Цвет абрикоса

– Если сделаете по моему слову, не будете за меня платить. Я сама отдам себя вам во владение.

– Тогда согласен, ибо достоверно известно, что «когда два места, что пониже пупа, мечтают об одном, то и сердца мыслят не розно».

Читатель! Здесь уместно привести одно присловье:

Зачем красавицы, что схожи разве

что с цветами, едва завидев молодца,

бегут за ним и говорят:

«Навеки буду только с вами?»

Согласившись с доводами Хаохао, студент заснул благодатным сном в объятиях своей новой подружки. А едва проснулся, бросился на нее, точно тигр, то обвивая ее тело, словно был драконом, то приникая к ней, как это делает бабочка, садясь на цветок и запуская хоботок в лоно цветка, чтобы выпить нектар со дна его. И не было конца их играм и сражениям.

Тем временем, едва занялось утро, его приятель Цю Чунь начал прощаться с Паньпань. Та проводила посетителя до дверей, а потом, вернувшись, тихонько подошла к дверям комнаты своей подруги. Приоткрыла дверь и заглянула. Всякий знает, что нехорошо смотреть, когда двое забавляются любовью. Зрелище, которое увидела Паньпань заставило ее ахнуть от удивления и восторга. Увидев студента, с пылом орудующего пестом в ступке неподвижно лежащей подруги, услышав ее истошные вопли, она поначалу удивилась, ибо эта Хаохао была большая любительница игр в постели. «Моя подруга ни к кому не питала чувств, а уж если она так вопит от восторга и распласталась под ним, то, наверное, он здорово достал ее. Похоже, этот парень действительно владеет искусством брачных покоев». И, придя к такому рассуждению, она решила взглянуть на студента поближе. Незаметно вошла и увидела, как студент, взявшись за свой жезл и крякнув, с силой выдернул его из утробы певички. Великолепное снаряжение студента заставило Паньпань остолбенеть от удивления: «Что за чудо у него это орудие! И как стоит! Точно деревянный посох. Удивительно!» В тот самый момент Хаохао осторожно, точно то была драгоценность из ларца, взяла ручками удилище и вновь поместила внутрь себя, а потом будто нанизала себя на него и, ахнув, вогнала его под самый корень. Студент был недвижим. Он окинул взглядом певичку – та, изгибая талию и высоко воздев «золотые лотосы» – крохотные ножки, резко вертела бедрами. Точно одержимый, он бросился на нее и принялся колоть ее и сечь. Паньпань поразилась: «До чего Хаохао распущена, а ведь вошла в такое возжелание! Видно, все оттого, что этот молодец влез в нее до дна». Она воспламенилась и возжелала этой любви, ее охватил точно чесоточный зуд. Она уже трепетала от желания влезть в эту постель и мысленно уже плыла в этом неудержимом потоке страсти, но Хаохао была ее подруга. Решила подождать, пока та не закончит свое дело, и вышла из комнаты.

Небеса уже пылали жаром, и то сказать, солнце поднялось на три шеста. Тогда только Хаохао, как говорится, увлажнилась «теплым дождем». Накинув на себя исподнее, оба сели на циновку. И тогда Паньпань постучала в дверь. Хаохао открыла ей, и та вошла. Сказала:

– Господин Цю Чунь уехал рано. Он просил передать господину Фыну поклон. Во второй половине дня придет сюда повидать вас. – И, сказав так, она подошла к Хаохао и тихонько спросила ее: – Сестрица! Сегодня ночью ты была как одержимая. Похоже, отвела душу. А что, господин большой знаток любовных утех? Завидую тебе. Не возражаешь, если и я воспользуюсь его благорасположением?

– Могу тебе уступить, чтобы и ты, сестрица, насладилась.

– Сестрица, прими от меня поклон, – воскликнула та, хлопнув себя по щекам в знак признательности и удивления. И тут же грохнулась оземь, совершая перед подругой поклон.

Та поспешила поднять ее:

– К чему такие церемонии? – И с этими словами она толкнула Паньпань в объятия студента. Студент привлек ее к себе и немедля уложил на кровать.

Он быстро достал заветное снадобье и проглотил. Одной рукой он развел ей ноги, а другую погрузил в преддверие лона. Лишь когда она охнула, он дал ей в руки уже оживший посох и та направила его в лоно. Студент заглубил его под корень. Потом будто прилип к ней и не двигался.

– Ах! Только не вытаскивайте его наружу! Пусть побудет во мне – у меня внутри все горит огнем. До чего хорошо!

Студент начал делать дыхательные упражнения. Янский жезл его был точно из железа. Он закрыл врата в ее цветочный чертог, а студент принялся колоть ее этой своей пикой. Он колотил ее и колотил, пока певичка не расслабилась. Как любил он пить нефритовый нектар, сочащийся из лучшего на свете яшмового цветка! Студент приник к ней, точно мотылек, и обоим казалось, что они плывут в облаках. Руки и ноги ее были недвижны. Во рту и на языке она ощущала холод. С ее уст срывались бранные слова, и в конце концов она воскликнула:

– Господин Фын! Вы меня вконец заиграли. Благодать уже проникла в меня до мозга костей.

Студент не раз и не два прошелся по ее лугу. Короче, лишь когда было далеко за полдень, он угомонился и оставил ее. Они поднялись с постели, и скоро все трое уселись в круг.

– Любезная сестрица, – сказала Паньпань, обращаясь к Хаохао. – Спасибо тебе. Я просто переродилась. Ведь сколько лет провожу в утехах любви от ночи до света, а такой удивительной штуки, как у него, не встречала. Большая это в Поднебесной редкость!

Тут вошла служанка – принесла еду. Все трое принялись за обед. И скоро студент простился с красавицами, пообещав вернуться.

А тем временем Цю Чунь отправился проводить своих друзей – Сюэ и Ханя, которые уезжали домой. Потом он пошел в квартал певичек. Хаохао встретила его. Когда он уселся, то спросил ее:

– Ну, каков оказался в постели наш гость, господин Фын?

Хаохао прикрыла ладошкой рот и рассмеялась, но ничего не сказала в ответ. Цю Чунь стал браниться:

– Шлюха! Смеешься, потому что этот парень из Янчжоу лежал с тобой?

– Вы, господин, со своими друзьями-приятелями, как говорится, одна утроба. Вместе едите, вместе спите, так как же вы не знаете о его самых замечательных приметах? Думаю, в Поднебесной нет такого второго молодца.

– О чем это ты? Поясни толком.

– У него необычайное орудие мужской доблести, как если бы он был и вовсе не людского племени. Может, он получил его от заморского кудесника? Когда он затыкает собой врата лона, внутри теплеет, а потом становится горячо, как от жаровни. И расслабляешься. Короче, не передать словами, как хорошо. А когда он внутри тебя пребывает, то сам собой движется и сокращается. А уж как бешено колотит и сечет тебя этим своим орудием! Будто ласточка снует над гнездом. Много у него способов. Иной раз, кажется, и душа вот-вот от тебя отлетит. Дивное это было чувство! Вот такая у него эта вещь – никто с ним не сравнится, и ни у кого ничего подобного нет. Скажу одно – это подлинная драгоценность сего мира. Пойдите к нему и испросите у него, что за искусством он владеет. Вашей наложнице это показалось очень странным, и я ни о чем более не мечтаю, только бы он вернулся. Ибо не могу более без него жить. Одного боюсь – гнева вашего, но готова нести наказание за проступок.

– Так вот оно что! – воскликнул Цю Чунь. – Ума не приложу, где же это мой побратим овладел этим колдовским искусством! Может, от кого из ветреников, повес и охотников до баб, а может, от содержательницы в Цветочном квартале и Ивовом переулке? Рассказывал он мне о своем путешествии в Цзиньлин. Как раз после Сюэ Мяонян и прилепилась к нему, а это возможно, если он доподлинно был хорош с ней в постели.

Они еще поговорили, и этот разговор так вдохновил обоих, что Хаохао задрала юбку и прижалась к нему. Стала перед ним – лицом к лицу. Тот обнял ее, прижал и всадил свое орудие прямо в лоно. Он прижимал ее к себе и отпускал, и это чрезвычайно радовало обоих. Потом Цю Чунь спустил тетиву, и они улеглись спать.