Страница 27 из 56
По приезде Марк понял, почему управляющий счел за благо исчезнуть, не встретив хозяина.
Когда-то прибрежные земли были защищены от приливов плотинами. Существовала система каналов и шлюзовых перемычек. Земли осушили, они превратились в сельские угодья. Теперь море поглотило большую часть пастбищ. Требовалось много труда, чтобы человек вновь взял верх над природой. Очень много труда. Это работа не на неделю. Любой разумный человек продал бы землю и дом за любые деньги или же просто вернулся бы домой и забыл об этих местах.
Возможно, он и не является разумным человеком, думал о себе Марк.
Приехав сюда, он часто отправлялся на долгие прогулки по окрестностям, наблюдал за арендаторами, мелкими фермерами, беседовал с ними. Садился с ними за стол, как равный, ел их хлеб и пил их эль, смеялся над их шутками. Смеялся и над собой, когда они необидно поддразнивали его за утонченные лондонские манеры.
Когда пришло время отъезда, он уже чувствовал себя здесь своим.
Но, вышагивая вдоль берега, Марк думал не только об ирригационных работах и ремонте, очень часто он думал о Порции и о словах Минни. Как только он услышал о покушении на королеву, то сразу понял: Порция сделает однозначный выбор. Долг победит, а он проиграет. Ее всегда учили думать о личном счастье в последнюю очередь.
И вот он стоял на продуваемой всеми ветрами дамбе, чувствовал соленый запах моря, слушал крик чаек и думал все о том же: если Порция нужна ему настолько, что он готов за нее бороться, он должен ей что-то предложить. В конце концов, он собирается противопоставить себя национальному герою. Общество и сама королева Виктория осудят подобную дерзость. Однако Марк был уверен, что способен сделать Порцию счастливой, если только она ему позволит.
Нельзя забывать, что Порция – богатая великосветская дама. Трудно ожидать, что она оставит свой круг ради человека, единственным достоинством которого является первоклассное мастерство любовника. Давелл-Холл в этом смысле представлял собой определенную ценность. Он мог стать его домом, а со временем поместье начнет приносить доход, на который он сможет жить. Они смогут жить.
Марк наконец осознал, чего хочет. Он понял это здесь, в Богом забытом Норфолке. Конечно, он скучал по Лондону, но не так сильно, как думал. В Давелл-Холле он встретился с новыми проблемами, и они его захватили. Здесь его будущее. Одну только Порцию нельзя было ни заменить, ни забыть.
Порция… Он тосковал о ней, желал ее, он был готов бороться за нее.
Однажды ночью, через несколько недель после покушения на Викторию, с Порцией случился приступ лунатизма. Во всяком случае только так Порция могла объяснить происшедшее. Слишком унизительно было думать, что она способна совершить подобный поступок в здравом уме.
В тот вечер у Порции болела голова, и она рано ушла спать. На следующее утро должно было состояться открытие памятника лорду Эллерсли.
В полночь она внезапно проснулась. В голове билась только одна мысль: «Я должна его увидеть!»
Порция схватила плащ, отыскала ночные туфли, мельком взглянула в зеркало: лицо бледное, глаза дикие, волосы распушены, – и натянула капюшон. Голова закружилась, она покачнулась, но успела схватиться за дверной косяк.
Снаружи все было тихо. Газовые светильники едва горели. Порция бросилась вниз по лестнице. Она уже забыла, на сколько задвижек и засовов запирается входная дверь. Возилась с ними довольно долго и шумно.
Наверху раздались голоса. Похоже, мать что-то бормотала в полусне. Порция чувствовала себя как убегающий из тюрьмы узник. Сердце отчаянно колотилось. Она распахнула входную дверь.
В холл ворвался теплый ночной воздух. Порция вдохнула его полной грудью и стала торопливо спускаться по ступеням. Она уже почти перебежала площадь, когда сзади раздались крики Хетти:
– Миледи! Миледи, вы куда? Сейчас ночь!
– Пошла прогуляться, – ответила Порция, но замедлила шаг. На площади было пусто. Мигающие газовые фонари придавали знакомому месту нереальный, призрачный вид.
– На прогулку? – Голос Хетти зазвучал строже. – Дорогая, вы ведь в ночной рубашке!
Порция остановилась и опустила глаза на свой наряд. Плащ скрывал ее одежду, а капюшон – лицо. Никто не мог ее узнать. Тогда какое имеет значение, в ночной рубашке она или в платье? Марку до этого не будет никакого дела. Он засмеется, обнимет ее и поцелуями заставит забыть все тревоги.
Нет, это имеет значение. Все, что она делает, для кого-то имеет значение. Порция, словно со стороны, услышала свой голос:
– Господи, Боже мой, Хетти! Разве я не имею права пойти на прогулку? Конечно, имею.
Хетти взяла ее руку, мягко, но непреклонно.
– Но куда вы идете, дорогая?
– Я?.. Никуда.
Хетти сразу все поняла и нахмурилась.
– Вы же знаете, что вам нельзя ходить к этому человеку. С ним все кончено. Если вы явитесь к нему в полночь, он просто рассмеется вам в лицо. Прогонит вас и разболтает своим друзьям.
Неужели он ее прогонит? Да ведь она сама не оставила ему ни единого шанса. Наверное, он сейчас ее ненавидит. Или еще хуже, забыл о ней и развлекается с новой пассией! Она содрогнулась.
Хетти права. Нельзя этого делать. Она больше не Порция Страуд, дочка викария. Она – леди Эллерсли. Надо заботиться о собственном достоинстве и положении. Это просто мгновенное помешательство.
Порция вздернула подбородок и неспешно вернулась в дом. Из парадной двери выглянул Дид. Когда она вошла, он запер замки. До Порции донесся шорох с лестницы для слуг – из коридора кто-то выглянул посмотреть на нее.
– Хетти, – прошептала она, внезапно очнувшись. Хетти обняла ее за талию и забормотала:
– Вы просто устали, вы не в себе, я позову врача.
– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу никакого шума.
– Порция? Что происходит? Опять дурные новости?
О Господи! Проснулась мать. Стоит на галерее, на плечах шаль, седые волосы выбились из-под чепца, в глазах слезы. Нет, Порция не может заниматься сейчас матерью.
За дело взялась Хетти:
– Миссис Страуд, я хочу послать за доктором. Леди Эллерсли не в себе.
– Да-да. Если вы так считаете, то надо послать. – Мать спустилась по лестнице и потрогала лоб Порции. – Она вся горит.
– Я хочу лечь! – Порция направилась к своей спальне. Остальные потянулись следом.
– Я принесу тебе снотворный порошок. – Голос матери вдруг зазвучал как в прежние времена. – Нельзя бродить в темноте, дочка. Леса вокруг Уорторн-Мэнора опасны. Там бывают цыгане. А если бы ты упала в озеро, кто бы тебя спас? – Видимо, мысли миссис Страуд унеслись далеко в прошлое.
– Я не хочу порошок, мама. Я ненавижу лауданум, в нем опий. – Она забралась в постель, легла на спину и закрыла глаза. Скорее бы они все ушли и оставили ее в покое.
– Я думаю, ваша мама права, – снова вмешалась Хетти. – Нельзя рисковать. Вы опять можете уйти на улицу.
– Никакого опия.
– Тогда надо врача, – с триумфом в голосе объявила Хетти.
– Отлично. Но не думай, что он скажет тебе спасибо за то, что ты вытащишь его из постели среди ночи из-за ерунды.
Но доктор, похоже, не думал, что это ерунда. Он осмотрел Порцию, задал массу вопросов и поставил диагноз: легкая лихорадка, – хотя он и не разобрался в ее причинах.
– Меня беспокоит ее душевное состояние, – заявил он миссис Страуд. Порция тем временем закрыла глаза и притворилась, что спит. – Она ведь уже не молоденькая девушка, а у нее нет ни мужа, ни детей. Иногда женщина, которой не удалось выполнить свои материнские функции, впадает в меланхолию. Может развиться истерия. Вы не замечали у нее сильных перепадов настроения, беспричинных слез, криков?
Порция сжала кулаки и прикусила язык. Истерики? Она действительно закатит ему истерику, если он не уберется из ее дома! Порция едва дождалась, пока он выйдет из комнаты, села в постели и закричала:
– Я больше не желаю видеть этого человека!
– Но, Порция…
– Да-да, мама! Я говорю серьезно. Неужели нет никого помоложе? Современнее? Кого-нибудь, кто не считает, что участь женщины – только плодиться и размножаться?