Счастливые дни в аду

Гарри слегка покраснел.

– Я… я… – он попытался начать, но неудачно. – Ничего, сэр. Действительно.

– Ты плакал во сне, – просто сказал профессор.

– Вы тоже, несколько дней назад, – Гарри пожал плечами в некотором смущении.

Снейп вздохнул и потер шею.

– У меня был кошмар. О… о смерти Квайетуса и… я пытался… – совершенно необходимо было сказать это, но не было времени для хныканья. Если он хотел, чтобы мальчик доверял ему, он должен был продолжить. – Я старался спасти его, но не смог. Это случилось в моей жизни 15 лет назад…

Последнюю фразу он слабо прошептал. Гарри открыл глаза, и их взгляды встретились.

– Извините, сэр. Я снова причинил Вам боль, – серьезно сказал он.

– Снова? – спросил Снейп в полном недоумении.

– Это моя вина, что Вы страдаете здесь. Я сделал это. Все это моя вина.

Снейп мог видеть по глазам мальчика, что тот действительно так думает. Внезапно он почувствовал себя очень старым и измученным. Старше 37. Старше 40. На самом деле… старше 80. Он чувствовал себя, как в классе зельеварения, когда прилагал невероятные усилия, чтобы объяснить самую простую вещь Лонгботтому или одному из хаффлпафцев. Как Гарри не мог понять тот простой факт, что это не было его виной? Вовсе не это, ничего из этого. Но он не мог заставить мальчика понять, тот был совершенно убежденным. И это его очень раздражало.

– Остановись, Поттер, – рявкнул он своим лучшим голосом сального ублюдка. – Это НЕ твоя вина. И. Если. Бы. Это. Была. Твоя. Вина. Это. Не. Имеет. Значения. После. Шести. Дней. Вместе. В. Этом. Аду. Ты понял?

Последняя фраза была отчаянной мольбой вместо сердитого крика, каковой она должна была быть. Гарри испуганно вздрогнул. Он не посмел что-нибудь ответить, только кивнул.

– Я не верю тебе, – Снейп раздраженно потряс головой. – Ты винишь себя в этой ситуации. Но ты НЕ прав. Это был мой выбор, и я не обвиняю тебя. Я предпочитаю быть здесь с тобой, чем находиться где-нибудь еще.

На этот раз его неожиданное признание поразило обоих. Когда он высказался, Гарри удивленно моргнул.

– Мне снилось, что Волдеморт убил Вас прямо передо мной. И я не смог спасти Вас. Вы умерли, как мои родители, Седрик… Как все вокруг меня…

Снейп сглотнул. Снова Седрик. Он начал подозревать.

– Ты не можешь простить себе его смерть, – он утверждал, а не спрашивал.

– Он умер из-за меня. Я был целью Волдеморта, а не он. Это была только… ошибка. Ошибка, которую сделал я. Но все же ошибка… И когда Волдеморт приказал Петтигрю убить его, он сказал: «Убей лишнего». Как будто он был ничем… не человек, человек… только ошибка… – Гарри задрожал. – Я совсем ничего не мог сделать. – Гарри отвернулся от Снейпа и закрыл лицо руками. – Сейчас я чувствовал то же самое во сне. Он убил Вас, а я ничем не смог помешать. Но это было болезненнее, чем Седрика… Это было так болезненно… – пробормотал он.

Внезапным и сильным побуждением Снейпа было обнять дрожащего мальчика. Он обхватил Гарри за плечи и прижал к себе.

– Спасибо, Гарри. – Он не знал, за что точно благодарил. За чувство, выраженное слезами? Или за храбрые и искренние слова? Так или иначе, это не имело значения. Он притянул Гарри ближе, обнял его и прижал к себе. – Я здесь, не волнуйся.

Гарри зарылся головой в одежды Снейпа – или их остатки – и вздохнул. Это был страх? Облегчение? Снейп не мог сказать.

– Я не хотел умирать, сэр, но… Я не хотел снова остаться один… снова быть одному…

Эти слова были настолько созвучны предыдущим кошмарным ощущениям Снейпа, что они поразили его глубоко в сердце.

Но ПОЧЕМУ? Почему Гарри чувствовал это?

Мальчик не заслужил одиночества. Что же тогда заставляло его чувствовать себя одиноким?

У мальчика не было грехов, которые выделяли бы его из других, подобно ему. Почему он остался один?

Два «почему». Первое адресовано судьбе, второе – обстоятельствам.

– Почему ты говоришь «снова один», Гарри? – спросил он осторожно. – Когда ты чувствовал себя одиноким?

– Я почти всегда чувствую одиночество, – прошептал мальчик. Его голова все еще была прижата к груди Снейпа, скрывая выражение лица. – Кроме последних дней, – добавил он несколько мгновений спустя.

Снова проклятое ощущение: мальчик чувствовал то же самое, что и он… Как?

– Но у тебя есть твои друзья… твоя семья, Гарри. Ты никогда не был одинок.

– Я говорил Вам, что мои друзья – дети. А моя семья никогда не была больше трех человек, которые презирали меня и отчаянно старались игнорировать мое существование. Но это игнорирование довольно недавнее: они поступали так, главным образом, в последнее время. Раньше они ненавидели меня. И все-таки это было лучше. По крайней мере, я чувствовал, что я существую. Но потом… Они полностью избегали меня, делали все возможное, чтобы не говорить со мной… не смотреть на меня… А Сириус не мог быть там по определенным причинам, Вы же знаете. Фактически, я на самом деле не знал Сириуса. Только несколько писем и три или четыре коротких встречи, ничего больше… Все было так… поверхностно.

Но Снейп пропустил вторую часть речи.

– Твои родственники презирали тебя? Игнорировали тебя? Почему ты не сказал директору?

– Сказал ему что? О моих чувствах? Или о чем? Что я жил в чулане 10 лет? Что у меня не было ничего, что я мог бы назвать своим, до тех пор, пока я не купил школьные мантии и вещи? Что я никогда не получал новой одежды и всегда носил старые тряпки кузена? Что меня всегда запугивала моя собственная семья? Что позднее я разделял диету Дадли и голодал? Что я – такой урод, что они заперли меня на все мои первые летние каникулы? Что я добился некоторой свободы от их угроз с помощью моего убийцы-крестного? Или что они никогда не говорили мне ничего о моих родителях, кроме лжи? Они говорили, что те погибли в автокатастрофе, что мой отец был безработным, бесполезным, ни на что не годным, а моя мать была проституткой… Я так стыдился. Но, с другой стороны, они действительно не били меня или не обращались со мной плохо физически. Я считал слишком нелепым жаловаться Дамблдору на все эти глупые вещи… – Его жизнь, полная боли, выплеснулась перед ним. Горечь, печаль и смирение.

Снейп слишком хорошо понимал чувства мальчика. Тот был прав. Ребенка нельзя было забрать из семьи, если его не били. На самом деле, немного плохого обращения не имело значения. И многие дети имели семьи, подобные Гарри – его собственная, например. Это походило на холодильник. Холод и бесчувственность.

Квайетус был единственным теплом в зиме его детства.

Снейпа бросило в дрожь, когда он попытался представить свое детство без Квайетуса. Это было бы ужасно. Но… его родители никогда не запирали его в чулане. И… у него было все, что нужно. Пища, одежда, игры… отсутствовала только любовь. Но… по крайней мере они гордились им! И Квайетусом тоже, хотя… Нет. Его детство было значительно лучше, чем у Гарри. Тем временем Гарри продолжал свои изречения.

– У меня не было друзей до того, как я встретил Рона в Хогвартс-экспрессе, а потом Гермиону. Никто не хотел быть моим другом. Никто не хотел быть другом урода, чтобы не быть избитым и запугиваемым Дадли. Я был СОВЕРШЕННО один до одиннадцати лет. У меня не было ни друзей, ни родных, ни одного живого человека, который хотел бы поговорить со мной, спросить меня, как я жил. По крайней мере, этот идиот Дадли иногда мучил меня, и я чувствовал, что еще существую.

Снейп оцепенел и онемел. И был крайне потрясен словами Гарри.

Он ЗНАЛ, каково чувствовать одиночество.

«У меня не было ни друзей, ни родных, ни одного живого человека, который хотел поговорить со мной, спросить меня, как я жил.»

Он узнал собственные чувства в этом высказывании. Озлобление, покорность, завершенность. Это было, когда он окончательно принял свою судьбу.

– Ты больше не один, Гарри. Я останусь с тобой. Я останусь с тобой так долго, как смогу. Я обещаю. – Снейп не знал, почему он сказал эти слова. Но он не сожалел о них. Они были правдивы, хотя тот язвительный голос в его голове не упустил напомнить ему о его собственном положении: «Северус, Северус… И это ТЫ не хочешь быть один? Ты напуган собственными кошмарами, не так ли?»