Страница 38 из 47
И у него перед глазами тотчас возникала тоненькая фигурка s вычурной одежде, вздернутый носик, большие глаза, голубые, как незабудки; торчащая на макушке сногсшибательная красная шляпка, украшенная золотистым пером.
— А Фелиси-то здесь!
В ответ раздавалось ворчание. Коллеги прекрасно знали: Мегрэ ворчал, как медведь, всякий раз, когда произносилось имя Фелиси, которая доставила ему хлопот больше, чем все «отпетые», сосланные его стараниями на каторгу.
Но в то майское утро Фелиси действительно находилась рядом. Она стояла на пороге лавки Мелани Шошуа, бакалейные товары. Фелиси ожидала, пока комиссар очнется от своих грез.
Наконец он сделал шаг, точно возвращаясь в реальный мир, и вновь принялся за расследование дела об убийстве Жюля Лапи, по прозвищу Деревянная Нога.
Так же, как и с раннего утра, Фелиси ожидала его вопросов, резкая, агрессивная, ироничная. За прилавком симпатичная коротышка Мелани Шошуа, сложив руки на толстом животике, во все глаза смотрела на странную пару — комиссара уголовной полиции и служанку Деревянной Ноги.
Слегка попыхивая трубкой, Мегрэ осмотрелся, увидел коричневые ящики с консервными банками, потом через стекло витрины стал разглядывать еще не застроенную до конца улицу и недавно посаженные деревья вдоль нее. Наконец, вынув из жилетного кармана часы, вздохнул:
— Вы мне сказали, что вошли сюда в десять часов пятнадцать минут, не так ли? Каким образом вы можете уточнить время?
Тонкие губы Фелиси растянулись в презрительной улыбке;
— Посмотрите!
И когда он подошел к ней, она указала на комнату за лавкой, служившую Мелани Шошуа кухней. В полумраке виднелось плетеное кресло с красной подушкой, на котором, свернувшись клубком, лежала кошка, а как раз над ней стоял будильник. Стрелки его показывали 10 часов 17 минут.
А бакалейщица недоумевала, зачем эти люди явились к ней в лавку.
— Что же вы купили?
— Фунт масла… Дайте мне фунт масла, мадам Шошуа… Господин комиссар настаивает, чтобы я проделала все то же, что и позавчера… Затем малосольный сырок, не так ли?.. Постойте… Положите мне в сетку еще пакетик перца, банку помидоров и две котлеты…
Все было необычным в мире, где в то утро жил Мегрэ, и ему пришлось сделать усилие, чтобы убедить себя: он не великан, попавший в городок, построенный из деталей игрушечного конструктора.
В нескольких километрах от Парижа он повернул в сторону от берегов Сены, в Пуасси, поднялся на холм и внезапно среди настоящих полей и фруктовых садов вдруг обнаружил обособленный мирок, о котором объявлял указатель на обочине вновь проложенной дороги: «Земельные участки Жанневиль».
Видимо, несколько лет назад здесь были такие же поля, луга и рощи, как и повсюду. Но вот пришел какой-то делец, жену или любовницу которого, конечно, звали Жанной, откуда и пошло название родившегося здесь мирка.
Распланировали улицы, аллеи, обсаженные чахлыми деревцами, тонкие стволы которых укрыты от холода соломой.
Потом кое-где возникли виллы, особнячки. Это не походило ни на город, ни на деревню — обособленный мирок со свободным пространством между постройками, пустырями, изгородями, с газовыми фонарями, до смешного бесполезными на улицах, где еще нет ничего, кроме названий, обозначенных на голубых табличках.
«МОЯ МЕЧТА»… «ПОСЛЕДНЯЯ ГАВАНЬ»…
— каждый домишко уже имел свое название, выведенное с завитушками, а внизу виднелся Пуасси, серебряная лента Сены, где скользили вполне реальные баржи. Подальше, на равнине, стояли фермы и высилась колокольня Оржеваля.
А здесь правдоподобной только и была старая бакалейщица Мелани Шошуа, которую застройщики откопали в соседнем городке и предоставили ей хорошую новую лавку, чтобы новый мир не остался без коммерции.
— А что еще, милочка?
— Постойте!.. Что еще я брала в понедельник?
— Шпильки…
В лавке Мелани можно приобрести все, от зубных щеток и рисовой пудры до керосина и почтовых открыток.
— Кажется, больше ничего, правда?
Из лавки — Мегрэ это проверил — не видно ни домика Деревянной Ноги, ни улочки, которая огибала его сад.
— А молоко! — вдруг вспомнила Фелиси. — Я чуть не забыла про молоко.
И она с привычным уже высокомерным видом объяснила комиссару:
— Вы меня настолько засыпали вопросами, что я забыла захватить с собой бидончик для молока. Во всяком случае, в понедельник я брала его с собой… Голубой в белый горошек… Вы увидите его в кухне возле газовой плитки… Не правда ли, мадам Шошуа?
И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя надменный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений.
— Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа?
— Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все время заглатывает свою шерсть.
Речь, видимо, шла о коте, дремавшем на красной подушке в кресле.
— Погодите, милочка… Вы еще взяли, как всегда, «Киногазету» и роман за двадцать пять су…
В конце прилавка лежали бульварные романы в пестрых обложках, но Фелиси на них не взглянула и пожала плечами.
— Сколько я вам должна?.. Поторопитесь… Комиссар настаивает: все должно быть, как в понедельник, а я у вас тогда долго не задерживалась.
Тут вмешался Мегрэ.
— Скажите, мадам Шошуа… Поскольку мы говорим о том, что было в понедельник утром… Пока вы обслуживали мадемуазель, вы не слышали, не проезжала ли здесь машина?
Бакалейщица задумалась, глядя сквозь витрину на залитую солнцем улицу.
— Не могу сказать… Постойте!.. Тут их нечасто увидишь… Из лавки только слышно, как они мчатся по дороге… Какой это был день?.. Помню, за домом Себилей проехал маленький красный автомобиль, но в какой день — не знаю…
На всякий случай Мегрэ пометил в своей записной книжке: Красная машина… Себиль…
И он снова очутился на улице вместе с Фелиси, которая шла, подпрыгивая, набросив пальто на плечи, словно старинный плащ: рукава развевались у нее за спиной.
— Пойдемте здесь… Домой я всегда возвращаюсь коротким путем.
Узкая тропинка петляла между огородами.
— По дороге вы никого не встретили? — спросил комиссар.
— Подождите… Сейчас увидите…
И он увидел. Фелиси оказалась права. Едва они вышли на новую улицу, навстречу им попался почтальон, поднимавшийся на велосипеде на холм. Он проехал мимо них и, обернувшись, крикнул:
— Вам ничего нет, мадемуазель Фелиси! Она посмотрела на Мегрэ.
— В понедельник он видел меня здесь в тот же час. Так бывает почти каждое утро.
Они обогнули уродливый, оштукатуренный и выкрашенный в небесно-голубой цвет домик, окруженный палисадником, и прошли вдоль живой изгороди, Фелиси толкнула калитку, задев своим развевающимся пальто кусты смородины.
— Ну вот… Теперь мы в саду… Сейчас увидите беседку…
В десять часов без нескольких минут они вышли из домика через другую дверь, выходящую в аллею. Чтобы дойти до лавки и вернуться обратно, они описали почти полный круг. Они прошли вдоль бордюра из гвоздики, которая вот-вот расцветет, и грядок с нежно-зеленым салатом.
— Он, видимо, находился здесь… — сообщила Фелиси, указав на туго натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. — Он начал сажать помидоры. Дошел до половины грядки… Когда я его тут не застала, то сразу подумала, что он пошел выпить стаканчик розового вина…
— Он пил много вина?
— Только, когда мучила жажда… Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан.
Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков мечтают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голубую тень примыкавшего к нему дворика. Направо — беседка из зелени. На столе в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном.
— Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из этого графинчика.
Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него в упор своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную невиновность.