Страница 28 из 37
Галерея выглядит закрытой, я не заметил внутри ни малейшего движения. Правда, отсутствие железной шторы вселяет еще какую-то надежду.
и я решил поменять наблюдательный пост. На лестнице В, между этажами, находится небольшая мастерская — таких много в этом районе города, а мне сейчас совсем ни к чему выставлять себя на всеобщее обозрение. В ожидании, пока кое-кто соизволит мне показаться.
Деларж появился на горизонте около одиннадцати — один, с ключами в руках. Я кубарем скатился по ступенькам, думая лишь об одном — как бы мне взять его с наскока, чтобы он не успел опомниться. Что есть мочи я бегу в пустой двор, он стоит, немного наклонившись вперед, и поворачивает ключ системы сигнализации. Штора уже на треть опущена, я трогаю его за плечо, будто хочу удивить старого друга. Треугольный кончик каттера упирается ему в сонную артерию.
— Откройте, пожалуйста, — прошу я спокойным голосом.
Он вскрикивает от удивления. Узнает меня, пугается, лепечет что-то, все происходит очень быстро, он выпрямляется и поворачивает ключ в обратном направлении.
— Вы можете опустить штору изнутри? — спрашиваю я, все глубже вдавливая лезвие в его шею.
Он не сопротивляется, истерически выкрикивает «да». Его лицо искажено страхом, он весь дрожит, возясь с замком. У меня сердце едва ли бьется чаще, чем обычно, я чувствую, как сильны обе мои руки, лезвие ни на миллиметр не сдвинулось у него под подбородком. Двадцатичетырехчасовое ожидание лишь удесятерило мою ненависть. Вчера я еще не знал эту старушку, живущую на заржавленном алтаре воспоминаний. Я не могу больше терпеть, когда убивают доброту и кротость. Вчера я, может, еще и колебался бы.
Он зажег свет, не дожидаясь моего пожелания на этот счет.
— Не… не делайте мне больно!
Вот он, здесь, на конце моего лезвия, парализованный страхом, я чувствую его, и это облегчает мою задачу. Пока он ноет тут, как младенец, мне легко. Зажав его между своей грудью и лезвием каттера, я веду его прямо в офис. Здесь, под прикрытием железного занавеса, я смогу наконец насладиться полной безнаказанностью.
— На пол, лицом вниз, быстро!
Он повинуется. Приподняв плечом стол, я надеваю на ножку петлю удавки со скользящим узлом. Зубами, со второго раза, мне удается ослабить второй узел, на другом конце шнурка.
— Поднимите голову… Ближе к столу, чтоб вас!..
Я осторожно просовываю его голову в петяю и резко затягиваю. Он не издает ни звука. Длина веревки между ножкой стола и его шеей не больше десяти сантиметров. Я смотрю, как он лежит тут на полу, на коротком поводке, как перепуганная собачонка, в ожидании очередного пинка.
— Как видите, я использую те же орудия, что и ваш убийца, — каттер и веревку, и все это одной рукой.
— Не делайте мне больно…
— Это вам я обязан этим обрубком, а?..
— …Что вам надо?
— Интервью.
Он таращит глаза. Таким взглядом смотрят сумасшедшие — или на сумасшедших.
— Тот, кто отрезал мне руку, кто приходил ко мне домой, чтобы доделать начатое дело, — это ведь ваш человек? Отвечайте. Быстро.
Он издал звук, который мог означать и «да», и «нет».
— Я не понял.
Он сглатывает несколько раз и пытается встать на колени, но веревка не пускает его.
— Я ничего не скажу.
Он втягивает голову в плечи и крепко зажмуривается. Как капризный мальчишка. Невоспитанный сопляк. Упрямец.
— Я… Я ничего вам не скажу..
Я удивленно пожимаю плечами. Я не знаю, что делать дальше. Он медленно твердит свое, он ничего не скажет, не скажет.
Везет мне все-таки… Все так хорошо начина лось, и что я имею? Валяющийся под столом комок страха. Признаться для него страшнее, чем подвергнуться насилию. Насилию, на которое я, кажется, абсолютно неспособен. Не доверяю я себе по этой часта. С тем джентльменом — нет проблем, даже наоборот, я с удовольствием сделал бы с ним гораздо больше. Но с человеком на тридцать лет старше себя — не могу. Если честно, там, на вернисаже, мне надо было бы набить морду Линнелю. Пьяный я был.
Время и нерешительность играют против меня, я чувствую, что он ускользает, что он больше не боится меня.
Мне нельзя его упустить.
Через пару секунд он уже начнет улыбаться.
Я сел на пол рядом с ним. И стал напряженно думать о том, что этот человек поломал мне всю жизнь, что еще вчера он хотел моей смерти.
Заметив на стене картины, я подошел, чтобы лучше разглядеть их.
— Вы и правда так увлечены искусством? — спрашиваю я вслух.
Нет ответа.
— Эй, это ваша частная коллекция?
Ни слова.
— Настоящая страсть или просто выгодное вложение денег?
Молчание.
Я достаю зажигалку, купленную специально для этого случая. Еще одна идея, позаимствованная у джентльмена, как и весь мой арсенал.
Не собираюсь я пускать кровь этому гаду. Вот оно, психическое здоровье. Но я, как и любой другой, знаю, что гамма пыток практически неисчерпаема. Он тоже знает это, и в глазах его снова вспыхивает тревожный огонек. Я чиркаю зажигалкой и подношу ее к Линнелю.
— Это… это вам не поможет! — говорит он прерывающимся голосом.
— Так страсть или нет? А может, просто куча денег?
— Прекратите… Я ничего не скажу!
Огонь вгрызается в центр холста, уже появился черный круг, но язычок пламени погружается в него все глубже.
— Прекратите! Вы… Вы сумасшедший! Перестаньте! Нам… ничего не надо было… от вас самого… Мы только хотели получить «Опыт № 30».
Холст потихоньку горит.
— Вы вмешались, а он… он отреагировал… Никто не знал, что вы… захотите разузнать больше… полезете со своими вопросами… Вы знали, что объективисты существовали… А мы все хотим забыть о них…
Он снова умоляет меня убрать огонь. Теперь-то зачем? Эту покоробившуюся дрянь уже не продашь. Или это все сантименты? Он выбрал полюбившуюся ему картину в мастерской своего друга и воспитанника…
— Дальше… расскажите, что произошло после Салона шестьдесят четвертого года.
— Я решил заняться ими… Сделать так, чтобы они работали… Ну и… Делайте что хотите, я больше ничего не скажу.
Линнель превратился в черную дыру. Теперь главное не спасовать, Деларж уже на пределе, он снова в моей власти. Кто следующий? У меня неплохой выбор.
— Так, кого теперь поджарим? Кандинского или Брака?
Деларж хватается руками за голову, умоляет, дергается как осел на своей веревке — даже стол сдвинул.
— Не двигайтесь, Деларж, — говорю я, встряхивая зажигалку.
Он застывает на месте, в глазах — ужас.
— У них был вожак… Неудачник, которому нужна была группа, чтобы прикрыть свою посредственность! Меня лично он не интересовал, но этот кретин подчинил себе трех остальных. Мне были нужны Линнель и Моран, вот они меня правда интересовали, я побывал у них в мастерской. У Линнеля оказались все задатки большого художника, а Моран обладал сноровкой и четкостью, которые могли бы однажды пригодиться. Ничего общего с тем, что вытворял этот их заводила! Жалкие поделки! Но оказалось, что они ничего не делают без своего пророка, без его святого благословения! Слабовольные придурки, сопляки! Умоляю, не делайте этого, уберите огонь! Я дам вам все, что вы пожелаете…
Своими стенаниями он ответил на мой вопрос. Страсть или деньги. И то, и другое прекрасно уживаются вместе. Я погасил зажигалку.
— Что вы сделали с Бетранкуром?
Он смерил меня с ног до головы красноречивым взглядом. Я уверен — по моему вопросу он понял, насколько я продвинулся в изучении забывчивой истории современного искусства.
— Это он основал эту группу, и он же всегда отказывался от моих предложений… но я все же поимел их. Трое остальных быстро поняли, что группа — это ненадолго. Я объяснил им, что, отказываясь продавать свои работы, они далеко не уйдут, что их подростковый бунт ничем не кончится, да и вообще, деньги… Линнель клюнул первым, Ренару деньги были не нужны, но он пошел за ним, Моран еще немного посопротивлялся.
Он пытается ослабить удавку, потом продолжает: