Ковпак

Истинное удовлетворение доставило Ковпаку то обстоятельство, что там, в Москве, не забыли и его стариковской нужды, в последнее время его буквально изводившей. Дело в том, что Деда мучили зубы, вернее — отсутствие их. Есть ничего не мог, кроме жареных мозгов — жевать, мол, их не надо. Ему и готовили эти мозги. Но, во-первых, они были далеко не всегда, и тогда Ковпак попросту голодал, а во-вторых, сколько может человек питаться одним и тем же? Словом, старик проклинал все на свете из-за этих зубов.

— Йсты двомя зубами — просто мука, — ругался он. — Краще бы уже вси повыпадали.

И вдруг радость: из Москвы прилетела зубной врач Антонина Федоровна Власова со всеми необходимыми инструментами и лекарствами. Установив прямо в ельнике сверкающую хромом бормашину, она тут же принялась за дело. Бойцы отряда ходили в ельник целыми экскурсиями и с благоговением смотрели на работу врача. Власова сняла с Ковпака мерку, улетела в Москву и через два дня вернулась с отличным новеньким протезом. Радости старика не было предела. Затем Антонина Федоровна привела в порядок зубы и других партизан, нуждавшихся в стоматологической помощи.

В эти же дни в Аревичи пришло сообщение, буквально ошеломившее всех: пяти командирам крупнейших партизанских соединений: В. А. Бегме, С. А. Ковпаку, С. В. Рудневу, А. Н. Сабурову, А. Ф. Федорову было присвоено воинское звание «генерал-майор». Партизаны были горды и рады за своих командира и комиссара, хотя привыкать к новому обращению к Сидору Артемьевичу и Семену Васильевичу для многих было не просто. Знаменитый своим неуемным нравом ветеран отряда дед Велас, к примеру, теперь говорил только так: «Дозвольте, ваше превосходительство, товарищ майор-генерал Ковпак, Сидор Артемьевич, до вас обратиться?»

Как воспринял это событие сам Ковпак? Как и все партизаны, он был счастлив, доволен, а вместе с тем задумчив. Вскоре обоим — Ковпаку и Рудневу — летчики доставили полную генеральскую форму, все как полагается: брюки с алыми лампасами, кителя с широкими погонами, фуражки с золотым шитьем. Дед, верный своей страсти к обновам, остался верен себе и на сей раз. Долой трофейную шубу и деревенскую папаху — и мигом на себя всю форму. Она ему шла удивительно. Он сразу преобразился, стал неузнаваем. Старик испытывал ни с чем не сравнимое ощущение, стоя сначала перед Рудневым и своими штабниками, а затем очутившись в гуще партизан. Он чувствовал на себе сотни глаз: восторженных, радостных, завороженных, умиленных. Все эти люди, окружавшие его, были в эту минуту как бы им самим, Ковпаком, а он ощущал их, дорогих своих хлопцев, как самого себя. Он слышит, как хлопцы впервые, смущаясь и краснея от непривычки, говорят ему, только вчера бывшему для них просто Дедом, «товарищ генерал», и понимает их смущение.

Но вот оба они, два генерала — командир и комиссар, — остаются ненадолго наедине. Глядят друг на друга странными глазами: они ли это? В свое время, будучи военкомом, Сидор Артемьевич носил в петлицах три «шпалы». С ними он и запечатлен на одной-единственной фотографии, сохранившейся с той поры. Три «шпалы» носил и Руднев. Так что оба они были людьми, знавшими, как говорится, вкус высокого, командного положения, даваемого званием. Но быть генералами — нечто совсем другое. Человек, которому присвоено это звание, оказывается в ином качестве, чем прежде, и это накладывает на него определенный отпечаток.

— Семен, ты меня слушаешь? — окликнул Сидор Артемьевич задумавшегося комиссара. — Ты ожидал такого?

— По правде говоря — нет! Да и некогда думать было об этом. Война кругом, а тут, понимаешь, здравствуйте, честолюбивые мечтания комиссара Руднева! И говорить неловко! — смешливо фыркнул Семен Васильевич. — А ты думал?

— С чего бы это? — удивился Ковпак. — Делать мне нечего, что ли?

Они помолчали. Потом старик снова оживился:

— А все же здорово, правда? Здорово, скажу тебе, Семен. Я так примерно рассуждаю: когда же это бывало, чтобы партизанами командовали генералы, а? Да никогда! Значит, мы, коммунисты, первыми и в этом деле оказались. И правильно, что такое завели. Посуди сам, для дела это же одна польза, верно? Шутка сказать — генерал командует! На то он и генерал, чтобы воевать грамотно, с умом, толково. Правильно я говорю, Семен?

— А как же иначе!

— Любому теперь понятно: мы вроде часть Красной Армии. Партизанская часть.

— Мы и в самом деле выполняем задания, можно сказать, большой стратегии, — заметил Руднев. — Так что, как говорится, одно к одному.

Видимо, в Москве действительно рассуждали точно так же, как на берегу Припяти Ковпак и Руднев, потому что теперь во всех приказах и радиограммах Центрального и Украинского штабов партизанского движения Сумское соединение именовали «воинской частью № 00117». Так что прозорливый старик был прав, рассматривая свои отряды как часть Красной Армии. Он верно понял, что руководство партией организованным партизанским движением — одна из форм ее военной политики в Отечественной войне. Политики, продиктованной всем укладом страны победившего социализма, ведущей войну всем народом, а потому непобедимой.

Да, надев китель с генеральскими погонами (который, кстати, он вскоре сменил на привычную старую одежду), старик стал иным, но в то же время он, конечно, остался Ковпаком. Плоть от плоти своего народа, он, будучи генералом, удостоенным высших боевых наград Родины, был начисто лишен того, что принято называть «генеральством». Примечателен эпизод, описанный известным командиром молдавских партизан Я. Шкрябачом и относящийся к периоду, когда Ковпак только-только вернулся из Карпатского рейда. Я. Шкрябач впервые явился к Сидору Артемьевичу в селе Собычине:

«Мы вошли в следующую комнату. Она была полна махорочного дыма. Небольшого роста, щуплый человек с генеральскими погонами кричал на молодого партизана, в смущении стоявшего перед ним. Заметив нас, генерал повернул к нам свое сухое энергичное лицо с острым клинышком бороды

— Чого тоби треба?.. Ты хто? — спросил он меня сердито.

— Товарищ генерал-майор! — начал я, почему-то став «смирно» и приложив руку к козырьку. — Командир Второго молдавского соединения партизанских отрядов прибыл к вам для встречи и налаживания связи.

— Гм, гм!.. — усмехнулся Ковпак, выслушав мой рапорт. — Ты, голуба, не так начав. Треба було б зразу сказати: «Ваше высокопревосходительство!» — Он громко рассмеялся и развел руками».

…Минуло две недели пребывания отряда в Аревичах, когда Ковпаку принесли радиограмму со знакомым уже текстом: «Примите ценный груз». На этот раз «ценным грузом», прибывшим 20 апреля, оказались секретарь Центрального Комитета КП(б) Украины Демьян Сергеевич Коротченко и несколько ответственных работников ЦК партии и ЦК комсомола республики. Правда, в целях соблюдения секретности о том, кем являлись прибывшие в отряд товарищи с Большой земли, никто в отряде, кроме командования, не знал. К Коротченко обращались просто «товарищ Демьян», не называя ни фамилии, ни должности. Секретарю ЦК партии и доложил Ковпак уже подведенные итоги рейда на Правобережье. Цифры оказались внушительными: пройдено с боями свыше 6400 километров, уничтожено 14 железнодорожных мостов, 28 шоссейных, пущено под откос 14 эшелонов, потоплено 15 речных судов, разгромлено 6 станций, 7 узлов связи, истреблено свыше 6 тысяч гитлеровцев. Собрано и передано командованию Красной Армии большое количество важной информации, оказана действенная помощь десяткам местных партизанских отрядов и подпольных групп. «Товарищ Демьян» передал Ковпаку указание Москвы продолжить и расширить разведку Правобережья. Командование Красной Армии уже знало, что «Днепровский вал» — миф, но оно нуждалось в точных сведениях о действительных укреплениях гитлеровцев на великой украинской реке. До 300 разведчиков Вершигоры участвовало в выполнении этого ответственного задания. Под тщательный контроль были поставлены берега Днепра от Речицы и Гомеля до самого Киева. Ощупывались, наблюдались, брались на заметку каждая дорога, мост, паром, брод. И Петр Петрович имел впоследствии все основания написать: