Страница 17 из 18
Примечательно, что идеологи буквально словами Оруэлла "философски" обосновывают новый смысл ключевых слов своего новояза. Вот рассуждения Г.Бурбулиса (в беседе по телевидению с А.Карауловым 16 марта 1992 г.). Страна, говорит Бурбулис, больна, а мы поставили диагноз и начали смертельно опасное лечение вопреки воле больного. Впоследствии эту метафору буквально повторили некоторые другие идеологи. Один из таких демократических идеологов, О.Лацис, пишет о реформе Гайдара: "Когда больной на операционном столе и в руках хирурга скальпель, было бы гибельно для больного демократически обсуждать движения рук врача. Специалист должен принимать решения сам. Сейчас вся наша страна в положении такого больного". В качестве хирурга, готового своим скальпелем взрезать тело "всей нашей страны", был приглашен Джеффри Сакс. Потом он сам открещивался от этой реформы, но это мелочь. Главное, что у страны не спросили ни о согласии на операцию, ни о доверии хирургу. В рамках демократического мышления заявление О.Лациса чудовищно — такое стеснялись говорить даже энтузиасты концепции "просвещенного авангарда".
Таким образом, в этой метафоре мы как бы имеем фрагмент официального толкового словаря нашего новояза. Слово "демократ" в его извращенном смысле действительно вошло в язык, а значит, участвует в манипуляции нашим сознанием постоянно и автоматически. Об этом говорит тот факт, что люди искренне не замечают полного несоответствия своего поведения взятому имени. На "демократическом" митинге в Останкине 29 июня 1992 г. поэт-юморист А.Иванов сформулировал призыв: запретить всяческие коммунистические организации и установить жесткий авторитарный режим по примеру Пиночета. Мол, исторический опыт показал, что к демократии можно перейти только переболев диктатурой. В ответ на этот призыв толпа обычных наивных интеллигентов начала скандировать: "Даешь стадион! Даешь стадион!" (Для молодых людей, вошедших в сознательную жизнь после 1973 г. поясняю: речь идет о стадионе в Чили, на который в момент фашистского переворота Пиночета свозились арестованные. Именно там раздробили руки композитору и певцу Виктору Харе, без суда и следствия расстреляли несколько сот человек).
Когда над страной проделывают смертельно опасные (а по сути, смертельные) операции не только не спросив согласия, но сознательно против ее воли — это свобода или тоталитаризм? Караулов в той беседе подъехал с другой стороны: вот, ветераны хотели 23 февраля возложить венки у могилы Неизвестного солдата, а их "затолкали" (хорошее нашел слово А.Караулов затолкали… дубинками). Почему было не дать пройти, раз свобода? Бурбулис мягко объяснил: вы не понимаете. Был регламент, мы не будем обсуждать, почему он был установлен… Зачем было прорываться именно в этот день? Пришел бы, кто хотел, тихонько, в другое время, и возложил венок.
Итак, свобода в том, чтобы не обсуждать запрет властей, даже если он неправовой и провокационный. Не требовать своего традиционного права, а подчиниться нарочито унизительному распоряжению — прийти тихонько и в другой день. При этом 23-го февраля люди требовали лишь той свободы, которая дана им по закону. Мэр не имел права запретить митинг, Бурбулис знал, что Моссовет являлся в то время высшим по отношению к мэру органом и что Моссовет митинг разрешил. Так что речь шла о произволе исполнительной власти в ограничении свободы граждан. Итак, мы именно в антиутопии.
Другим прекрасным, но расплывчатым призраком было "гражданское общество". Никто из политиков, которые клялись в своей приверженности этому доброму идолу, не излагал сути понятия. Оно было ложно истолковано, пожалуй, всеми участниками нынешней идеологической схватки в России. Иной раз даже с трибуны "патриотов" нас зовут возродить соборную и державную Россию, строя в ней гражданское общество.
Культурный человек думает, что гражданское общество это ассоциация свободных граждан, которая ограничивает и контролирует действия государства, обеспечивает равенство всех граждан перед законом с помощью механизма разделения властей и приоритета права. Все это заманчиво, испытано за три века на уважаемом Западе — значит, "я, Вань, такую же хочу". На деле "гражданское общество" — это условное наименование такого способа совместной жизни, с которым неразрывно сцеплены рыночная экономика и демократия, выведенный из сферы морали гомосексуализм и эвтаназия. Все в одном пакете, из формулы цивилизации нельзя выщипывать приятные нам вещи, как изюм из булки.
Давайте восстановим исходный смысл этого понятия. И посмотрим, что внедрение гражданского общества означало бы для России — что в ней пришлось бы ломать. Как это делать, чтобы не сломать при этом позвоночник — второй вопрос. Нам не повезло уже с переводом, в русский язык вошел не тот синоним, так что вышло, что речь идет об обществе граждан (от слова город). На деле же в точном переводе "гражданское общество" — общество цивильное, цивилизованное. С самого возникновения понятия оно означало оппозицию "цивилизация — Природа" и "цивилизация — дикость" (иногда, мягче, варварство).
Чтобы понять, надо посмотреть, из кого состоит это цивильное, гражданское общество и каковы отношения "граждан" к тем, кто находится вне его, вне этой "зоны цивилизации". Прежде всего, для возникновения "рыночной экономики" и ее носителя — "гражданского общества", понадобилась переделка человека, его превращение в индивидуума и собственника. Именно освобождение от оков общинных отношений любого типа создало важнейшую предпосылку капитализма на Западе — пролетария, продающего свою рабочую силу. Это не просто неимущие, а люди, лишенные корней, освобожденные от всяческих человеческих связей (оков) — человеческая пыль.
В классовом государстве гражданского общества равенство перед законом (право субъекта) неизбежно обращается в неравенство личностей перед Богом и перед правдой. Читаем у Лютера: "Наш Господь Бог очень высок, поэтому он нуждается в этих палачах и слугах — богатых и высокого происхождения, поэтому он желает, чтобы они имели богатства и почестей в изобилии и всем внушали страх. Его божественной воле угодно, чтобы мы называли этих служащих ему палачей милостивыми государями".
Богатые стали носителями власти, направленной против бедных (бедные становятся "плохими"). Раньше палач была страшная должность на службе государевой, а теперь — освященное собственностью право богатых, направленное против бедных. Государство перестало быть "отцом", а народ перестал быть "семьей". Общество стало ареной классовой войны, которая является не злом, а механизмом, придающим обществу равновесие.
Гоббс и Локк дали представление о человеке и частной собственности. Она и стала осью гражданского общества. Человек раздвоился. Одна его ипостась — собственник, а другая ипостась — собственность. Возникла совершенно новая, нигде кроме Запада не существующая антропология представление о том, что есть человек. Каждый индивид имеет теперь эту частную собственность — свое тело, и в этом смысле все индивиды равны. И раз теперь он собственник тела (а раньше его тело принадлежало частично семье, общине, народу), он может уступать его по контракту другому как рабочую силу.
Но на этом равенство кончается, и люди западной цивилизации делятся на две категории — на пролетариев (тех, кто не имеет ничего, кроме своего потомства — рrole) и собственников капитала (пропьетариев). Пролетарии живут в состоянии, близком к природному (нецивилизованному); собственники объединяются в гражданское общество — в Республику собственников. Сюда вход тем, кто не имеет капитала, воспрещен! Вот слова Локка: "главная и основная цель, ради которой люди объединяются в республики и подчиняются правительствам, — сохранение их собственности". Ж-Ж.Руссо в "Рассуждениях о происхождении неравенства" (1755) так писал о возникновении гражданского общества: "Первый, кто расчистил участок земли и сказал: "это мое" — стал подлинным основателем гражданского общества". В основании гражданского общества — непрерывная война, "хищничество богачей, разбой бедняков".