько мы все понимаем, война продолжается, так ведь? А раз так — значит, воюем и мы…

Лаконично, предельно деловито он излагает то, что после детальной разработки станет основой очередного боевого приказа. Затем следует обстоятельный общий разговор по существу. Говорят и по порядку, и наперебой, Дед никого не ограничивает, но с одним условием: сначала подумай, потом говори. И чтобы никакой водички!

Через час штабная хата пустеет. Кроме Ковпака, в ней остаются лишь Войцехович, сменивший отправленного уже в Киев Базыму, и его помощники. Немедля они принимаются за планирование предстоящей боевой операции, последней операции соединения, проведенной по приказу и под руководством Ковпака. Ею стал одновременный удар ковпаковцев и местных партизан по железнодорожным станциям Олевск и Сновидовичи. Операция имела большое значение для Красной Армии: после освобождения советскими войсками Житомира у отступающих от Коростеня гитлеровцев был только один путь — на Олевск, поэтому железная дорога на этом участке была забита немецкими эшелонами.

Свой последний бой гитлеровцам Дед дал в ночь на 15 ноября. В книге «От Путивля до Карпат» Ковпак уделил ему, к сожалению, всего несколько деловитых строк: «На путях станции Олевск стояло более 300 вагонов с авиабомбами, порохом и горючим. Можно представить, что получилось, когда вспыхнули пробитые зажигательными пулями цистерны с горючим и поднялись в воздух вагоны с порохом. Полчаса на путях непрерывно, сразу десятками, рвались авиабомбы. Партизанским ротам пришлось отойти от станции на изрядное расстояние, чтобы уберечься от ливня осколков и сыпавшегося на голову крошева вагонов. За полчаса на станции взорвалось около тысячи тонн авиабомб.

Полностью была выведена из строя и станция Сновидовичи. Так мы завершили поход на Карпаты. Начинался новый период борьбы. Красная Армия, очищая украинскую землю от фашистской нечисти, вступила в районы, куда год назад мы пришли…

Перед выходом в… рейд мы были предупреждены, что районы, куда идем, в недалеком будущем станут плацдармом ожесточенных боев. Предвидение сбылось. Красная Армия уже шагнула на разведанный нами плацдарм. Решающие бои завязались там, где каждая тропинка исхожена нашими разведчиками, где нет села, в котором не побывали бы наши агитаторы, где все мосты и дороги под ударами партизан.

Как радостно было думать, что наши удары нацеливаются с такой меткостью, что мы, украинские партизаны, в тылу и Красная Армия на фронте действуем как одно целое…»

…Пришла зима, трудная для Ковпака зима 1943/44 года. Он был активен, как никогда, но и, как никогда раньше, давали знать о себе и годы, и перенесенные испытания. Старик страшно исхудал, почти не прикасался к еде. Штабники усаживали генерала за стол чуть не насильно. Мучили Деда и головные боли, и раненая нога. Другой бы на месте Ковпака попросту слег. Но в этом человеке было столько упорства и воли, что он, предельно измотанный и больной, вопреки всему на свете по-прежнему прочно держал руководство соединением, воевал, командовал, ставил командирам боевые задачи, требовал их неуклонного выполнения, проверял исполнение, дотошливо вникал во все промахи и упущения, пристально следил за работой каждого батальонного, каждого ротного командира, был, как всегда, вездесущ.