Ангарский вариант

- Все, кого привели маньчжуры, завтра с утра должны покинуть это поселение и уходить в свои посёлки, - объявлял Федот. - Весной сюда не приходить. Маньчжур тут больше не будет.

Десять семей волжан, среди которых были и Засурские, в конце концов определили на поселение в крупное, по местным меркам село, близ великого озера. Тут находилась лесопилка, в которой должен был работать отец Ивашки. Мать мальчишки, умевшая прилично ткать, тоже получила работу, наряду с другими женщинами. Жили волжане покуда в бараке, который уже был им знаком по Новоземельску. Игнату, отцу Ивашки показали его земельный надел, прикрытый покуда белым ковром снега. Увиденным волжанин остался весьма доволен, земли достаточно, оврагов нет, только работай. А к Ивашке уже на второй день пришёл Максим - учитель из местной школы и, забрав его и остальных детей из переселенцев, да под хмурые взгляды родителей, повёл их в школу. Мать Ивашки также ушла в школу, вслед за сыном. Родителям первое время было позволено находиться в классе, сидя на лавке вдоль стены. В тот день учитель Максим рассказывал о системе мер и весов, принятых в княжестве.

Глава 9

- Пётр Лексеич! Подымайтесь! - Онфимка толкнул дверь и с опаской глянул в спальню ангарского посла.

- Онфим! Говорил же, буди меня сегодня попозже! - вырвался у меня протяжный стон.

- Я помню, - заявил паренёк.

Вот маленький засранец! Хотя маленький-немаленький, а такую же штуку имеет, подумал я, вытаскивая из-под подушки револьвер с непривычно большим стволом. Ствол этот был постоянным объектом для шуток, хотя его работа такого не заслуживала. Убойная сила его была выше всяких пределов. Медведю-шатуну под Владиангарском, что нарвался на патруль, помниться, рёбра выломало нешуточно. А в голове-то шумит, кстати. Ночные переговоры с граничной крепостью сказываются.

- Сейчас от Василя Михайловича приходил стрелец, сказал, что он будет ждать тебя сегодня к обеду. Глянул на Ленку - спит, конечно же. Что-то благоверная начинает лениться. Обычно она каждый день раньше меня вставала на пробежку, несмотря на погоду. А последнюю неделю дрыхнет до обеда.

- Онфим, ты воду погрел?

Пострел уже потихоньку старался улизнуть из комнаты.

- Так дядька Макар ужо погрел! - воскликнул он, тут же ойкнув и посмотрев на Лену, не разбудил ли.

- Опять заставляешь его лазать! Сам грей, молодой ещё.

Онфим кивнул и скрылся за дверью.

- Ленка, ты в душ пойдёшь? - посмотрел на любимого человечка.

- Нет, Петь. И что-то нехорошо мне, слабость гнетёт, - Лена уткнулась в подушку и закрыла глаза.

Я понял, конечно же, что моя конопатая радость беременна, но не удержался от глупого вопроса, выскочившего совершенно нечаянно:

- Заболела что ли?

- Не говори нелепицу, Петя, просто у нас будет малыш, - пробурчала она, перевернувшись на спину и откинув одеяло.

Ну вот, подумал я, она теперь будет в полной уверенности, что мужчины настолько глупые, что и родимого человека понять не могут. Взгляд мой, однако, надолго удержался на округлых Ленкиных грудях.

- Что опять такое? - она потрогала пальчиками кожу подмышкой. - Нормально всё?

- Нормально-нормально! - рассмеялся я, выставив ладони в умиротворяющем жесте. - Поспи ещё, пупс. Онфимка завтрак принесёт, оденься.

Я поцеловал Ленку и поспешил освежаться. Помню, как я заставлял её брить волосы! Вот была умора. А водичка в душе пошла, что надо, тёплая - Макар постарался, ценный кадр. Хорошо, что мне его в денщики выделили. А то говорили - старый-старый, а вот и нет, мужичина всё успевает: и в Енисейске перетереть с людишками и за хозяйством смотреть и Онфимку подгонять. А малый его грамоте учит, чтобы не прозябал в невежестве, а то не комильфо - ангарец и неграмотен. Так не должно быть! После завтрака из трёх варёных яиц, гречки с молоком и мёдом, пары кусков хлеба, я был готов к небольшому моциону. Честно сказать, верховая езда не по мне, ну не лежит у меня душа к этому. Даже малолитражка позднесоветского разлива сейчас казалась мне верхом удобства и шика. Но многие из наших приноровились к лошадям, некоторым даже понравилось за ними ухаживать. Я же всякую заботу о выделенной мне Весте переложил на Макара и Онфима. Но в Енисейск я был обязан прибыть на коне, вернее на лошади. Уронить честь посла, передвигаясь, как бедняк, на своих двоих, когда можно доехать на лошади, было недопустимо.

У острожных ворот меня уже ждали. Весту сразу же увёл в стойла молодой парень, лёгким поклоном поприветствовавший меня и сказавший о том, что Беклемишев ждёт меня. И точно, Василий Михайлович стоял у крыльца приказной избы. Этот мужик мне нравился - честный, достаточно открытый, прямой, идущий на контакт. Он, видимо, тоже относился к нам, несчастным членам пропавшей экспедиции, с симпатией, ну или хотелось бы на это надеяться, основания всё же имелись. А ведь он человек государственный и должен всяко радеть о своём отечестве в первую очередь и лишь потом обо всём остальном.

Вчера ночью разговаривал с Петренко. Ярослав сказал, что завтра во Владиангарск прибывает Соколов и ему нужен сеанс связи с Беклемишевым, а мне, стало быть, надо организовать приказного голову на разговор. Задачка не из лёгких. Ну и как, думаете вы, рассказать ему о принципах радиосвязи? Ведь, не дай Бог, Василий Михайлович потребует окропить рацию святой водой. Надо что-то придумать, в принципе, он мужик толковый, может и получится. Встречает, как родного, даже неудобно как-то.

'А тесто - не очень' - думал я, жуя енисейские пироги.

- Очень вкусно, Василий Михайлович! - тут же пришлось отвечать на вопрос о них же минутой позже.

- Ведомо мне, что по весне князь твой желал, дабы люди ангарские до Руси пошли. Тако же и я ухожу через три седьмицы, как землица подсохнет. Надобно Вячеславу Андреевичу весть дать, с обозом енисейским идти, через восемь седьмиц. Когда ваш пароход самоходный придёт? - начал, наконец, говорить о деле Беклемишев.

'Пора!'

- Василий Михайлович, так ты сам князю и скажи, чтобы с тобой наши люди и ушли. Сегодня можно поговорить, - осторожно сказал я.

- Нешто пароход сегодня придёт? Откель тебе знать оное? - вытирая о тряпицу жирные от мяса пальцы, отвечал приказный голова.

- Пароход придёт позже, Василий Михайлович. А поговорить можно и сегодня, ближе к ночи, - посмотрел я на Беклемишева.

- Так Вячеслав Андреевич недалече? - удивился он.

- Нет, - закашлялся я, - он во Владиангарске.

- Пётр, говорили мне, что ты бесовщиной маешься, а жена твоя - ведьма. Не верил я в оное. И вот ты сызнова нелепицу речёшь. Как же я буду с Соколом говорить, коли он в крепости? Неужто колдовство учинять ты думаешь?

Ну и как ему объяснить? Эта унылая мысль плясала в голове и не находила ответа. Посему пришлось импровизировать:

- Понимаете, Василий Михайлович, у меня в доме есть умный прибор, то есть механизм, который... испускает волны, как круги по воде. Но он делает эти круги по воздуху - словами. А другой механизм, что стоит в крепости ловит эти волны той же железной палкой, что на крыше дома стоит. И передаёт те слова, что были сказаны.

Беклемишев, подперев кулаком голову, смотрел на меня, не мигая. Патовая ситуция, подумалось мне.

- Как можно поймать слово железной палкой? Пётр, такого бесовства не бывает, - серьёзным наставительным тоном отвечал он.

- Бывает, только никак это бесовством назвать нельзя. Это лишь наукой зовётся, да знанием подкреплённое, - вздохнул я. - Вона, пароход наш - бесовство ли? Сам плавал на нём, ведь машина его толкает, а не черти!

- И что же, сегодня ты оное учинить можешь? - нахмурился Беклемишев. - Слова ловить будешь?

Кивнув, я сказал, что заеду за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:

- Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ...