Страница 31 из 43
Обрадованные сестры грохнулись оземь. И тогда Чжэньнян первая произнесла слова клятвы:
– Я, урожденная Лань по имени Чжэньнян, обращаюсь к верховным божествам на земле и небесах. После того как ушла из жизни матушка, мы, четыре сестры, остались без опоры. Я среди них старшая, разум и сердце остальных моих сестер – Юй, Пань Жолань, хотя и не нашего роду, нам как родная, младшая из нас – Яо, еще совсем юна, только-только пришла ей пора закалывать шпильки. Желаем заключить брачный союз и служить сообща у достославного супруга. Просим даровать нам дух единения, дабы стали мы едины плотью и сердцем. Каждая пусть чтит порядок и закон, принятый меж нас, и так мы избежим ревности, соперничества и злого навета. Со всем добросердечием уповаем пойти по супружеской стезе – служить с полотенцем и гребнем. А если кто скажет слово супротив, пусть боги покарают его и возьмут даже жизнь, ибо не должно быть меж нами розни. Берем на себя бремя клятвы быть верными нашему союзу. В знак согласия со сказанным пусть каждая из сестер возьмет со стола по свече.
И вослед ее словам каждая из сестер протянула руку и убрала со стола свечу. Первой это сделала Чжэньнян, потом – Юйнян, за ней – Жолань, последней была Яонян. Так между сестрами был заключен союз и установлен чин и порядок.
– Клятва, принятая нами, означает, что отныне мы связаны узами побратимства. Пусть среди нас царит терпимость. Пусть каждая внимает слову другой.
– Увы, вряд ли каждая из нас сумеет служить у постели! – воскликнула Яонян. Но сестры лишь усмехнулись ее реплике.
Собрав арендную плату, студент воротился в усадьбу. Едва спешился, навстречу ему вышла Чжэньнян.
– Братец притомился с дороги, – этими словами она участливо встретила его.
Тотчас позвала Гуйпин и велела принести чаю. Прослышав о его приезде, сестры вышли приветствовать Юэшэна. Чинно расселись.
– Сестрицы, – сказал им студент, – вы вышли встретить меня по обряду, как дорогого гостя. А я даже половины ваших дел не исполнил. Собрался было уехать домой, но как оставить вас?
Тут Чжэньнян поднялась и, выступив вперед, сказала:
– До вашего приезда матушка несла большой убыток в делах. Она всегда мечтала, чтобы вы взяли на себя заботу о доме. Хотели бы поговорить с вами о ее последней воле.
– Поистине сестрицы питают ко мне безграничную любовь, глубину их чувств можно уподобить разве что морю. Покойная тетя доверила вас моему попечению. Но скажу одно: если вы не последуете ее воле или не будет меж вас согласия, тотчас покину усадьбу и вернусь домой, а вскорости и женюсь. Ибо что проку здесь засиживаться! Ведь впустую уйдут не только луны, но и годы! – так пригрозил он в случае неисполнения воли покойной.
Сестры не могли сдержать волнения.
– Хотели бы, чтобы старший брат прошел в спальню, ибо намерены поднести ему некую казенную бумагу, – поспешно попросили они его.
– Вижу в ваших словах проявление привязанности ко мне, – так ответил он, пообещав прийти на женскую половину дома. «Как они единодушны в намерениях и, похоже, избыли печали. А как милы – точно жемчужины с излучины реки или крапчатые яшмы с берегов Сяо и Сян. И могу ли я отдать их в чужие руки?» – подумал он.
Тем временем сестры поспешили в узорную залу. Здесь каждая взяла лист бумаги, напитала кисть тушью, готовясь составить брачный договор.
– Я пишу первую фразу, – сказала Чжэньнян, – а вы подписываете, каждая по строке.
Чжэньнян, Юйнян и Жолань так выразили свою волю:
Яонян же завершила его прозою: «Ничего не желаю иного, кроме как супругой стать красавца такого».
Сестры спрятали договор в шкатулку и велели Гуйпин отнести ее студенту в библиотеку. Получив шкатулку, студент раскрыл ее и обнаружил лист, прилежно и недавно исписанный. Покрутил его так и сяк, потом прочел. И только тут до него дошло, о чем он. Был пятый день седьмой луны. До седьмого дня оставался всего лишь день. Он еще раз перечел послание и понял, что седьмого дня его ждет нежное свидание с Чжэньнян. Послание доставило ему ни с чем не сравнимую радость, и каждая его фраза музыкой отзывалась в ушах. И тогда он решил ответить им в той же манере:
Он велел Гуйпин положить письмо в шкатулку и отнести сестрам. Те, ознакомившись с посланием студента, были премного ублаготворены. Осуществление задуманного отложили до седьмого дня седьмой луны.
И едва только на небе обозначился месяц – предвестник встречи Пастуха и Ткачихи на Млечном броде, девушки совершили моление божествам, прося дать им намеком знание судьбы. Для этого они вынесли во двор тыквы и разнообразные фрукты, расставив их в определенной последовательности. В доме царило радостное оживление. Чжэньнян надела свое лучшее платье. В богатом наряде ее красота стала еще пленительней и роскошней. Короче, она блистала прелестью Сиши, самой знаменитой красавицы древности! Да и остальные сестры были очаровательны:
Скажу одно: человек, чувствительный к нежной красоте, не пожелал бы слов, описывая красавиц, и сказал бы так:
Студент дрогнул – сердцу не сдержать порыв! Увы! Обряд благочиния и пристойности обязывал его ждать. Но едва на землю опустилась ночная мгла, студент облачился в наряд жениха и стал просто бесподобен.
Жених и невеста сели друг против друга. В неровном свете узорных свадебных свечей они казались небесными женихом и невестой! Да что тут говорить – это и вправду была красивейшая пара во всей Поднебесной! Оба чаяли одного – поскорее оказаться за пологом среди одеял и простыней. Жених и невеста пригубили брачную чашу.
– Откушайте из чаши, которую подношу вам, – сказала Чжэньнян.
Он выпил ее до дна. Хмель возбудил его, чувства взыграли.
И вот как сказал бы здесь человек с тонкой душой: «В сей миг Пастух уже ступил на мост, построенный сороками, а Ткачиха отправилась за спальный полог, изукрашенный рисунком в виде мандаринских уточек-неразлучниц». Но даже он был бы не в состоянии описать их любовь. Потому умолчим о ласках, кои они дарили друг другу, ибо здесь уместны одни лишь восклицания!