Страница 9 из 20
– Бог мой! Я столько должна была сказать тебе: "Надо не забыть вот это, и про это рассказать…" А ничего вспомнить не могу. Я вот только жалуюсь, а ведь я так счастлива. Не позволяй мне говорить, я тебе только надоедаю. Ну же, рассказывай…
– Что ты хочешь, чтобы я рассказал?
– Я не знаю, скажи что-нибудь. Расскажи о своей жизни, что ты видишь, о красавицах, что тебе встречаются. Ну вот, опять я за свое… Когда ты уходил сегодня утром, тебя не спросили, куда ты идешь?
– Зачем? На каникулах я почти все время вне дома.
– Я знаю; ведь так ты меня и встретил. А та дама из замка, твоя кузина, я ее видела однажды в воскресенье, после мессы. Я ее поприветствовала; она в ответ кивнула головой. Уходя, я обернулась и увидела, что она на меня еще смотрит. Как ты думаешь, она тоже что-нибудь подозревает?
– Во всяком случае, мне она ничего не говорила.
– Ты не сердишься?
– За что?
– За то, что я ее поприветствовала.
– Да нет, моя маленькая Жанни.
– Твоя маленькая…
Она поднесла к губам руку молодого человека. Сбоку от меня Баско поперхнулся от смеха. "Посмотри на нее, – выдохнул он, – нет, ты только посмотри!" Я смотрел и не смог ответить от волнения, я не мог отвести взгляда от маленького счастливого лица.
– Жан-Клод?
– Ну что?
– Хочешь, я обниму тебя?
– Ну да, малыш.
Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Некоторое время они сидели в тишине. Птичка впорхнула в пристройку и, пролетев между деревянными балками, с резким криком исчезла на выгоне.
– Жан-Клод…
– Да?
– Ведь хорошо вот так, вдвоем?
– Ну да.
Играя, она перебирала один за другим пальцы юноши.
– Ты на меня правда не сердишься?
– Да за что?
– За все, за тебя, за меня.
– Ну же, Жанни, ты несносна… Послушай, время идет. Тебя, наверное, ждут на ферме.
– Я сказала, что ушла в деревню. Ничего не поделаешь! Я примерно себя вела. Расскажи мне о Париже, дорогой. Он большой, а? Там есть все, что угодно?
– Все, что угодно, кроме такой девчушки, как вот эта.
– Насмешник!.. Жан-Клод?
– Что еще?
Но она, казалось, смутилась.
– Ну что, Жанни?
Жанни приблизила губы к уху юноши.
– Скажи, – прошептала она, – я тебя не очень…
– Не очень?..
– Не очень разочаровала…
Она тут же отвернула покрасневшее лицо. А он со смехом:
– Маленькая дурочка! Зачем ты спрашиваешь?.. Ну что такое? Что еще случилось?.. Жанни? Жанни! О! Негодница!
А она, опустив голову и прижав ладони к глазам, безутешно рыдала. Все ее тело легонько вздрагивало; казалось, она так долго это держала в себе, что не могла больше сдерживаться и в рыданиях наконец-то находила освобождение.
– Жанни, тебе плохо?
Он, конечно, выглядел растроганным. "Но, может быть, – говорил я себе, – ему надо было бы произнести это нежнее, крепко обнять ее, даже поплакать вместе с ней?"
– Нет, всхлипнула она, – мне не… Я не знаю, Жан-Клод, не знаю.
Она вытерла слезы, попыталась улыбнуться; но новая волна рыданий захлестнула ее.
– Не сердись на меня, Жан-Клод, я не могу остановиться.
Она говорила еще прерывающимся голосом:
– О да! Несносная, несносная девчонка! Внезапно раздался звук шагов снаружи. Кто-то перешел мостик через ручеек, затем направился к дому. Молодые люди, должно быть, тоже услышали: они вскочили с настороженными лицами.
– Бежим, – сказал мой товарищ, – как бы нас здесь не нашли.
Мы спрятались за домом, в подлеске.
По тропинке, пересекающей поляну, мимо дома шел крестьянин с топором на плече. Он проделал этот путь не торопясь, и вскоре мы увидели, как он скрылся в лесу.
– Нечего было бояться, – сказал Баско. – Ну что, возвращаемся?
– Уже поздно, может, лучше домой пойти?
Я жалел Жанни и был смущен тем, что мы случайно подслушали.
– Не говори глупостей, пошли. Мне кажется, они не договорили… Да не шуми ты, черт возьми!
Жанни так уж точно не договорила всего, что ей нужно было сказать: достаточно было увидеть ее стоящей у камина, рядом с юношей, то смотревшей на него, то опускающей голову, чтобы понять, что самое тяжелое и самое тайное оставалось еще не высказанным. А он рассеянно стоял, руки за спину, немного утомленные глаза смотрели на дверь – казалось, ему нужно усилие, чтобы поддаться этой жалостливой нежности.
Бежевый пиджак, охотничьи штаны и длинные гетры, державшиеся на ремне с железной пряжкой, – каким элегантным казался он нам, деревенским мальчишкам. Наверное, таким же, а может, и красивее его видела Жанни, которая спросила, теребя пуговицу его пиджака:
– Вы вот так вот одеваетесь в Париже?
– Нет, почему же? А разве мой костюм тебе не нравится?
– Да нет, напротив того. Это я плохо одета, ведь так?
– Только посмотрите на эту кокетку!
– Я не кокетка; но рядом с вами я хотела бы… Ну, – продолжала она, пытаясь непринужденно произнести это, – я хотела бы, чтобы вам не было стыдно за меня.
– Что за глупость.
– Вы знаете, я сшила себе платье к Пасхе. Ну, вы знаете, не так чтобы великолепное. Но давно, еще после школы, я немного работала у местного портного.
– Ну что же, посмотрим на прелестное платьице. Она, продолжая вертеть пуговицу, произнесла недовольным голосом:
– Жан-Клод, я никогда не знаю, смеетесь вы или говорите серьезно. – Потом не глядя на него: – Вот ваша кузина хорошо одевается. Всегда в черном, не так, как местные… Она ведь молодая?
– Моя кузина? Да нет, ей, должно быть, лет тридцать – тридцать пять.
– Да что вы, такая молодая!
И замолчала на секунду; молодой человек не выдержал.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросил он.
– Ни о чем, – еле слышно ответила она. – Ну то есть… Я себя все время спрашиваю… Да нет, это глупо… Если… если бы твоя мама увидела меня, Жан-Клод, что она могла бы сказать?
– Она сказала бы: "Какая очаровательная девушка".
– "Очаровательная"… Да… Дамы всегда так говорят?
Немного надтреснутый, мрачный голос, но девушка тут же взяла себя в руки.
– Я вот только спросила, а если бы я вдруг оказалась перед ней – я бы сквозь землю провалилась.
Он улыбнулся, посмотрел на часы:
– Маленькая Жанни, мне очень приятно поболтать с тобой, но уже двенадцатый час. Нужно собираться…
– О! Жан-Клод, нет, еще не сейчас! – Она смотрела на него умоляюще. – Мне еще столько надо вам сказать. Мы ведь не поговорили, Жан-Клод, так ничего толком и не сказали друг другу. Боже мой, время идет. Я теряю голову.
Но он, немного раздраженно, прервал ее:
– Ну что еще ты хотела мне сказать?
– Все. Я вас прошу, не злитесь, Жан-Клод: я не смогу говорить.
– Ну ладно, хорошо, я здесь, я тебя слушаю.
– Я знаю, что вы здесь, что вы еще здесь. О! Идиотка! Вы должны мне помочь, Жан-Клод. Ах! Если бы я умела писать! Мне было бы легче.
– Это так трудно произнести?! – он смягчился, положил руку ей на плечо.
– Трудно, о! Да, мне стыдно. Не убирай руку, это придает мне смелости. Слушай, Жан-Клод. Когда я оказалась одна после твоего отъезда, я сказала себе, думая… думая о нас, я сказала себе, что слишком быстро поддалась тебе, что ты меня за это презираешь. Нет, не перебивай меня, не надо пока. Я знаю точно, Жан-Клод, я не должна была поступать так, как поступила, я должна была устоять.
– Но…
– Да, да, я знаю, я в этом уверена. Но пойми, я была одна так долго. Я все время повторяла себе, что встречу кого-нибудь и полюблю его. Но в это уже не верила. И вот ты пришел, и внезапно я поняла, что именно тебя я ждала. Я как будто сошла с ума. А потом ты уехал. А потом была ночь, праздник и ты говорил мне… Жан-Клод, ты помнишь, что ты мне говорил?
– Да, Жанни.
– Я видела тебя в первый раз, но как будто давно тебя знала… Ну вот, Жан-Клод, вот… – закончила она.
Какое-то время она не решалась на него посмотреть. Жан-Клод улыбался, растроганный и повеселевший. Он легонько пожал рукой плечо девушки. Вероятно, это было не совсем то, чего ожидала Жанни, но это было хоть что-то – присутствие, ласка, ободрение, и Жанни склонила голову, чтобы коснуться доброжелательной руки.